Чтение 66–й страницы книги ~Разгон~

до конца.

- Вот даже здесь присутствующие, - продолжал он, - взять вас четырех.
Случайно собрались в одной квартире, но сразу сколько интересов, какое
разнообразие! Электроника, лингвистика, проблемы мод...

Он выразительно посмотрел на Анастасию, она усмехнулась.

- Вы ошибаетесь, моды для меня уже в прошлом. Теперь я журналистка.

- Но ведь я... Помню ваши снимки в журналах мод. Очевидно, Совинский
именно из-за вас сбежал из нашей фирмы. От любви всегда убегают...

Его выпытывание было столь неуклюже, что Анастасия даже покраснела,
потому что сразу догадалась, куда клонит Кучмиенко. Но тут в разговор
вмешался Совинский, ничего не знавший о предупреждении Алексея Кирилловича.

- Когда я принес вам заявление об уходе, - сказал он хмуро, - я знал
Анастасию так же, как и вы: из журнала мод. Если бы она не приехала в
Приднепровск с академиком Карналем...

- Так вы были в Приднепровске с академиком? - Кучмиенко мысленно
потирал руки, но ведь мог теперь потирать и открыто!

- Я ездила туда одна, по поручению редакции!

- А возвращались? Возвращались тоже... одна или вместе... с академиком
Карналем?

- Это что, допрос? - Анастасия встала, прищурилась, зеленые огоньки в
ее глазах зловеще сверкнули. - Кому какое дело, с кем я возвращалась и в
каком поезде?

- Садитесь, садитесь, - испугался Кучмиенко, - я пошутил.
Действительно, кому какое дело. Да и не имеет это никакого значения. У вас
такой прекрасный вечер, я и сам словно помолодел вместе с вами! Жаль, что
здесь нет моего друга Петра Андреевича, мы бы вместе с ним...

- И жаль, что нет "замечательного" соседа! - воскликнул Юрий. - Тогда
бы можно было дернуть по рюмочке. А когда человек выпивает рюмочку, все
обиды забываются. Даже Иван бы забыл.

- Я пришел к тебе без обиды, - сказал Совинский.

Анастасия села, вполголоса попросила прощения за свою вспышку.
Кучмиенко понимающе кивнул. Молодость, а еще одиночество. Одиночество -
страшная вещь. Спасает только коллектив. Может, и он забрался сюда на
Русановку, чтобы побыть хоть короткое время с молодежью. Потому что когда
кончается работа, тогда куда? Они с академиком Карналем любят бывать вместе,
беседовать о науке, о ее дальнейшем развитии, но иногда и они расходятся,
как вот сегодня... Он бормотал на ухо Анастасии, и она не отодвигалась,
наверное, чтобы загладить свою резкость, а Кучмиенко считал, что это уже
начинают действовать чары его авторитетности и всемогущества.

Юрий привязался к Совинскому. Как будто не только Кучмиенко, но и он
слышал все, что Иван говорил Людмиле.

- Если уж не с обидой, то с чем тогда ты пришел?

- Оставь в покое Ивана, пей чай, - попыталась успокоить Юрия Людмила.

- Но ведь при конструировании вычислительных систем исходят из того,
что режим диалога с машиной считается удовлетворительным только тогда, когда
время ожидания человеком очередного ответа составляет не более десяти
секунд.

- Ты сегодня просто несносный, - отвернулась от него Людмила. Но
Совинский принял вызов.

- Для нас важно другое время, - сказал он.

- Какое именно?

- Именно то, которое перерабатывается, превращается, конденсируется,
перегоняется через наши машины. Быстрее, быстрее, быстрее! Достичь скорости
света - и тогда будет ощущение нашего бессмертия. Вот мечта и сверхзадача.
Быть со всеми. Поэтому мне, например, хочется жить не просто, а как бы сверх
задачи. Быть со всеми. С теми, кому всего труднее. С космонавтами. С
тюменскими нефтяниками. С бамовцами. А если не с ними, то чувствуешь словно
бы вину или нечто вроде этого.

Юрий замурлыкал:

- "На борьбу за права человека поднялся молодой человек". Темный ты
человек, Иван. Был темный и остался им, - продолжал он. - Время - это мы. Ем
время, пью его, как воду, сплю во времени, а оно дремлет во мне, смеюсь и
наслаждаюсь во времени, как в теплой ванне, и я доволен. Каков человек,
таково и время. Все равно что квартира. Чем больше квартира, тем
значительнее человек. Скажешь, неправда? Вот картина - она на стене. А у
тебя ни стены, ни квартиры. Ты до сих пор живешь в общежитии. Спрашивается в
задачнике Фалеева и Перышкина: чье время лучше?

Кучмиенко сановито покашлял, позвенел ложечкой о чашку.

- Позвольте вмешаться. Ты, Юрий, говоришь не то.

- Тебе жаль Совинского? Тогда зачем же ты выгнал его из фирмы?

- Я не выгонял, и фирма не моя, заруби себе на носу! У нас все
государственное. Я на своей работе государственный человек!

