право волноваться.
кончить дело, до денег добраться. Они мои законно. Пусть только эти гады
попробуют... - Он осекся. Он уже повысил голос, словно забыл, где нахо-
дится, или размышлял вслух. Теперь заговорил тише: - Ты не думай - я все
сделаю. Главное, не волнуйся. Я ведь тебя еще ни разу не заставил волно-
ваться, так ведь? Скажи.
забыл совсем... - Она не посмотрела на него и ничего не сказала, но он
продолжал стоять, глядя на нее все тем же загнанным, отчаянным и наглым
взглядом. Она как будто удерживала его тут и как будто знала это. И -
отпустила его, сознательно, добровольно.
Теперь она смотрела на него. Видела, как он поглядел на окно в задней
стене. Потом он оглянулся на закрытую дверь. Потом поглядел на нее, на
серьезное ее лицо, в котором либо ничего не отражалось, либо, наоборот,
отражалось все-все, что можно знать.
чего я заработал. Вот мне и надо... - И опять она точно удерживала его,
толкая его и испытывая на ту последнюю ложь, против которой восставали
даже его плачевные остатки гордости; удерживала не веревкой, не рогат-
кой, но чем-то таким, от чего его ложь отлетала легковесно, как сор или
листья. Но она не сказала ни слова. Только наблюдала, как он идет на цы-
почках кокну и бесшумно открывает его. Потом он оглянулся. Возможно, он
считал, что теперь он в безопасности, что сумеет выскочить в окно
раньше, чем она дотронется до него рукой. А может быть, заговорили жал-
кие остатки стыда, как раньше - гордости. Потому что, когда он оглянулся
на нее, с него как будто спала на миг защитная шелуха вранья и пустосло-
вия. Он произнес почти шепотом. - Там на дворе человек. За дверью карау-
лит. - И вылез в окно, без звука, в один прием, как длинная змея. Из-за
окна донесся короткий слабый звук-это он бросился бежать. И только тут
она вышла из неподвижности - вздохнула тяжело, один раз.
шись. Но - не от усталости, хотя за двадцать минут он покрыл почти две
мили, и дорога была не легкой. Это скорее злобное пыхтение спасающегося
бегством зверя, а сейчас, когда он стоит перед пустынным полотном, пог-
лядывая то налево, то направо, он и лицом напоминает зверя, который спа-
сается в одиночку, особняком от собратьев, не желая их помощи, надеясь
только на свои мускулы, - и, остановившись на миг, чтобы перевести дух,
ненавидит каждое дерево, каждую попавшуюся на глаза былинку, как заядло-
го врага, ненавидит самое землю, на которой стоит, сам воздух, которого
ему не хватает.
куда метил. Это - вершина подъема, и товарные составы с юга вползают сю-
да с неимоверным трудом, чуть ли не медленнее пешехода. Невдалеке от не-
го двойная блестящая нить колеи будто обрезана ножницами.
родью деревьев. Стоит с видом человека, занятого лихорадочными и безна-
дежными расчетами, словно обдумывая последний отчаянный ход в уже проиг-
ранной игре. Стоит еще немного, будто прислушиваясь, потом поворачивает-
ся и снова бежит, лесом, вдоль полотна. Кажется, он точно знает, куда
ему нужно; вскоре ему попадается тропинка, он сворачивает на нее, поп-
режнему бегом, и наконец выскакивает на прогалину, где стоит негритянс-
кая лачуга. Он подходит к ней спереди, уже шагом. На крыльце сидит и ку-
рит трубку старуха негритянка, голова ее обмотана белой тряпкой. Браун
не бежит, но дышит тяжело, часто. Стараясь умерить дыхание, обращается к
ней:
ка говорит. - Я заплачу. Есть тут кому сбегать?
венением, сдерживая дыхание и голос. - Доллар, если живо отнесет. Есть
тут, кто хочет заработать доллар? Ребята есть?
лице созерцают его с отрешенностью небожителя, но отнюдь не милостиво.
сдержанной ярости и чего-то, похожего на безнадежность. Он уже готов уй-
ти, но его останавливает голос негритянки.
вас.
и...
допущу. Мой-то нигер до того с шерифом подружился, что погостить у него
вздумал. Да так домой и не вернулся. Вам бы еще где поискать.
он вообще не способен думать. Бессильная ярость в нем граничит с экста-
зом. Он будто зачарован дивной, сверхъестественной какой-то безотказ-
ностью нечаянных своих провалов. И само то, что он так исправно обеспе-
чен ими, как бы даже возвышает его над ничтожными человеческими желания-
ми и надеждами, которые ими упраздняются и сводятся на нет. Поэтому нег-
ритянке приходится крикнуть дважды, прежде чем он услышит и обернется.
Она не сказала ни слова, не пошевелилась: просто окликнула его. Она го-
ворит:
дурачок, то ли долговязый переросток. Лицо у него черное, застывшее и
тоже непроницаемое. Они стоят и глядят друг на друга. Вернее, Браун гля-
дит на негра. Глядит ли негр на него, ему не понять. И это тоже славно и
логично, и как нельзя кстати: что его последняя надежда и спаситель -
скотина, у которой едва ли достанет умственных способностей найти город,
не то что нужного человека. Снова Браун делает рукой неописуемый жест.
Он рысью бежит назад, к крыльцу, хватаясь за карман рубашки.
Но не ждет, что тот скажет. Вытащив из кармана замусоленную бумажку и
огрызок карандаша, он нагибается над краем крыльца и на глазах у старухи
старательно и торопливо выводит:
прступника Крсмса токо завирните в бумагу остаюс ваш
взглядом, а старуха все смотрит на него. Он пожирает взглядом безобидную
грязненькую бумажку и усердные торопливые каракули, в которые ухитрился
вложить всю свою душу, а также жизнь. Потом он пришлепывает ее к крыльцу
и выводит не подписывают сами знайте Кто, складывает ее и протягивает
негру.
Сыщет, если тот живой. Бери свой доллар, малый, да ступай.
негритянка и, покуривая, смотрит сверху на слабое хищное лицо белого:
лицо миловидное, как будто даже открытое, но усталостью - уже не просто
физическое - преображенное в маску затравленной лисы.
за час принесешь мне ответ, получишь еще пять.
лишься. Вам сюда ответ принести?
покидает его.
крикну. И буду следить за тобой все время. Учти это. Понял?
и ответ вам принесет, если его не задержат. Ступай.
Это - еще один белый, он ведет мула.
смотрит ему вслед. Записку он белому не показал, потому что белый не
просил показать записку. Может быть, белый не знал, что у него есть за-
писка, поэтому и не попросил ее показать; может быть, негр так и думает,
потому что на лице его изображается неимоверная подспудная работа. Затем
лицо проясняется. Он кричит. Белый оборачивается, замирает.
на горке.
сделает он. Не сумеет. Я же знаю, он его не найдет, не получит их, не
принесет сюда". Имен он не называл, не произносил про себя. Теперь ему
казалось, что все они - и негр, и шериф, и деньги, все - просто фигурки,
вроде шахматных, неожиданно и беспричинно передвигаемые туда и сюда Про-
тивником, который знает его ходы наперед и произвольно заводит новые
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Акунин Борис
Прозоров Александр
Мурич Виктор