Чтение 66–й страницы книги ~Смерть в Киеве~

-- Вправо, ближе к берегу! -- прорывается сквозь рев голос Трофима.

Лодка осторожно, ощупью вышла к сливу, качнулась, как бы поудобнее
устраиваясь на зыбкой волне, и, подхваченная стремниной, нырнула в узкий
проход...

За поворотом на нас снова обрушивается гул потока. Кажется, ревут
камни, берега, утесы.

-- Надо бы притормозить, осмотреться, -- кричит Трофим.

Мы с Василием Николаевичем, упираясь шестами в дно, сбавляем скорость
лодки. Кормовщик поднимается на ноги, заглядывает вперед.

-- Ничего не видно, маленько послабьте, пусть снесет.

А лодку уже не удержать. Нас подхватывает поток, несет на скалу. Смутно
вижу посредине реки черный обломок, делящий поток пополам.

-- Правее, за камень!

Напрягаем силы, разворачиваем лодку. Устрашающая крутизна! Мелькают,
как на экране, полосы зеленого леса, галечные берега. Уже близко камень. Еще
два-три дружных удара шестами, и мы минуем его. Но "а самой струе, в самый
критический момент, когда мы уже были у цели, у Трофима вырывает шест. Нет
времени схватить запасной. Опасность перерастает в катастрофу. В воду летит
якорь. Долбленка, вздрогнув, замирает, придушенная бурунами, но в следующее
мгновение якорная веревка рвется, и разъяренная река несет никем не
управляемую лодку в дань скале.

На нас надвигается гранитная стена. Заслоняет небо. Мысли рассеиваются.
Еще какой-то неуловимый отрезок времени, и долбленка с треском липнет к
скале. Море воды обрушивается на нас. Трещит, лопается днище, набои. Меня
накрывает отбойная волна, подминает под себя и выносит за скалу. Ниже бьются
в поединке с потоком Василий Николаевич, удерживая за веревки разбитое
суденышко.

Не сразу приходим в себя. Собираемся вместе, мокрые, злые,
обескураженные неудачей.

Быстро темнеет. Мы разгружаем лодку, вытаскиваем на берег никому не
нужные обломки. Неодолимая усталость...

-- Нашел, где долбленку испытывать! -- ворчит Василий Николаевич, и его
губы вытягиваются вперед

больше обыкновенного.

-- Так получилось, -- оправдывается Трофим. -- Шест занозил между
камней, не успел выхватить, а якорь разве удержит на такой быстрине.

-- Вот я и говорю: табачок высушим, а лодке хана!

Мы отжали из одежды воду. Натянули палатку. Поужинали. Василий
Николаевич лег спать расстроенный. Стольких трудов стоила ему долбленка! И
теперь она лежит на берегу ненужной развалиной, печально закончив свою
короткую жизнь.

Трофим у костра возится с батареями. Он, кажется, готов влить в них
свою кровь, отогреть их своим дыханием, лишь бы они ожили. Но, увы!

Я видел, как он забрал батареи в охапку, тяжелыми шагами подошел к
высокому берегу реки, побросал их в воду.

-- Может, черти вас воскресят!

Чтобы немного отвлечься, я ухожу от стоянки. Бесцельно шагаю по мокрому
песку. Вспугнутый куличок тревожит покой ночи. Вспомнилось предупреждение
бомнакского прокурора Романова. Как выбираться будем отсюда? Утешенье в том,
что мои спутники не пали духом. Еще не край, -- убеждаю я себя, -- и не так
уж плохо! Мы должны благодарить судьбу, что после катастрофы у нас остался
весь груз, что нас не мочит дождь и мы спим в своих спальных мешках. А
главное -- в нас еще не умерло желание двигаться вперед.

С невидимого неба падает дождь. Я возвращаюсь на стоянку. Мои спутники
спят. Костер безуспешно борется с темнотою.

Обитатели ущелья никогда не видят восхода, не знают закатов. Солнце
сюда заглядывает только в полдень и ненадолго. Здесь царство туманов, сырых
и холодных.

Никогда не исчезнуть из моей памяти этому мрачному утру. Настроение
ужасное. Вернуться? Это слово теперь потеряло для нас свой смысл -- путей
отступления нет. Плыть дальше на плоту? Но разве то, чему мы были
свидетелями, не ставит жирный крест на этот план! И все же плот --
единственный выход.

Мы все разом выбираемся из палатки. Помутневшая река проносится мимо. О
вчерашнем живо напоминают угловатая скала, куски долбленки, вытащенные на
берег. Скупой свет утра сочится сквозь туман. Ветер сильно дует снизу,
крепко несет грибной сыростью и заплесневевшим мхом.

-- Пахнет лесом, где-то близко тайга, -- говорит Василий Николаевич. --
Надо торопиться.

В штабе, встревоженные нашим вчерашним молчанием, стучат ключом, зовут,
ищут нас в эфире. Люди еще будут надеяться, что сегодня мы появимся.
Представляю, что будет завтра! Ведь мы всегда были пунктуальны в отношении
связи, и наше молчание, естественно, вызовет тревогу, породит страшные
догадки. Я хорошо знаю своего заместителя Плоткина, он немедля всех поставит
на ноги, и начнутся поиски. Но у нас нет возможности предупредить, что с
нами ничего страшного не случилось.

