Чтение 66–й страницы книги ~Волчья хватка~

Основной риск открыть тайный арсенал Засадного Полка заключался не в
"высшем пилотаже", общеизвестном среди араксов и в какой-то степени ставшим
достоянием людской, мирской молвы, пусть в виде легенд, мифов и суеверий.
Настоящий шок и последующее немедленное действие мог вызвать иной трюк, весьма
современный, ибо новая, неожиданная грань состояния Правила была открыта
случайно и всего около ста лет назад.

Собранные в монастыри воины, воспитанное и посвященное в древние тайны
царских скифов-араксов черное воинство, тогда называемое просто иноческим
войском, было передано князю Дмитрию из рук в руки и определено Сергием
Радонежским как засадный полк (откуда потом и возникло название). Тысяча засад
-ников после поединка Пересвета с Челубеем стояли в привычном месте - в дубраве
Куликовского Урочища и ждали своего часа. И когда он пробил, вышли и мечами,
засапожными ножами, а то и просто рукопашным боем решили исход битвы.

Это был шок для противника, когда один Сергиев воин дрался с
тремя-четырьмя десятками пеших и конных врагов и был неостановим ни саблей, ни
ударом копья или пущеной стрелой. Они в буквальном смысле прорубали в рядах
монголов одновременно тысячу дорог, по которым потом устремлялись оставшиеся в
живых княжеские дружинники, и страшны были своей неуязвимостью. Почти не имея
доспехов - широкие пояса да железные бляхи, прикрывающие сердце - араксы
невероятным образом уворачивались от смерти и поражали воображение не только
противника; свои взирали с удивлением и страхом, ибо чудилось, что это не
засадный полк вышел из дубравы - десница Господня, спустившись с небес, разит
поганых.

Они и сейчас, коль явился бы Сергий и собрал весь Иолк, смогли бы одолеть
супостата с засапожниками и наручьями, но с началом века электричества и
проводной связи засадниками было замечено одно странное явление: если
поблизости от Урочища, где происходил поединок, или рядом с домом аракса, где
он вздымался на правило, оказывалась линия или электроприборы, то время от
времени случался пожар. Ни с того ни с сего загорались провода, лопались и
гасли лампочки, вылетали предохранители и дымились электромоторы.

И когда эти происшествия наконец-то соединили с состоянием Правила,
точнее, с холостым выбросом энергии, если араке набирал ее, а потом отказывался
от реализации в том или ином упражнении, но не опускался на землю, чтобы
заземлиться, - только тогда стало ясно, каким оружием обладает теперь Засадный
Полк.

И не зря говорят, все новое - хорошо забытое старое: сразу же вспомнили,
что были когда-то в Сер-гиевом воинстве иноки, способные останавливать грозу,
отклонять молнии или, наоборот, насылать их на супостата. И все поголовно, кто
овладел Правилом, обладали способностью не просто выбрасывать рассеянные мощные
заряды в стратосферу, отчего иногда и над южными районами светилось полярное
сияние, но сворачивать, скручивать его в небольшой и сверхнасыщенный энергией
шар, обыкновенно называемый в миру шаровой молнией. Мало того, каждый араке мог
управлять шаром, как хотел, ибо ее, на первый взгляд, стихийный, подчиненный
ветру и сквознякам полет подчинялся строжайшей воле того, кто произвел его на
свет.

Этот летающий сгусток энергии мог преодолевать огромные расстояния,
подпитываясь на ходу единственной пищей - золотом, к которому имел притяжение,
как к сверхпроводимому и аппетитному энергетическому продукту. Потому часто
шаровая молния, брошенная на произвол судьбы, появлялась возле золотых
рудников, в хоромах богатых людей, а если прижмет, то и в бедных домах, чтобы
слизнуть с пальца венчальное колечко или нательный крестик.

Однако ближе к середине двадцатого века мир вокруг уже был
суконно-материалистическим, дабы поверить в такое волшебство, и некоторые
засадники, втайне пользуясь открытием, устраивали настоящие диверсии. Дед
Ерофей, когда выпиливали вотчинную дубраву, спалил несколько трансформаторов и
электромоторов на пилорамах, взорвал котел паровоза, увозившего состав с
пиломатериалом из священных дубов, и еще бы воевал и мстил за свое вотчинное
Урочище, если бы не увидел, что от такой мести страдают не враги, а рамщики,
электрики и машинисты, отправляемые в лагеря...

Ражный владел полным наследством аракса, но, естественно, никогда сам
ничего подобного не творил и даже не понимал, как овладеть таким оружием, пока
вскоре после Пира в третий раз не поднялся на правило. Тогда начал отрабатывать
лишь спуск и подъем с сиюминутным вхождением в состояние Правила - и получался
холостой выброс энергии, а в результате сначала пережег все лампочки на базе и
наконец новый телевизор в егерском домике. Только после этого он распорядился,
под предлогом экономии топлива, включать электростанцию всего на несколько
часов в сутки, и то, когда на базе есть гости.

Во время войны Засадный Полк, передвигаясь по нейтральным полосам фронтов,
сбивал самолеты и жег танковые колонны немцев, приводя их в ужас. Однако сразу
же после Сбора Ослаб наложил вето на использование этого оружия, ибо отлично
понимал, к чему могут привести в век электроники и автоматических систем
управления подобные опыты. Еще отец говорил, будто в Сиром Урочище есть калик
вериж-ный, унимающий свою плоть цепями за то, что, будучи побежденным на
ристалище Муромского Урочища, в пылу необузданной страсти произвел выброс
мощного заряда неиспользованной энергии Правила и на несколько дней вывел из
строя близстоящую локатор-ную установку дальнего обнаружения самолетов
противника ПВО Москвы.

