Кратко, в переводе на русский язык:
"С полученнем сего, предлагается вам в двухчасовой срок явиться в санитарное
управление для получения назначения..."
Значит, таким образом: вот эта самая блистательная армия, оставляющая трупы на
улице, батько Петлюра, погромы и я с красным крестом на рукаве в этой
компании... Мечтал я не более минуты, впрочем, на лестнице. Вскочил точно на
пружине, вошел в квартиру, и вот появился иа сцену чемоданчик. План у меия
созрел быстро. Из квартиры вон, немного белья, и на окраину к приятелю
фельдшеру, человеку меланхолического вида и явных большевистских наклонностей.
Буду сидеть у него, пока не выбьют Петлюру. А как его совсем не выбьют? Может
быть, эти долгожданные большевики - миф? Пушки, где вы? Стихло. Нет, опять
ворчит...
Я злобно выбросил рубашку, щелкнул замочком чемоданчика, браунинг и запасную
обойму положил в карман, надел шинель с повязкой красного креста, тоскливо
огляделся, лампу погасил и ощупью, среди сумеречных теней, вышел в переднюю,
осветил ее, взял башлык и открыл дверь на площадку.
И тотчас, кашляя, шагнули в переднюю две фигуры с коротенькими кавалерийскими
карабинами за плечами.
Один был в шпорах, другой без шпор, оба в папахах с синими шлыками, лихо
свешивающимися на щеки.
У меня сердце стукнуло.
- Вы ликарь Яшвин? - спросил первый кавалерист.
- Да, я, - ответил я глухо.
- С нами поедете, - сказал первый.
- Что это значит? - спросил я, несколько оправившись.
- Саботаж, вот що, - ответил громыхаюший шпорами и поглядел на меня весело и
лукаво, - ликаря не хочут мобилизоваться, за що и будут отвечать по закону.
Угасла передняя, щелкнула дверь, лестница... улица...
- Куда же вы меня ведете? - спросил я и в кармане брюк тронул нежно прохладную
рубчатую ручку.
- В первый конный полк, - ответил тот, со шпорами.
- Зачем?
- Як зачем? - удивился второй. - Назначаетесь к нам ликарем.
- Кто командует полком?
- Полковник Лещенко, - с некоторой гордостью ответил первый, и шпоры его
ритмически звякали с левой стороны у меня.
"Сукин я сын, - подумал я, - мечтал над чемоданчиком. Из-за каких-то
подштанников... Ну что мне стоило выйти на 5 минут раньше "
Над городом висело уже черное морозное небо, и звезды выступали на нем, когда
мы пришли в особняк. В морозных его узористых стеклах полыхало электричество.
Гремя шпорами, меня ввели в пыльную пустую комнату, ослепительно освещенную
сильным электрическим шаром под разбитым опаловым тюльпаном. В углу торчал нос
пулемета, и внимание мое приковали рыжие и красные потеки в углу рядом с
пулеметом, там, где дорогой гобелен висел клочьями.
"А ведь это кровь", - подумал я, и сердце мне неприятно сжало.
- Пан полковник, - негромко сказал тот, со шпорами, - ликаря доставили.
- Жид? - вдруг выкрикнул голос, сухой и хриплый, где-то.
Дверь, обитая гобеленом с пастушками, неслышно распахнулась, и вбежал человек.
Он был в великолепной шинели и сапогах со шпорами. Был туго перетянут
кавказским пояском с серебряными бляшками, и кавказская же шашка горела
огоньками в блеске электричества на его бедре. Он был в барашковой шапочке с
малиновым верхом, перекрещенным золотистым галуном. Раскосые глаза смотрели с
лица недобро, болезненно, странно, словно прыгали в них черные мячики. Лицо его
было усеяно рябинами, а черные подстриженные усы дергались нервно.
- Нет, не жид, - ответил кавалерист.
Тогда человек подскочил ко мне и заглянул в глаза.
- Вы не жид, - заговорил он с сильным украинским акцентом на неправильном языке
- смеси русских и украинских слов, - но вы не лучше жида. И як бой кончится, я
отдам вас под военный суд. Будете вы расстреляны за саботаж. От него не
отходить! - приказал он кавалеристу. - И дать ликарю коня.
Я стоял, молчал и был, надо полагать, бледен. Затем опять все потекло, как
туманный сон. Кто-то в углу жалобно сказал:
- Смилуйтесь, пан полковник...
Я мутно увидал трясущуюся бороденку, солдатскую рваную шинель. Вокруг нее
замелькали кавалерийские лица.
- Дезертир? - пропел знакомый мне уже голос с хрипотцой, - их ты, зараза,
зараза.
Я видел, как полковник, дергая ртом, вынул из кобуры изящный и мрачный пистолет
и рукоятью ударил в лицо этого рваного человека. Тот метнулся в сторону, стал
давиться своею кровью, упал на колени. Из глаз его потоком побежали слезы...
А потом сгинул белый заиндевевший город, потянулась по берегу окаменевшего
черного и таинственного Днепра дорога, окаймленнап деревьями, и по дороге шел,
растянувшись змеей, первый конный полк.
пики качались, торчали острые заиндевелые башлыки. Я ехал в
холодном седле, шевелил изредка мучительно ноющими пальцами в
сапогах, дышал в отверстие башлыка, окаймленное наросшим
мохнатым инеем, чувствовал, как мой чемоданчик, привязанный к
луке седла, давит мне левое бедро. Мой неотступный конвоир
молча ехал рядом со мной. Внутри у меня нсе как-то стыло, так
Буджолд Лоис
Акунин Борис
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Пехов Алексей
Ильин Андрей