Так и есть, валялся поверх одеяла в башмаках! Позор, позор! Этак иногда
рухал на койку ("костьми") Зыбин, а он его ругал: "Что за свинство, уж
лень даже и разуться!" Да, но ведь утром Зыбин-то вскакивал как
встрепанный, и бежал на раскопки, и весь день был на ногах, а он вот
проснулся и сидит, и башка-то у него разламывается, и ничего-то ему на
свете не надо, только бы никто не трогал. Часы, конечно, стали, но
интересно, сколько все-таки сейчас времени? Через покорябанное
целлулоидное окошечко сочился желтоватый, как топленое молоко, вялый
рассвет. Он встал, морщась и постанывая, дополз до цинкового бачка, жадно
выпил одну за другой две кружки и снял клей с запекшихся губ. Как будто
немного отлегло. Он сел на табуретку, и вдруг его как будто подбросило!
Господи! Ведь он же пропал! Ведь он же попал в то самое, чего боялся! Что
же такое было вчера? Этот проклятый поп прорвался и вывалил все, что у
него было в печенках! И теперь конец попу! И конец ему, если он его
покроет! И Корнилову вдруг захотелось сразу же покончить со всем.
Полностью рассчитаться. Прийти и сказать: вот вам еще мои показания -
последние! Вот вам еще моя подпись - последняя! И оставьте меня за-ради
Господа Бога в покое! "Политических разговоров не было!" Все! Не было их!
проклятому...
поднял руку.
остановилась; третья замедлила было ход, но из нее вдруг выглянула пара
таких развеселых пограничников, что он сразу же опустил руку.
черт с ним. Понадобится - приедут. У них это не заржавеет".
прискакал вестовой, соскочил с лошади, лихо козырнул и вручил ему повестку
и раскрытую разносную книгу (был как раз обеденный перерыв, и он немного
задержался в палатке). "Вот здесь", - сказал вестовой, подавая карандаш.
вовсе, а пригласительный билет на первомайскую трибуну.
всегда за полную ясность. - Он отдал книгу. - Скажите - явлюсь.
и вышел из палатки.
необычайная кроткость и ясность проступали в природе. Деревья, вершины
холмов, снежные шапки вставали четкие, чеканные, как бы врезанные в
воздух. Но только там, вверху, над купами деревьев, и сохранялась еще эта
ясность. Внизу же все жухло, желтело и гнулось. Садовые мальвы, серые и
шершавые, шуршали, терлись друг о друга, и на них было холодно глядеть.
Корнилов согнул повестку, сунул ее в гимнастерку и пошел, пошел по холмам
- настроение у него было опять отличное. Завтра же он покончит со всем
этим и придет в музей за расчетом, и будьте тогда вы все прокляты -
раскопки, пьяный поп, Зыбин, все! Вот только, правда, Дашу жалко немного.
Но он представлял себе, как утром нежданный-негаданный заявится он к
сестре в ее московскую квартиру на пятом этаже. "Принимаете, гражданка,
ссыльнопоселенного? Что? Никак и не узнала?" И сестра обомлеет, вскрикнет:
"Ой, какой же ты..." - и повиснет у него на шее. А он усмехнется
мужественно и грубовато: "Что, плох, сестра? Ты спроси, как я ноги-то
унес". И прямо подойдет к телефону обзванивать друзей. Он шел, думал об
этом, улыбался, и тут вдруг его позвали. Он оглянулся. Около тополя стояла
Даша и смотрела на него. Он радостно вскрикнул и подбежал к ней, и она
сама собой потянулась к нему. Они стояли возле ограды дома Потапова. Вот
сколько он прошагал по холмам и не заметил этого.
восторженной нежности, и вдруг схватил ее за руки и завертел. - Ну дайте
же, дайте же на себя хорошенько посмотреть! Ну красавица же, ну полная же
красавица! И одета как!
сияющая, как черное зеркало, сумка.) Она смутилась, а он вдруг схватил ее,
смял, взъерошил и звонко расцеловал в обе щеки:
освобождаясь.
нужно вам сказать!
знаете, меня посылают в Москву.
Я ведь тоже еду в Москву. Вот и будем жить вместе. Я вам все галереи
покажу, в театры сходим! Отлично!
страдальчески взглянула она на него.
пустяками. - Вот вечером я вам дам такой монолог Лауренсии из "Фуенте
овехуна", что они все закачаются.
солидного жука-навозника, - серьезный и хмурый, зашел со стороны калитки и
стал ее отпирать. За спиной у него был мешок, а в нем какие-то ящики.
за кусты. - Вы это зря, Владимир Михайлович, - сказала она вдруг серьезно.
ведь неправда.
неправда.
интересного нет. Одна голимая водка"! Эту Волчиху давно бы и из колхоза
погнали, если бы не дядя. А она вот как...
нотки. На него она не глядела.
пьяница. Наперсный крест с себя пропил. Он всем говорит, что утопил в
море, но это он врет - пропил. От него уж и родная дочь отказывалась.
("Раз заставили", - ввернул он.) Да никто ее не заставил, а если он такой
отец, ну так что ж? И правильно! Он и в тюрьме уже насиделся, и лес в
Сибири валил. К нему участковый прошлый год каждый день приезжал на
мотоцикле. Сегодня он здесь, а завтра там. Разве он вам товарищ?
Зыбин? Так его тоже посадили.
сами-то вы в это верите? Нет ведь? Не верьте вы, ради всего святого,
этому! Всего этого нет, нет. Ну просто совсем нет на свете. Это люди
выдумали, это хмара, затмение, наваждение, стень какая-то, как моя нянька
говорила. Дошла стень эта до вас - дядя к вам ее занес оттуда, - вот вы и
заговорили на ее языке. А он ведь вам чужой, чужой! Что делать, бывают,
бывают, наверно, в истории такие полосы. Планета наша окаянная, что ли, не
туда заходит, или солнце начинает светить не так, не теми лучами - но вот
сходят люди с ума, и все тут!
подальше куда-нибудь, туда, где вас никто не знает.
Москвы? Здорово! Ну скажите ему, чтоб не тревожился. Я вас там не
побеспокою. Так и скажите.
хотела что-то сказать, но слов у нее не нашлось, не нашлось и дыхания, и
она только молча привалилась к нему лицом.
Махров Алексей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Никитин Юрий
Флинт Эрик