у главного входа каменоломен. Отсюда хорошо были видны минометные гнезда
немцев и батарея полевых орудий на дальнем холме. Из хоботов содрогавшихся
пушек бесшумно выпыхивало пламя: сперва - из одного, спустя миг - из
второго, потом - из следующего. И через секунду запоздалые тяжелые,
глушащие удары, как кувалдой, били по ушам мальчиков. Тугой воздух
отворачивал полы пальтишек, Фашисты вели огонь по Керчи.
разглядел. Определенно штаб. Можно нам теперь домой, а то Шустов там
беспокоится. Ты тяни Орлика вниз. Если фашисты спросят, чего мы здесь
болтаемся, будем валить на Лыску: скажем, что хотим спасти нашу лошадь.
поглаживали измученную лошадь. Она дрожала, шаталась, на перебитой ноге
проступила опять и запеклась кровь. Ребята совали Лыске свои сухари, но
бедный коняга оставался равнодушным и отворачивал длинную унылую голову с
белой пролысиной. Из больших мутных глаз лошади медленно выползали тягучие
слезы. У обоих разведчиков заныло сердце, когда Орлик, с трудом подняв
голову, взглянул на них и легонько, ласково заржал, приподняв верхнюю
шершавую губу. Володя и Толя были так растроганы, что забыли уже о всякой
опасности. Они были охвачены теперь только одним желанием - увести лошадь
куда-нибудь подальше от опасности.
головами разведчиков, невольно вобравшимися в воротники пальтишек, раздался
грубый окрик. К ним подошел солдат-артиллерист, заметивший ребят,
возившихся около лошади. Толя, в первый раз увидевший так близко, вплотную
перед собой, живого немца, совсем растерялся. Но Володя, чувствуя себя уже
опытным по части необходимых сношений с неприятелем, стал показывать на
перебитую ногу Лыски и просить немца, чтобы тот как-нибудь помог бедному
животному.
нагнулся, схватил с земли увесистую каменюгу и с размаху, бросил в лошадь.
Камень тяжело ударил Лыску по крупу. Лошадь тут же рухнула, перевалилась
через голову и покатилась вниз по крутому спуску холма. Володя, стоявший
около лошади в тот момент, когда солдат запустил в нее камнем, отскочил в
сторону, поскользнулся на осыпи и тоже съехал вниз, а Толик Ковалев, всегда
тихий и невозмутимый, внезапно пришел в такую ярость, что сам уже не мог с
ней справиться.
пробормотал он и, нагнувшись, стал шарить по земле в поисках камня.
встать с корточек и кубарем покатился по склону горы, увлекая за собой
мелкие камешки, скрипя зубами, плача от боли, обиды и бессилия. Немец, даже
не взглянув на мальчика, стал спускаться по другому скату холма.
обеими руками растирал ушибленный бок.
прислуги... А то бы он тебя... - сказал Володя. - Не очень он тебя
повредил? Дай-ка я пощупаю. Подними рубашку... Эх ты, синячище... У, гад!
Пускай скажет спасибо, что нам еще оружия не дали. Ничего, Толик, я его
запомню, я его рожу где хочешь, хоть впотьмах, узнаю!
предсмертной агонии, Лыска.
Только воли-то им и не будет. Верно, Толик? Ну, пошли. Шустов ждет. Эх,
прощай, Орлик.
оглядываясь на мальчиков, прошел к своей батарее.
пополз. Толя последовал за ним. Предосторожность эта не была излишней:
фашисты, находившиеся у батареи, и те, что возились у главного входа, не
должны были видеть, куда скрылись только что бродившие на склоне холма
мальчишки.
час. Он места не находил себе от беспокойства. Оба они с Ваней Гриценко не
отрывались от щели. Шустов нащупывал нож за голенищем, то и дело поглаживал
гранату, припрятанную за пазухой. Он готов был в любую минуту выскочить из
подземной норы и броситься на выручку ребятам. Сперва он видел Володю,
когда тот приближался к домику с проводами. Его тревожила затея маленького
разведчика. Он уже корил себя, что недостаточно толково объяснил мальчикам,
как нужно держать себя в разведке.