- А где начинается государство? С нас? А может, мы с него?

- Люди часто не знают, где они могут принести больше пользы, поэтому
нуждаются в контроле и руководстве, - поучительно произнес Кучмиенко.

- Но руковожу не я тобой, а ты мной. Поэтому да здравствует правильная
расстановка кадров! Вот Иван приехал из своего Приднепровска и заявляет, что
я не какой-то там специалист, а просто лодырь, мечтающий о лучшем будущем. И
не только я, а все мы под руководством академика Карналя и при твоем
заместительстве, товарищ Кучмиенко.

- Я тебе этого не говорил, - спокойно заметил Совинский.

- Или, может, я не отношусь к тем, кто живет от приказа до приказа, а
там ему хоть трава не расти!

- Ты умеешь работать.

Юрий откинулся на спинку стула, засмеялся.

- В таком случае идеями обмениваться не будем, материальными ценностями
- да.

- Мальчишество, - обращаясь к Анастасии, вполголоса проронил Кучмиенко.
- На что только растрачивается энергия! А между прочим, энергия каждого тоже
принадлежит государству. Теперь модны дискуссии об источниках энергии, об
экономном отношении к природным ресурсам. Кое-кто пробует запугать: мол, что
будет, когда исчерпаем всю нефть, сожжем весь уголь, спилим все леса,
опорожним газовые подземные кладовые. А я бы спросил таких запугивателей:
задумались ли вы, какие запасы энергии таятся в душе прогрессивного
человечества?

Совинский переглянулся с Анастасией, которая смешно наморщила носик,
слушая велеречивые разглагольствования Кучмиенко.

- А что, разве есть и регрессивное человечество? - спросил он.

- Не знаю, есть ли регрессивное, но прогрессивное действительно есть,
мы в этом убеждаемся ежедневно! - запальчиво ответил Кучмиенко.

- Прогрессивное человечество - это большинство, - пояснил Юрий. И
непонятно было: смеется он над отцом или говорит серьезно.

Но Совинский был в таком состоянии, когда все время ищут повода вновь и
вновь сцепиться. Он не пропустил и нового повода, сразу же повернулся к
Юрию:

- Бывает большинство умное, а бывает...

- Глупое? - ехидно уставился на него Юрий.

- Большинство складывается из нас. Каждый его составляет.

- Все, но не каждый. Я составляю, ты - нет.

- Это почему же?

- А потому, что я вкалываю, а ты сбежал. Кишка тонка, оказалось, не
вынес морально-бытовых проблем. Я выпускаю машины, а ты...

- Я бы на твоем месте отказался от подобных заявлений, - мрачно сказал
Совинский. - Подумай лучше: что ты выпускаешь? Половина продукции -
устаревшие модели. Для кого это?

Кучмиенко ринулся не столько на защиту сына, сколько самого себя.

- А государственный план! Вы что же, не знаете, что есть
государственная дисциплина? У нас тысячи рабочих, мы должны платить им
зарплату. Мы не можем...

- Не можете - откажитесь от своей должности! - резко сказал Совинский.

- Сам отказывается, других тоже агитирует! - захохотал Юрий. - Да я уже
однажды отказывался. Не от Люки, как тебе хотелось бы, - от высшего
образования. Дошел до четвертого курса и бросил.

- Мало чести, - заметил Совинский.

- А почему бросил, знаешь? Потому что "никто не хотел умирать".
Получишь диплом, поставят начальником смены или даже начальником цеха, а
через три месяца, то есть в конце квартала, с треском снимут за невыполнение
плана. Не выполнишь его из-за снабженцев, которые недодадут деталей, из-за
таких передовиков, как ты, но виноват - начальник. Я отказался! И теперь
кузнец собственной судьбы. Материальный уровень приличный, как говорит мой
отец, моральное удовлетворение тоже есть. И никакой ответственности.

- Ты бригадир, вспомни.

- А что для меня так называемое бригадирство?

- Люди становятся жалкими, когда пытаются скрывать свои слабости, -
неведомо кому тихо проговорила Анастасия. - А если они еще начинают
рисоваться своими слабостями, то перестают быть интересными.

Людмила подошла к магнитофону.

- Юка, найди что-нибудь интересное. У тебя же столько записей.

- Найду, найду. У меня страшно интересные записи. Но я хотел, чтобы
Иван сделал свое тысяча восемьсот семьдесят первое предупреждение.

Совинский пожал плечами.

- Если уж ты хочешь говорить до конца, то могу тебе сказать... Я бы на
твоем месте, с таким отношением... Просто пошел бы завтра и отказался от
бригадирства. Какой же из тебя бригадир? Да еще, наверное, и бригада
передовая. Я же знаю, что такое наладчики...

- Угадал! - обрадованно воскликнул Юрий. - Комсомольская! Как в той
песне: "Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым". И мы делаем свое
дело, а ты? Приехал нас покритиковать? Видали мы таких критиков! Спроси у
моего отца, товарища Кучмиенко. Он все знает. Я читал когда-то роман.
Называется: "Калека, не сдавайся!"