не шел, а плыл над полом, и, хоть тоннель был ровен и прям, Дарту начало
казаться, что он постепенно спускается вниз. Вниз, вниз, вниз!.. - если его
не обманывают чувства. Или этот проход действительно имел наклон - чуть
заметный, не поддающийся оценке?
удивительной скоростью, словно он мчался на галопирующем скакуне или даже на
трокаре. Эта иллюзия исчезала, стоило остановиться и замереть, но самый
маленький шажок вновь приводил стены в движение, и с каждым разом они
струились все быстрее и быстрее, так что зернистый гранит с блестками слюды
начинал сливаться в серую монотонную поверхность. Это продолжалось какое-то
время - возможно, не очень долгое; Дарт внезапно заметил, что способность к
оценке временных интервалов покинула его, вместе с обонянием, слухом и
тактильными ощущениями.
казалось иллюзией - чувства легкости и движения под гору все нарастали,
усиливались и были ему безусловно знакомы; он понимал, что находится в зоне
переменной гравитации, такой же, как бывает у лифтов на космических
сооружениях анхабов. Эти многоярусные конструкции, подобные слоеному пирогу,
пронизывали шахты; на каждом ярусе тяготение было нормальным, а в шахтах -
нулевым, так что с их помощью не составляло труда взлететь или спуститься на
нужный уровень. К шахтам вели переходные демпфер-блоки - коридоры, в которых
сила тяжести плавно снижалась до нулевой отметки, чтобы резкий ее скачок не
вызвал головокружения и тошноты. Переход к невесомости в демпфере был
максимально комфортным, а ощущения - точно такими же, какие Дарт испытывал
сейчас. Вначале - иллюзия спуска, затем уверенность, что под ногами - крутой
откос, и, наконец, падение - неважно, вверх или вниз, ибо таких понятий в
гравитационном лифте не существовало.
шахту, пронизывающую Диск насквозь, от голубого круга до алого; значит, он
проходил в фераловой толще и вряд ли его назначением была тривиальная
транспортировка. Едва задумавшись об этом, Дарт сразу услышал голос
Констанции - так ясно, будто она стояла рядом или же сам он вдруг очутился в
Камелоте, на Галерее Слез. Услышал голос, но не понял слов - слова скользили
мимо, не вызывая ни отклика, ни связных ассоциаций, как песня на чуждом
языке. ?О чем она толкует?? - мелькнула мысль, и тут же слова обрели
значение, хлынув к нему чередою волн, гонимых к берегу приливом. ? Кажется,
я говорила тебе, что скрытая область нам недоступна? Она отделена барьерами,
ментальными барьерами, и их нельзя сломать? можно лишь найти в них щели,
врата, каналы связи между разумом и беспредельной галактикой мозга? но это,
мой дорогой, бессознательный процесс, дар, талант, а не искусство? или он
есть, или же нет? его удается развить, но научиться ему невозможно? Однако
ферал?
жгуты, пронизывая гранит, переплетаясь с камнем, смешиваясь и сра-щиваясь с
ним, будто два гигантских существа, серебряное и серое, вцепились друг в
друга мириадом щупальцев. Дарт замер, разглядывая стену, но сохранить
неподвижность не удалось - едва ощутимый ток воздуха покачивал его,
подталкивал вперед. Когда появился этот ветер? И почему он его не замечал?
Потому что двигался вместе с ним, возник ответ.
уже не касаясь пола. Тяжесть по-прежнему уменьшалась, и вместе с ней
менялись серебристо-серые узоры на стенах: сначала - серебристое на сером,
потом - серое на тускло поблескивающем серебристом, пока не остались лишь
редкие вкрапления гранита в серебряную массу стен., Переходная область,
понял Дарт; слой, где каменная оболочка Диска соприкасается с сердцевиной.
Значит, серебристое - ферал? Он попытался вытянуть руку к блестящей
поверхности, но незаметный доселе ветер вдруг спеленал его плотным коконом.
Серые пятна исчезли, и теперь он мчался в сияющем пространстве меж трех
бесконечных стен; уже не летел, а падал в бездну в тугих объятиях урагана.
Это падение свершалось в полной тишине, и было в нем нечто странное,
гипнотическое; спустя какое-то время Дарт уже не мог сказать, падает ли в
пропасть его беспомощное тело, или бездна - в нем самом, и рушатся в нее его
рассудок и душа.
