в струящемся над ними воздухе, как огоньки обильно коптящих свечей. Это из
них били потоки металлической пыли. Взрыв аммония и серебра сделал свое
дело: разорвав остаток туч над посадочной площадкой, он вызвал такой
ливень, что дымящие пурпурные искорки на несколько минут потемнели, но,
окончательно не задушенные, вновь разгорелись в грязных клубах водяного
пара. Взглянув на юг сквозь дымы, разгоняемые вихрем циклона, он различил
темную массу строений, напоминавшую расплющенного головоногого моллюска,
каракатицу с множеством разбегающихся полос-щупальцев - не трубопроводов и
не дорог, ибо они были вогнутые, покрытые поперечными полосами.
Впечатление осьминога создавал единственный полифемовский глаз, который
смотрел на него оттуда пронзительным зеркальным взглядом. По-видимому -
огромный оптический параболоид, следивший за спуском. По мере снижения
зелень северных взгорий за космодромом меняла свой вид. То, что с высоты
казалось высоким лесным массивом с врезанным в него плоским бетонным
четырехугольником, теряло облик покрытых листвою зарослей. В зеленую
курчавую поверхность сливались не кроны деревьев, а сухие, мертвые
кустообразные скопления не то уродливых заграждений, не то огромных
клубков каких-то проводов или проволочных тросов, и, расставаясь с
воображаемой картиной лесистого взгорья с просвечивающими сквозь
серо-серебряное скопление хвои лысинками незаросших полян, он увидел
творения чужой инженерии, которая в своем искусстве не ведала земных
канонов. Если бы у людей возникла необходимость расположить техническое
оборудование космодрома в широкой котловине между большим городом и
склонами гор, они позаботились бы прежде всего о благоустройстве
территории, сочетающем функциональность с эстетикой геометрических форм, и
уж наверняка не стали бы затягивать лысые склоны чащобой, состоящей из
тысяч дико разветвленных металлических комков и узлов, которые никак не
могли быть результатом работ саперов, маскирующих якобы растительными
сетями военные объекты, ибо ненатуральность такого камуфляжа бросалась в
глаза. Пока ракета на холодной тяге опускалась на серый бетон, весь склон
взгорья заслонил прилив возвращающихся туч, скрыл его, как колючую шкуру
ящера, крапчатую от шишек или сыпи. И, прежде чем это загадочное
безобразие дало ему возможность оценить разницу между проектированием
технических устройств и запуском их в какой-то самопроизвольный
злокачественный рост, прежде чем он успел вновь взглянуть на застройку юга
- эту уже уползающую за горизонт каракатицу, смотрящую на него обведенным
чернью зеркальным глазом, - ему пришлось взяться за рулевое управление.
Перегрузка с трех упала до двух, жидкий кислород брызнул ледяным кипятком
из сопел, суставчатые лапы выдвинулись в стороны из-под кормы, и, как
только они ударились о твердый грунт, двигатель в последний раз взревел и
замолк.
опорах и замерла. Ощущая всеми внутренностями смену силы тяжести после
торможения, он под слабое шипение амортизаторов отстегнул ремни, выпустил
воздух из оболочки скафандра и поднялся с кресла. Пряжки ремней
соскользнули с плеч и груди. Анализатор не показывал никаких ядовитых
примесей в воздухе, давление составляло тысячу сто миллибар, но выходить
полагалось в шлеме, поэтому он переключил кислородную муфту на
индивидуальный баллон. Обзорные экраны погасли, и в кабине зажегся свет.
Он окинул взглядом привезенное хозяйство - по обе стороны сиденья
покоились тяжелые контейнеры, снабженные колесиками, так что их можно было
катить, словно тачки. Гаррах предусмотрительно нарисовал на них огромную
единицу и такую же двойку, словно их можно было перепутать. Гаррах
наверняка завидовал ему, хотя ничем этого не выказывал. Он всегда был
хорошим товарищем, и пилот пожалел, что сейчас его нет рядом. Вдвоем они,
может быть, лучше справились бы с задачей.
на "Эвридике", не позволяло надеяться, что он "увидит квинтян", на него
напала депрессия, выявленная GOD'ом, но после беседы с врачом он отверг
диагноз, поставленный машиной. Его угнетало не то, что взаимопонимание с
квинтянами в самой основе казалось бессмысленным, а то, что в этой игре
земляне сочли старшей мастью насилие. Он держал эти мысли про себя, ибо
сильнее всего на свете желал увидеть квинтян и ему вовсе не хотелось
дискредитировать саму идею контакта. Араго рассматривал этот шанс
пессимистически еще до того, как была высказана идея "демонстрации силы",
называл притворство притворством и повторял, что игра идет на проигрыш -
мы так рвемся к взаимопониманию, что сами же от него и отрекаемся,
заслоняясь всяческими масками и трюками. В результате, может быть, и
находимся в большей безопасности, но при этом все более отдаляемся от
истинного взгляда на Чужой Разум. Разоблачая все его увертки, отвечая
ударом на каждый его отказ, мы делаем цель экспедиции тем менее
досягаемой, чем более жестокие меры используем для ее достижения.