угол дома, ко входу. Когда он исчез за поворотом, бедного Ивана Гавриловича
начало трясти от волнения: "Ох, зацапают малого, пропал парень!" На миг
Володя показался из-за скрывавшей его стены, и Шустову почудилось, что
мальчик плачет, трет кулаками глаза.
немного успокоился. Но вот оба маленьких разведчика поднялись в гору, и он
снова потерял их из виду. Эти сорок минут, проведенные мальчиками на
поверхности каменоломен, показались Шустову бесконечными. Он с трудом
сдерживал себя, чтобы не выскочить наружу, не броситься к мальчикам.
Услыхав пониже входа в лаз тихий шорох, опытный разведчик насторожился и
одним глазком выглянул из щели. Перед ним лежали в сухой холодной траве
Володя Дубинин и Толя Ковалев.
Погодите, сыночки, родные мои, постойте... Пока не скажу, не лезьте. - Он
быстро осмотрелся, поглядел в сторону главного входа, выждал момент, когда
немецкий часовой, повернувшись, начал вышагивать в противоположную сторону,
и тихо дал команду: - Гуси-лебеди, домой! Ко мне!
в отверстие лаза и оказались в объятиях дядьки Шустова. А он прижимал их к
себе, бормоча:
тут было извелись за вас... Ну, главное - всђ в порядке. Ну, спасибо,
родные! Давайте закусите быстренько, да в обратный путь. По завалам
пробираться - это вам не снаружи попрыгивать.
увидели, рассмотрели, вызнали и что у них вышло при встрече с фашистами.
Однако Иван Гаврилович, продолжавший вести наблюдение из каменной щели,
велел им тихонько сидеть у него за спиной и даже цыкнул на расшумевшихся
ребят:
значит, отдыхайте покуда.
состояние внимательной и тревожной настороженности, которое сковывало их
движения на поверхности, теперь разом исчезло здесь, под землей. Ощущение
опасности, от которой оба так ловко избавились, возбуждало и наполняло
сердце веселой, жаркой гордостью. У Толи даже бок как будто перестал
болеть. Они оба наперебой шепотом рассказывали Ване о своих приключениях, а
тот слушал их с восторгом и завистью. Один только Шустов не отрывался от
щели, которую он наполовину уже задвинул камнем, водворив его на прежнее
место. Бывалый разведчик, он опасался, что исчезновение ребят с поверхности
может быть замечено врагом, и тогда фашисты поднимут тревогу, начнут
поиски.
славшие снаряды в Керчь.
пулеметных расчетов. К дому, где расположился, должно быть, штаб, два раза
приезжал мотоциклист. По шоссе, ведущему в Керчь, продолжали двигаться
автомашины с солдатами. Поднимался, розовея в ранних сгущавшихся сумерках,
дым над горевшим Камыш-Буруном. На окраине Старого Карантина немцы
продолжали выгонять жителей из домов, вышвыривали узлы, растаскивали
пожитки шахтеров, живших в поселке. Оттуда слышались резкие голоса
гитлеровцев, вскрики и плач женщин.
вернуться с донесением к семнадцати ноль-ноль, отполз от отверстия, еще раз
всей грудью вдохнул свежий наземный воздух, подтащил камень, старательно
заложил им отверстие в зажег лампочку, прикрыв ее чехлом.
ходов, по непроходимым, казалось бы, темным каменным галереям...
подземной крепости. Все другие командиры находились на передовых постах.
Там, в галерее верхнего яруса, у всех входов и на пересечениях основных
ходов, партизаны закладывали фугасы.
Раз такое дело, что начальство сейчас занято, а вам, я гляжу, не терпится
доложить, что видели, валяйте, дорогие, давайте докладывайте мне.
поверхности. Но о чем бы они ни начинали докладывать, разговор обязательно
переходил на Лыску-Орлика. Только и слышалось: "У них там шесть орудий на
батарее... а в это время я стал тащить Лыску... а немец как взял камень да
как пустит в Лыску, то есть в Орлика... а Орлик как упадет, так и
покатился".
коняку, царство ей небесное.