говорила Констанция, - открылась ему во всем своем великолепии. Она была
необозримой, бесконечной, полной пульсирующих белых звезд, соединявших их
лучей и туманных образований, темневших в залитой светом пустоте; призрачный
колодец пронизывал эту вселенную, и он летел в нем словно пушинка,
подхваченная неощутимыми ментальными ветрами. Летел к какой-то цели? Вниз?
Или вперед? Неважно! Его движение было безостановочным, стремительным и
подчинялось лишь одному закону, который он внезапно осознал: не приближаться
к звездам и туманностям и не пересекать лучей.
мысль, будто пришедшая извне. Возможно, это была не его мысль, но,
подчиняясь ей, звезды вокруг засияли ярче, и Дарт увидел, что это скопление
- лишь часть огромного пространства, огражденная туманными стенами. Лучи
переплетались в ней так густо, словно мириады пауков соткали узорчатую
паутину, протянув сверкающие нити от звезды к звезде, соединив их
бесплотными узами, нерасторжимыми и вечными, как время.
оборваны, и звезды, лишенные связи с другими светилами, горят не очень ярко
- или совсем не горят, а только тлеют. Их оказалось немало, этих тлеющих
солнц, и к Дарту, вдруг осознавшему их ущербность, пришло наитие: там, в
умирающих светилах, - не его ли память?
галактики, представшая ему, - он сам. Его неповторимое ?я?, его чувства и
разум, воспоминания и душа, его самоотверженность и гордость, любовь и
ненависть, вера и скептицизм, его умения и знания; все, что довелось уви
деть и услышать в первой жизни, все, что подарено второй, - хрустальные
замки, улыбка Констанции, грустные девы на Галерее Слез, болота Буит-Занга,
мертвая темная глыба Конхорума? Внезапный трепет охватил его - частица,
принадлежавшая ему, казалась огромной, но, по сравнению с пространством за
туманными барьерами, была как лист в густой древесной кроне. Как цветок на
весеннем лугу, как песчинка рядом с барханом как, нить в гигантском
гобелене?
других галактиках, принадлежавших живым существам, анхабам и людям, ра-ми и
тьяни, всем, кто был одарен плотью и влачил ее через годы, десятилетия, века
от первого вздоха до последнего хрипа? Кто?!
***
не прозвучавшие ни на одном из известных ему языков; не прозвучавшие вообще,
но все же понятные?
существо не нуждалось в звуках, чтобы уловить вопрос; возможно, оно понимало
разом все вопросы, кружившие у него в голове словно пчелиный рой над чашей с
медом. Он ждал, то ли пребывая в неподвижности, то ли мчась сквозь
серебристую мглу в реальном или воображаемом пространстве; тихое спокойствие
снизошло к нему - такое, какое испытывают безгрешные чистые души, общаясь с
богом.
думать; речь дисциплинировала мысль. К тому же слишком много вопросов
металось в его голове, и слишком беспорядочны были эти метания? Если на все
придут ответы, он рухнет под ними, словно под горным обвалом! Рухнет и
сойдет с ума? Может, уже сошел и беседует сам с собой?
говорят во сне, все понимая, н не слыша слов; их звуки тоже засыпают, но
остается смысл, и это главное: смысл един на всех языках минувшего и
будущего, а звуки - только его тени.
где есть намек на разум, чувство или хотя бы на инстинкт. А ферал? То, что
ты называешь фералом, - мертвая материя, всего лишь инертная масса с
полезным свойством: она экранирует мысли разумных существ, усиливает
восприимчивость и позволяет нам общаться. Мир переполнен мыслями и словами,
и это м мешает? мешает тебе и всем остальным - всем, получившим от природы
дар сознания.
шлю вам знаки, но вы к ним равнодушны. - Пауза. Молчание. Глубокая тишина.
Потом раздалось:
время трепет ужаса затесался в его душу. Существо, которое обитает всюду,
всех живых частицах Мироздания, и посылает им слова и знаки? Могущественное,
вечное, огромное? Наверняка всеведущее и всевидящее? С кем он говорил?! С
владыкой вечности?
иных, ни человека, животного. Наоборот, в определенном смысле я создан вами.
- Снова пауза, как если б огромное существо о чем-то размышляло. Потом
бесплотный голос зазвучал опять:
Эриксон Стивен
Пехов Алексей
Андреев Николай
Жюль Верн
Шилова Юлия
Сертаков Виталий