человека, ваше величество. Все возле него неминуемо становится грязным, а
вы... только вы убереглись, сохранили чистоту. Вы - святая.
Вильтруд выскочила из круга придворных дам, подбежала к императрице и
стала целовать край ее одежды. Все смолкли, все взгляды были обращены на
императрицу. Все ждали от нее, простит ли она этого искалеченного жизнью
человека или гневно откажет ему в прощении, что равнозначно жестокости.
которое из-за своего почета не перестает быть заточением, обложить со всех
сторон, лишить возможности хотя бы шаг сделать свободно, без надзора, по
собственной воле, а потом еще подослать к тебе за прощением такое мерзкое
существо, как барон! Будто от прощения ее или от гнева что-то зависит.
Карают и милуют те, у кого сила, власть, средства кары или поддержки. Даже
проклятия получают вес, если у тебя есть какой-нибудь вес, когда тебя
боятся. А кто боится ее и, стало быть, что может она? Гнев без силы
вызывает сочувствие, и только. А иной раз и смех. Милосердие? А что это
такое, если за ним нет ни веса, ни силы? Заубуша милостиво приняли
властители Каноссы, от щедрот своих они выделили ему баронство где-то в
Германии, устроили пышную свадьбу - словом, развлекаются, развлекаются, а
потом припоминают, что она тоже тут, императрица. Титул пустой, а теперь,
выходит, еще и обременительно-постыдный...
что-то секретное, но ее шипящий шепот услышали все:
проявляем милосердие, всегда...
Заубушу, но - ведь не отстанут от нее, не отстанут! Будет захлебываться,
будет шипеть и свистеть графиня с сатанинскими полосками загара на
маленьком злом личике: <Мы со святейшим папой...>
холодно промолвила императрица.
красивый, благообразный. Вильтруд прижималась к нему радостно-откровенно.
Кланяясь, попятились от Евпраксии. Неужели счастливы? Но как может глубоко
несчастная женщина сделать кого-нибудь счастливым? Да и чем - словом,
одним словом? Или таким людям для счастья нужна лишь малость, лишь слово,
лишь какая-то мизерная уступка?
собственную свадьбу с императором. Ведь и у них было разительное
несоответствие, и между ними - такая же, как между бароном и Вильтруд,
пропасть лет, которую ничем не дано преодолеть, и столь же случайной
получилась тогда первая встреча, в Кведлинбурге. Вечером хотела сказать
графине об этом сходстве, но изменила решение и завела речь о своем
нежелании считаться дальше женой Генриха, выполнять пустые обязанности
императрицы без империи, носить обременительный и постылый сан. Матильда
кинулась уговаривать Евпраксию, напомнила ей, что она должна отобрать у
Генриха все, что ей принадлежит, подождать итогов своего письма к съезду в
Констанце, итоги вот-вот будут, итоги прекрасные, в высшей степени
прекрасные. Но Евпраксия не отступала от своего намерения, и графине
захотелось проявить доброту:
лишь он, всемилостивый и всевластный, может расторгнуть брак. Но ваша
жалоба... Сначала она... Необходимо время. И терпение, ваше величество,
терпение...
волю мулов, перевозивших тяжести во время сооружения храма: время прошло,
и мулы стали пастись, где хотели... Истинно, позавидовать можно этим
мулам. Я желала бы снять с себя тяжелый свой сан без всяких условий, не
дожидаясь итогов съезда в Констанце. Поверьте, ваша светлость, мне очень
хочется возвратиться на родину. Я знаю, что германский император когда-то
заключил вас с вашей высокородной матерью в темницу. Вспомните: не рвалась
ли тогда ваша душа из той темницы, той, чужой, земли? Вспомните - и вы
поймете меня.
не понимаю вас? Но ведь княжеский съезд и святейший папа...
был в волнении, столь редком для себя и не приличествующем духовному
званию. Епископ Федор, который вовсе не знал латыни и разве что мог там,
на съезде, переброситься словечком-другим с двумя-тремя прелатами,
понимавшими по-гречески, жевал бороду, бормотал, де, на соборе, все было
<весьма и весьма...>, воевода Кирпа пренебрежительно махнул своей
единственной рукой в их сторону:
встревожилась.
О моей жалобе. Об итогах...
его решительно и резко:
негодные. Правда ли это?
понимание...
шести годах, проведенных мной в Кведлинбурге? Что молвил ты на соборе про
императрицу? Может, повторишь?
непременно требовали объяснений, и мне пришлось их дать, как мы и
договаривались с тобою.
опозорил тяжко. Будто все годы императорства ты провела в блуде. Уста мои
не вымолвят того, что слышал там. Я-то знаю, что ты всегда была чиста и
такой же чистой осталась: крест на том кладу.
Бодо не обескуражился.
император тянул вас в дом разврата?
императоре и о моей несчастной Журине. И в другой раз, когда император
наслал на меня нагих... я в том виновата?.. Знаете все, что было, отче!
Как же могли меня - в такую грязь? И перед всеми, кто собрался? Это было
ваше объяснение?
дверь.
обжалованию и моя жалоба к собору, и ваши недостойные действия, аббат. Вы
разгласили тайну исповеди, да еще и неправдиво изложили ее. Это двойной
грех.
твердо сказала Евпраксия. - Буду надеяться, епископ, что расскажете
правду, когда вернетесь домой.
привычки Каноссы, ничего не ждала от ее властителей. Презренные покупщики!
Купили Заубуша, заплатили ему больше, чем давал или обещал дать император.
Купили аббата Бодо, который прилип к ней, столько лет подглядывал,
подсматривал, лез в душу - чтоб предать, чтоб, выждав, продать за
наибольшую цену. Чуть не купили саму ее - ценой фальшивой свободы, чтоб
потом опозорить, ее позором добить императора перед глазами всей Европы.
Что им до ее чистоты, до ее души, боли и страданий? Что им до истины? Они
приспосабливают истину к своим корыстям, к своей жадности, властолюбивой
ненасытности. Вельфу - вся Германия, Матильде - вся Италия, и папа ей, а
через него - мир. Помеха им - недобитый еще император. Так повалить его,
доконать, опозорить на весь свет! А что приходится для этой цели опорочить
императрицу, растоптать ее женскую честь, - что ж, почему не пойти на
такое? И придумывается жалоба, предлагается - на позор, на глумленье! -
аббатово <объяснение> в Констанце. <Объяснение>... Какое невинное слово!
Каким и оно может стать преступным...
желая отвлечь ее от путаницы мыслей, сказал Кирпа.
позор. Про Журину. Не разберусь сам.
правдивый свидетель. Аббат, которому на исповеди открыла все, растоптал
правду.
возвращаться памятью. Кирпа стоял побледневший, словно полумертвый.