Отец был много лет боярым мужем, много чего знал, но мало говорил...

Но вето Ослаба в данном случае не распространялось на Ражного, ибо он
намеревался применить оружие против врагов Засадного Полка и с целью сохранения
тайны его существования.

Так он полагал, еще не совсем точно осмысливая ситуацию.

Сделав передышку после "мертвой петли", он ввел себя в Правило и умышленно
сделал долгий по времени и несильный пустой выхлоп.

Все четыре видеокамеры сгорели одновременно, и на повети запахло дымом
жженой пластмассы...

У Поклонного дуба в Вятскополянском Урочище за сотни лет оголились корни,
выступили на поверхность, будто земля, как весенняя вода, спала в одночасье и
открыла сокровенные питающие жилы. Они давно обросли толстой корой, желваками и
наплывами на месте старых ран и, раскинувшись на десятки метров, будто якоря,
удерживали дерево, напоминающее корабль. Сюда так часто приходили люди - всякие
люди, не только воины Засадного Полка - и так много топтались, что умяли,
спрессовали землю на добрых три четверти, и дуб жил в постоянном сопротивлении,
так что у ствола корни вздыбились и застыли в напряжении, как пружины. А тот,
на котором сидел Пересвет, напоминал кресло с гнутой спинкой, только сидеть на
нем приходилось верхом, как на коне.

Боярый муж ни разу не пошевелился, не изменил положения, пока слушал
Ражного, однако чудилось, этот змеистый, в обхват, корень чуть расслабился -
или, напротив, огруз и медленно, незаметно уходит под землю.

Или ростом убавлялся боярин? По чину его, по заслугам и победам на
ристалищах, по достоинству и потому, что после смерти родителя волей его был
передан в поручительство этому мужу, а важнее всего - по уставу Сергиева
Воинства Ражный обязан был повиноваться Пересвету, как своему отцу. И силился
это делать, рассказывая ему все, что произошло в вотчине, однако получался
казенный доклад - будто перед командиром бригады спецназа отчитывался после
операции. Это от боярина не ускальзы-вало, замечал, вскидывал брови и, видно
было, сказать что-то хотел, может, выговор сделать или расположить к себе
теплыми словами - всякий раз будто вспоминал, кого слушает, и вновь опускал
глаза. Единожды возникшее ревностное, обидчивое и ностальгическое чувство,
несмотря на годы, жило в душе, и ничем его было не затушевать, не вытравить.

Ражный отлично понимал, что Воропай поступил как всякий сильный и
страстный поединщик, и не его это вина, что он одолел на ристалище отца, в сече
изуродовал руку, лишил его полноценной жизни аракса, отнял кафтан с шапкой,
хоромы и Валдайское Урочище- единственное не наследственное, а передающееся
боярому мужу сразу же после победы над бывшим его владельцем. Так была устроена
жизнь Засадного Полка, да и воинская жизнь вообще: самый сильный, дерзкий и
даже беспощадный занимал воеводское место. Потому-то его называли боярый муж.

Лишь единственный раз за всю историю это правило было нарушено, когда
боярин Пересвет пал в поединке и князь Дмитрий своей волей назначил вести
засадный полк воеводу Боброка, поскольку Ослаб мог водить его только на
духовное поле брани.

Но так или иначе, Ражный не сломил, не погасил своего внутреннего
противления, а свернул, собрал его в тугой, светящийся малиновый шар и спрятал
в сердце.

И сделал это вскоре после того, как привез с Валдая отцовский камень...

На следующий же год, получив отпуск, он не поехал на родину, а взял
проездные документы до Твери, тогда еще без ясно осмысленной и определенной
цели, ведомый одним ностальгическим чувством. Будучи несовершеннолетним, он не
имел права являться не только в Валдайское Урочище без дозволения боярина, айв
любое другое, за исключением своего, вотчинного. И даже с каликами не имел
связи, чтобы попросить разрешения или хотя бы предупредить хозяина Урочища.
Короче, поехал, как оглашенный - непосвященный человек, возжелавший
подсмотреть, что это за место такое, где сходятся в поединке какие-то люди и
бьются иногда по нескольку суток.

И только когда подходил по знакомой с юности дороге к дубраве на вершине
высокой горы, вдруг явственно осознал, что чувства, влекущие сюда с такой
неистовой силой, вкупе есть не что иное, как месть. Правда, он тут же
обезопасил себя тем, что имеет право появиться здесь, на земле, где прожил
одиннадцать беззаботных и счастливых лет, и где, наконец, до сей поры находится
его суженая- правнучка одного из иноков, доживающего на Валдае свой век.

И имя ей было - Оксана...

Он видел свою обрученную в последний раз, когда ей исполнилось всего два
года - чуть ли не в пеленках была, когда Ражный-старший, проиграв поединок и
подлечив на Валдае руку, уезжал со своим семейством в наследственную вотчину,
тогда стоящую без должного присмотра и надзора. Однако Вячеслав покинул эти
места годом раньше, призванный на срочную военную службу, не видел и не
прочувствовал ни поражение отца, ни ею сборы, ни печальные проводы, и лишь
однажды родитель, вспоминая то время, обронил ненароком, что невесту Вячеслава
принесли прощаться на руках, и маленькая Оксана отчего-то заплакала, когда