вмешается божественное провидение. Господи, как я устал! Не пойдешь со
мною вечером в лабораторию, Ли? Я не засижусь, вернусь рано, правда - к
одиннадцати или даже раньше.
Чикаго и переговорить с редактором журнала "Инфекционные заболевания".
Смутные чувства владели им, когда он выезжал из Наутилуса. Он вспомнил,
как радовался когда-то, что вырвался из Уитсильвании и едет в большой
город Наутилус. Круг времени смыкается, прогресс сводится к нулю, и он,
Мартин, запутался в пустоте.
поправку. Обратный поезд отходил не скоро. Мартин вспомнил, что в Чикаго
проживает Ангус Дьюер: работает у Раунсфилда - в частной клинике
врачей-специалистов, делящих между собой расходы и прибыль.
построенном (или так во всяком случае запомнилось Мартину) из мрамора,
золота и рубинов. Приемная, вся тяготеющая к огромному камину, напоминала
гостиную какого-нибудь нефтяного магната, но отнюдь не была местом
отдохновения. Молодая женщина у входа спросила у Мартина его адрес и на
что он жалуется. Сверкающий пуговицами юный паж подлетел с его запиской к
сестре, которая помчалась во внутренние апартаменты. До появления Ангуса
Мартину пришлось посидеть четверть часа в меньшей, более богатой и еще
более угнетающей приемной. За это время он настолько проникся
благоговейным трепетом, что согласился бы на любую операцию, какую
раунсфилдским хирургам заблагорассудилось бы ему предложить.
Больнице, но теперь его самоуверенность в десять раз возросла. Он принял
Мартина приветливо; он предложил ему пойти в кафе таким тоном, точно и в
самом деле был почти готов пойти с ним в кафе; но рядом с ним Мартин
чувствовал себя молодым, неотесанным, бездарным.
же - один из тех медных лбов, что составляют проклятие каждой профессии.
предложил:
справишься с работой. Сколько ты получаешь - три с половиной тысячи в год?
Здесь, полагаю, я мог бы устроить тебя для начала на четыре с половиной, а
со временем ты стал бы у нас пайщиком и участвовал бы в прибылях. Дай мне
знать, если надумаешь. Раунсфилд просил меня подыскать человека.
Наутилус к открытой войне. Когда приехал мэр Пью, он не уволил Мартина, но
поставил над ним полномочного директора, друга Пиккербо, доктора Биссекса,
футбольного тренера и санитарного директора из Магфорд-колледжа.
минут, вышел, прочитал доклад в ХАМЛе, затем ввалился опять в Отдел и
предложил Мартину подать в отставку.
хотите меня вышибить - вышибайте, но действуйте напрямик. В отставку я не
подам, а когда вы меня прогоните, я, пожалуй, подам в суд, и, может быть,
мне удастся пролить некоторый свет на вас, на нашего почтенного мэра и на
Фрэнка Джордана, чтобы вам тут больше не давали разваливать работу.
Биссекс тоном педагога, привыкшего разговаривать с трудными студентами и с
нерадивыми футболистами. - Оставайтесь у нас сколько вам будет угодно.
Только в целях экономии я сокращаю вам жалованье до восьмисот долларов в
год!
не столь великолепным, когда Леора и Мартин подсчитали, что, связанные
договором с домохозяином, они при самой мелочной экономии не могут прожить
меньше чем на тысячу в год.
фракцию в целях спасения Отдела. Были завербованы раввин Ровин, патер
Костелло, Окфорд, решивший остаться в городе и перейти на частную
практику, секретарь Совета Профсоюзов, один банкир, считавший Тредголда
слишком легкомысленным, и дантист школьной амбулатории - превосходный
малый.
он Леоре. - Я не намерен уступать. Я не позволю превратить ОНЗ в ХАМЛ.
Биссекс такой же пустобрех, как и Пиккербо, только без его энергии и
честности. С ним я расправлюсь! Я не чиновник по натуре, но мне уже
рисовался в мечтах новый ОНЗ, не газообразный, а твердый, который
действительно спасал бы детишек и предотвращал эпидемии. Я не отступлю!
Вот увидишь!
что их поддержит старший репортер "Пограничника", "как только ему удастся
вдохнуть в шефа мужество полезть в драку". Но воинственность Мартина
подрывало чувство стыда. У него постоянно не хватало денег на оплату
счетов, а он не привык уламывать обозленных бакалейщиков, получать письма
с назойливыми напоминаниями о долге, спорить, стоя в дверях, с
обнаглевшими кредиторами. Ему, который несколько дней тому назад был
видным должностным лицом, приходилось терпеть, когда ему кричали: "Ладно!
Нечего там! Платите немедленно, или я иду за полисменом!" Когда стыд
перерос в ужас, доктор Биссекс неожиданно сократил ему жалованье еще на
двести долларов.
и увидел сидевшего с мистером Пью Фрэнка Кс.Джордана. Было ясно, что они
оба знают о вторичном сокращении жалованья и считают это превеселой
штукой.
По закону Биссекс вправе сокращать вам жалованье сколько ему угодно.
Городское уложение предусматривает твердый оклад только для директора и
санитарных инспекторов - больше ни для кого. Вам не на что жаловаться.
разваливают Отдел?
жена. Мой план такой, - продолжал банкир, - вы займетесь здесь в городе
частной практикой; я дам вам средства на оборудование кабинета и на
прочее, а когда придет время - через пять, через десять лет, - мы все
опять сплотимся и поставим вас полномочным директором.
- в тридцать два года! Подам в отставку. Пущусь снова странствовать, -
сказал Мартин.
Только Ангус написал, что "в настоящее время они не имеют возможности
платить ему четыре с половиной тысячи в год, но две с половиной тысячи
дадут охотно".
отставку, добрые граждане пересмеивались: "Подал в отставку? Как бы не
так! Его попросту выгнали взашей". Одна из газет поместила невинную
заметку:
когда должностное лицо строит из себя святого, погрязая на деле во
всяческих пороках, и пытается прикрыть свое грубое невежество и полную
свою несостоятельность, ударяясь в политические интриги, да еще принимает
позу оскорбленной невинности, когда выясняется, что и политик-то он
никудышный, - тогда даже самый продувной среди нас, старых мошенников,
готов возопить и требовать расправы".
выразить вам, как я разочарован - после всех трудов, которые я понес,
вводя вас в работу и знакомя с моими идеалами. Биссекс сообщил мне, что по
причине кризиса в городских финансах он вынужден был временно сократить
вам оклад. Но, право, лично я скорее стал бы работать в ОНЗе безвозмездно
и зарабатывал бы на хлеб, нанявшись куда-нибудь ночным сторожем, нежели
отказался бы от борьбы за все благородное и созидательное. Мне очень
горько. Я питал к вам искреннюю симпатию, и ваше отступничество, ваше
возвращение к частной практике ради одной лишь коммерческой выгоды, ваше
решение продаться за очень, полагаю, высокое жалованье явилось для меня
величайшим ударом изо всех, какие выпадали мне на долю за последнее
время".
Доставалов Александр
Корнев Павел
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Свержин Владимир
Витковский Евгений