подвертывались другие случаи. Дежурные бригадиры именно к этим случаям и
относились подозрительно и поэтому терпеть не могли сепаратных начинаний
четвертой бригады.
дискантом Володьку, нигде не собирались стайки пацанов и никуда с
тревожным щебетанием не перелетали. И каток успел замерзнуть, на катке
сияли электрические фонари. Колонисты скользили на коньках то по
стремительной прямой, то по кругу, то взявшись за руки, то в одиночку.
даже дежурные бригадиры иногда становились на коньки, их красные повязки
далеко были видны и по-прежнему внушали уважение.
случае вылетал из кабинета и обязательно встречал недалеко кого-нибудь из
четвертой бригады. говорили они при встрече или не говорили, может быть,
только, как муравьи, шевелили невидимыми усиками, этого никто не знал, но
после встречи расходились в разные стороны с задумчивыми глазами,
расходились не спеша, чуть-чуть шевеля бровями. Со стороны казалось, чьто
ничто в жизни их особенно не интересует, что они живут самоуглубленной
жизнью. Но на всех путях колонии они торчали по двое, по трое, тихонько
совещались и еще тише присматривались к чему-то. На вешалке, особенно по
утрам, всегда чьи-нибудь глаза рыскали между одевающимися. Давно забыто
было обыкновение перебегать в цех без пальто. Напротив, четвертая бригада
усвоила привычку без конца одеваться и раздеваться, и дневальные, кто
постарше, недовольно говорили:
может быть, и не заметил, а иначе как-нибудь узнал, но и у него откуда-то
появилась привычка прогуливаться по двору, по коридорам, заходить в
раздевалку, и почти каждый раз приходилось ему встречаться с тем или
другим представителем четвертой бригады. Он отвечал на салют
сдержанным движением руки и проходил дальше. Его провожали серьезные,
внимательные взгляды. Ваня Гальченко и Филька вечером не пошли на каток, а
прохаживались по главной дорожке парка и поглядывали в сторону колонии,
как будто поджидали кого-нибудь. Мимо них пробегали колонистки и колонисты
с коньками, легкомысленный народ, жадный на развлечения. Не спеша
проходили старшие. Лида Таликова по-приятельски положила руку на плечо
Вани и спросила:
показался Рыжиков. Он даже похорошел, этот Рыжиков: есть особый шик в том,
как он идет в новом белом свитере, без шапки. Его ноги ступают широко, и
он весь немного покачивается; это походка человека, довольного жизнью.
Рыжие волосы подстрижены коротко, от этого голова Рыжикова кажется более
элегантной, и лицо у него теперь стало чистое. Рыжиков не спешит, он
закуривает париросу. Филька и Ванька без всякой торопливости направились
на боковую дорожку, Рыжиков их не заметил. Он прошел вниз и небрежно
швырнул в сугробик большую белую коробку.
устремил на нее глаза:
руках, спросил небрежно:
рублей?
так... потихоньку... курит и не хвастается. А ты спроси.
папиросы курит Рыжиков. Филька, как хороший актер, спрашивал умеючи.
Просто ему интересно было выяснить, какие папиросы любят в первой бригаде.
После ужина Ваня выслушал рассказ Фильки и зашептал громко:
представление. Коробка лежала у него в кармане так же терпеливо, как
терпеливо Филька ожидал представления.
пришел лдин и сел на диван, вытянув ноги. Ваня толкнул локтем Фильку.
Друзья раза два прошли мимо Рыжикова, он не обратил на них внимания,
рассматривал свои ноги и чуть-чуть насвистывал. Филька и Ваня сели рядом с
ним. Рыжиков глянул на них косо и подогнул ноги под диван: в руках Вани
была коробка с надписью "Дюбек". Ваня повертел ее в руках и прищурил
глаза. Потом открыл и выжидающе замер над ней, внутри коробки крупно синим
карандашом написано:
плечо, толкнул его к спинке и ушел в дверь, заложив руки в карманы. Ваня
ухватился за плечо и скривился:
собирались к рапортам. Захаров был весел, шутил, сказал Торскому:
работу в литейном цехе".
узнавали его: он сиял гордостью и смущением, улыбался с достоинством, и не
было в нем ничего нахального, это был товарищ, заслуживший благодарность в
приказе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. БОЕВАЯ СВОДКА
думали... Марк Грингауз говорил речь:
сверлилки? Сверху у них полированный алюминий, а в середине у них точность
до одной сотой миллиметра. И притом это же импорт! Вы понимаете, импорт!
Это разве легко сказать - выпрашивать у австрийцев сверлилки для наших
авиазаводов, для наших саперных и инженерных частей! Вы представляете, как
это получается, если саперам нужно делать переправу, а у них нет
электрической сверлилки. Или, допустим, нужно строить танк, а у нас в
руках черт знает что вместо сверлилки! А теперь возьмите - аэропланы. Я
видел аэроплан, так я знаю, сколько там нужно провертеть дырок, и неужели
нужно вертеть австрийской сверлилкой, когда можно вертеть нашей,
первомайской! Надо войти в положение наших рабочих! Надо понимать - вот
это и называется нуждой, о которой без слез и говорить невозможно. До чего
обидно покупать сверлилки у австрийцев, да еще за такую неприятность
платить настоящим золотом. Вот это - нужда, это и я понимаю, и вы
понимаете!
бюро, были слова всех одиннадцати бригад:
девять комсомольцев и сто девяносто, имеющих значок колониста! Как же они
могут не понять? У нас два ужина - в пять часов и в восемь часов. Давно
уже все недовольны: с какой стати два ужина, прямо времени не хватает
ужинать. Допустим, первый ужин похож на простой чай. Все равно, а сколько
хлеба сьедают за этим чаем? И все колонисты очень недовольны. Нужно
уничтожить первый ужин и не отнимать времени у колонистов. Потом мясо. Это
давно уже доказано, что мясо вредно для здоровья, если его много есть, от
этого бывает подагра, и Колька так говорит. И я считаю - достаточно три
раза в неделю мяса, а в другие
Доценко Виктор
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Никитин Юрий
Апраксина Татьяна