Дождь перестал. По ущелью бродит редеющий туман. Трофим с Василием
Николаевичем уходят вниз по реке искать сухостойный лес для плота, а я
остаюсь на стоянке. Надо сушить вещи, но нет погоды.

Как же все-таки дать о себе знать? Это необходимо еще и потому, что
дальнейший путь на плоту более опасен. И может случиться так, что мы без
посторонней помощи не выберемся отсюда.

Дроблю остатки лодки на мелкие куски и на каждом из них делаю надпись:

"Экспедиция седьмого августа потерпела аварию -- разбилась лодка. Рация
вышла из строя. Продолжаем путь на плоту".

Пишу цветным карандашом и надпись заливаю растопленной еловой смолой.
Куски бросаю в реку.

Если начнут нас искать, то непременно снизу по Мае. Так будет легче
обнаружить следы катастрофы. И, конечно, люди, увидев обломки лодки, не
пройдут мимо.

Разведчики застают меня еще за работой.

-- Кажется, не все счастье унесла вода, -- говорит Трофим, присаживаясь
рядом.

-- Что, готовый плот нашли?

-- Еще бы! Тут за мыском, у самого берега, хороший еловый сухостой,
километра полтора отсюда. Давайте поторапливаться.

А в это время на противоположном берегу огромный медведь, белогрудый
стервятник, вышагивает вдоль реки по гальке. Лобастая голова опущена низко,
весь будто захвачен какими-то думами, не смотрит по сторонам, не видит через
реку ни палатки, ни костра, ни людей. Какая самоуверенность в его ленивых
движениях!

И вдруг снизу доносится грохот камней. Мы вскакиваем. Медведь все еще
не замечает нас. Видим, из-за скалы торопятся собаки. Они раньше нас
заметили зверя и успели переплыть реку.

Ну, берегись, косолапый, сейчас они тебе расчешут галифе! А он делает
еще одну глупость -- поднимается на задние лапы, не понимает, откуда взялись
такие смельчаки.

Первым из-за развалин вынырнул Кучум. Беспощадный, злой, несется он
очертя голову на зверя. Тот все еще стоит на задних лапах, но вдруг
бросается в реку. Гора брызг окутала медведя. За ним бросились собаки. Вода
подхватила всех троих и понесла вниз за поворот.

Через час мы в ельнике. Я с Василием Николаевичем остаюсь делать плот,
а Трофим за это время перенесет сюда наш груз.

Мы имеем представление о том, что придется выдержать плоту и каким он
должен быть. Десятиметровые бревна соединяем двойным креплением: кольцами,
сплетенными из тальниковых прутьев, и шпонками. Для большей прочности
прошиваем, где нужно, гвоздями. Два длинных шестиметровых весла, уложенных
на специальных подмостках на носу и на корме, должны будут вести его в
нужном направлении.

Плот получился узким, но длинным -- то, что надо для быстрой реки. На
этом примитивном суденышке наших пращуров мы и отправимся в дальнейший путь.

Сталкиваем плот на воду. С удовольствием бы разбили о носовое бревно
бутылку шампанского, как это положено при спуске на воду порядочного судна,
но увы, шампанского у нас нет, а спирт бережем для более торжественного
случая, если, конечно, доживем до него.

Трофим с Василием Николаевичем стаскивают вещи на плот, накрывают их
брезентом, увязывают. Я сажусь за путевой журнал.

"Мы еще слишком мало проплыли, чтобы сделать общий вывод о предстоящих
работах. Однако уже можно сказать, что проект передачи высотной отметки от
Охотского моря на Алданское нагорье по реке Мае встретит большие
затруднения. Берега Маи неблагоприятны для нивелировки. Всюду по пути
встречаются скалы, обойти которые по горам невозможно. Трасса будет
бесконечно перебрасываться с одного берега на другой, что не всегда позволит
выдержать заданную точность. А прижимы? Их вообще не обойти. Придется,
вероятно, искать для нивелировки новые пути, минуя Маю. Отказаться же от
проведения здесь других работ у нас еще нет оснований -- Мая не так уж
напугала нас, а постигшая нас авария -- это случайность. Посмотрим, что
будет дальше".

II. Путь продолжается. Ночь под охраной бурунов. Откуда ты взялась,
Берта? Вот и Совиная голова. Гуси, гуси!.. Неужели это Эдягу-Чайдах?

После дождя уровень воды в Мае поднялся, но не настолько, чтобы
облегчить наш путь. Наоборот, течение прибавилось и сильнее взбунтовались
перекаты. Но поднимись вода еще на метр, -- тогда бы мы без приключений
добрались до Эдягу-Чайдаха.

Бесшумно, медленно плот выходит на струю, разворачивается и,
покачиваясь, плывет вниз. Здесь уже вечер, на поворотах нас сторожит