результата автоматического анализа, и, пока компьютер проглатывал
поступающие данные о химическом составе грунта, о силе ветра, о
радиоактивности окружающей среды (практически нулевой), в голове вместо
последовательности этапов программы роились все те же мрачные мысли,
которые он до сих пор в себе подавлял. Накамура разделял мнение монаха, но
не принял его сторону: это было бы равносильно признанию поражения. Сам он
тоже был согласен с отцом Араго, но знал, что его не сможет удержать
никакая логика. Если Квинта была адом, он готов спуститься в ад, чтобы
увидеть квинтян.
видимость под облачным слоем хорошая, никакой отравы, мин, зарядов
взрывчатки под прозондированными ультразвуком плитами посадочной площадки.
Послышался свист - это давление в кабине уравнивалось с наружным
давлением. Над люком загорелись три зеленые лампочки, тяжелый щит сделал
пол-оборота и отскочил вверх. Снаружи донесся грохот спускаемого трапа и
треск, с которым его сегменты зафиксировались, наискось упершись в бетон.
Он выглянул наружу. Сквозь стекло шлема в глаза ударил белый свет дня. С
высоты четвертого этажа он смотрел на огромную равнину космодрома,
распростертую под затянутым тучами небом; северное нагорье скрывала мгла,
вдалеке из длинного ряда низких, похожих на колодцы труб вырывались рыжие
и красноватые дымы, а на их фоне на расстоянии мили торчала кривая башня,
наклоненная сильнее, чем пизанская: ложный "Гермес" - одинокий и странный
в этой пустыне. И нигде ни единой живой души.
бетонной плоскости, виднелось приземистое цилиндрическое строение, похожее
на ангар для цеппелинов. За его контурами поднимались к небу тонкие мачты,
соединенные блестящими нитями, будто паутиной, затягивающей четверть
горизонта. Город-каракатица с единственным глазом остался за дымным
горизонтом, и он подумал, что теперь за ним наблюдают с помощью этой
паучьей сети. Он внимательно осмотрел ее в бинокль и подивился
неправильности плетения. Сеть свисала неравномерно, образуя большие и
меньшие ячейки, как старый невод, развешенный рыбаком-гигантом на мачтах,
которые из-за своей высоты выгнулись в разные стороны под тяжестью сети.
Уж очень неряшливо все это выглядело. Да и космодром был пуст, как
территория, отданная после эвакуации неприятелю. Трудно было отделаться от
впечатления, одновременно отталкивающего и навязчивого, что это вовсе не
антенное оборудование, а творение чудовищных насекомых. Он, пятясь,
спустился по трапу, согнувшись под тяжестью контейнера, весившего почти
центнер. Скинув лямки, опустил контейнер на бетон и покатил его прямо к
"Гермесу", косо торчащему из обломков своей кормы. Он двигался ровным
шагом, без особой поспешности, не давая тем, кто за ним следил - а он не
сомневался, что за ним скрытно наблюдают, - никакого повода для
подозрений.
знать, каким образом. У кормы, врезавшейся смятыми соплами двигателей в
лучеобразно растресканный бетон, он остановился и осмотрелся вокруг.
Сквозь шлем был слышен шум порывистого ветра, неощутимого, однако, через
скафандр. Писк хронометра напомнил ему о деле. Складная дюралевая лесенка
не понадобилась. Сразу над кожухами сопел, смятыми в гигантские гармоники,
в корпусе зияла оплавленная пробоина, из которой торчали языки выгнутых
наружу броневых плит и изуродованный взрывом обрубок шпангоута.
не порвать скафандр о стальные заусеницы. Он полез вверх по башмаку
кормовой лапы, которая при посадке не успела выдвинуться до конца - так
спешили они открыть огонь, и, нужно признать, действовали разумно,
поскольку корабль особенно беззащитен в момент, когда гасит главную тягу,
перенося свою массу на выдвижные опоры. Втащив за собой контейнер, он
насколько мог задрал голову, чтобы оценить состояние корпуса. Он не мог,
конечно, видеть носовых люков, которые были заварены наглухо, но видел
ворота трюма и удивился, что они были заперты - не взломаны, хотя другим
способом их нельзя было вскрыть извне. Это было странно. Уничтожив силовой
отсек одним снарядом крупного калибра, при таком наклоне пораженного
корабля они обследовали его через радиоактивную пробоину метрового
диаметра, вместо того чтобы подпереть свой трофей солидными подмостками и
вломиться в средний грузовой трюм. Неужели после ста лет войны у них нет
ни саперов с соответствующими инструментами, ни порядочной военной
инженерии? Не переставая удивляться повадкам местных военных, он возился с
контейнером уже внутри корабля - и начал с того, что направил во мрак
датчик радиометра. Реактор одноразового назначения после попадания
расплавился и, как задумали проектанты, вытек через специально
предусмотренные кингстоны в глубь растрескавшихся плит космодрома, создав
не слишком обширное радиоактивное пятно. Помянув добром хорошую работу
Полассара и Накамуры, он осветил внутреннее помещение переносным фонарем.
Кругом стояла мрачная тишина. От реакторного отделения не осталось и
обломков. Конструкция была рассчитана так, чтобы двигать две тысячи тонн
пустого макета и разлететься в клочья от дуновения сквозняка. Стрелка
гейгера подскочила на шкале, указывая, что в течение часа он получит не
Максимов Альберт
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Витковский Евгений
Володихин Дмитрий
Андреев Николай