виктории. Вспомнился ему веселый кудрявый быстрогла-
зый мальчик - и он почувствовал, что любит его так же,
как эту страшную молнию. Голова закружилась, дух за-
хватило. Он упал на колени и протянул руки к черному
небу, боясь и желая, чтоб опять сверкнула молния еще
грознее, еще ослепительнее.
Но трепетные старческие руки уже подхватывают его,
несут, раздевают, укладывают в постельку, натирают вин-
ным духом с камфарою, дают внутрь водки-апоплектики
и поят липовым цветом до седьмого пота, и укутывают,
и укручивают. И опять он дремлет. И снится ему Ас-
пид-зверь, живущий в каменных горах, лицо имеющий
девичье, хобот змеиный, ноги василиска, коими желе-
зо рассекает; ловят его трубным гласом, не стерпя ко-
торого, он прокалывает себе уши и умирает, обливая
камни синею кровью. Снится ему также Сирин птица
райская, что поет песни царские, на востоке, в Эдемских
садах пребывает, праведным радость возвещает, которую
Господь им обещает; всяк человек, во плоти живя, не
может слышать гласа ее, а ежели услышит, то весь пле-
няется мыслью и, шествуя вслед, и слушая пение, умира-
ет. И кажется Алеше, что идет он за поющим Сирином
и, слушая сладкую песню, умирает, засыпает вечным сном.
Вдруг точно буря влетела в комнату, распахнула две-
ри, завесы, пологи, сорвала с Алеши одеяло и обдала
его холодом. Он открыл глаза и увидел лицо батюшки.
Но не испугался, даже не удивился, как будто знал и ждал,
что он придет. С еще звеневшею в ушах райскою песнею
Сирина, с нежною сонною улыбкой, протянул он руки,
вскрикнул: "Батя! Батя! Родненький!"-вскочил и бро-
сился к отцу на шею. Тот обнял его крепко, до боли,
и прижал к себе, целуя лицо и шейку, и голые ножки,
и все его теплое под ночною рубашечкой сонное тельце.
Отец привез ему из-за моря хитрую игрушку: в ящике
деревянном под стеклом три немки вощаные, да ребенок,
а за ними зеркальце; внизу костяная ручка; ежели вер-
теть ее, то и немки с ребенком вертятся, пляшут под
музыку. Игрушка нравится Алеше. Но он едва взглянул
на нее - и уже опять глядит, не наглядится на батюшку.
Лицо у него похудело, осунулось, он возмужал, как будто
еще вырос. Но Алеше кажется, что, хотя он и большой-
большой, а все-таки маленький, все такой же, как прежде,
веселый кудрявый быстроглазый мальчик. От него пахнет
вином и свежим воздухом.
- А у бати усики выросли. Да какие махонькие!
Чуть видать...
И с любопытством проводит он пальчиком над верх-
нею губой отца по мягкому темному пуху.
- А на бороде ямочка. Точь-в-точь, как у бабушки!
Он целует его в ямочку.
- А отчего у бати на руках мозоли?
- От топора, Алешенька: корабли за морем строил. По-
годи, ужо вырастешь, и тебя возьму с собою. Хочешь за море?
- Хочу. Куда батя, туда и я. Хочу всегда с батей...
- А бабушки не жаль?
Алеша вдруг заметил в полуотворенных дверях пере-
пуганное лицо старушки и бледное-бледное, точно мерт-
вое, лицо матери. Обе смотрят на него издали, не смея
подойти, и крестят его, и сами крестятся.
- Жаль бабушки!..-проговорил Алеша и удивился,
почему отец не спрашивает его также о матери.
- А кого любишь больше, меня или бабушку?
Алеша молчит, ему трудно решить. Но вдруг еще
крепче прижимается к отцу и, весь дрожа, замирая от стыд-
ливой нежности, шепчет ему на ухо:
- Люблю батю. больше всех люблю!..
...И сразу все исчезло - и теремные покойчики, и
пуховая постелька, и мать, и бабушка, и нянюшки. Он
точно провалился в какую-то черную яму, выпал, как
птенец из гнезда, прямо на мерзлую жесткую землю.
Большая холодная комната с голыми серыми стенами,
с железными решетками в окнах. Он теперь уже не спит,
а только всегда хочет спать и не может выспаться - будят
слишком рано. Сквозь туман, который ест глаза, видны
длинные казармы, желтые цейхгаузы, полосатые будки,
земляные валы с пирамидами ядер, с жерлами пушек,
и Сокольничье поле, покрытое талым серым снегом, под
серым небом, с мокрыми воронами и галками. Слышна
барабанная дробь, окрики военных экзерциций: Во фрунт!
Мушкет на плечо! Мушкет на караул! Направо кругом! -
и сухой треск ружейной пальбы, и опять барабанная дробь.
С ним - тетка, царевна Наталья Алексеевна, старая
дева с желтым лицом, костлявыми пальцами, которые пре-
больно щиплют, и злыми колючими глазами, которые
смотрят на него так, как будто хотят съесть: "У, парши-
вый, Авдотькин щенок!"...
Лишь долгое время спустя узнал он, что случилось.
Царь, вернувшись из Голландии, сослал жену, царицу
Авдотью, в Суздальский монастырь, где насильно постриг-
ли ее под именем Елены, а сына взял из Кремлевских
теремов в село Преображенское, в новый Потешный дво-
рец. Рядом с дворцом - застенки Тайной Канцелярии,
где производится розыск о стрелецком бунте. Там каж-
дый день пылает более тридцати костров, на которых
пытают мятежников.
Наяву, или во сне было то, что ему вспоминалось по-
том, он и сам не знал. Крадется, будто бы, ночью вдоль
острых бревен забора, которым окружен тюремный двор.
Оттуда слышатся стоны. Свет блеснул в щель между
бревнами. Он приложил к ней глаз и увидел подобие ада.
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные,
Хотят тебя зарезати.
Людей жарят на огне; подымают на дыбу и растяги-
вают, так что суставы трещат; раскаленными докрасна
железными клещами ломают ребра,- "подчищают ног-
ти", колют под них разожженными иглами. Среди пала-
чей - царь. Лицо его так страшно, что Алеша не узнает
отца: это он и не он- как будто двойник его, оборотень.
Он собственноручно пытает одного из главных мятежни-
ков. Тот терпит все и молчит. Уже тело его - как окро-
вавленная туша, с которой мясники содрали кожу. Но он
все молчит, только смотрит прямо в глаза царю, как будто
смеется над ним.
Умирающий вдруг поднял голову и плюнул в глаза царю.
- Вот тебе, собачий сын. Антихрист!..
Царь выхватил кортик из ножен и вонзил ему в горло.
Кровь брызнула царю в лицо.
Алеша упал без чувств. Утром нашли его солдаты под
забором, на краю канавы. Он долго пролежал больным,
без памяти.
Едва оправившись, присутствовал, по воле батюшки,
на торжественном посвящении дворца Лефорта богу Баху-
су. Алеша - в новом немецком кафтане с жесткими фал-
дами на проволоках, в огромном парике, который давит
голову. Тетка - в пышном роброне. Они в особой комнате,
смежной с тою, где пируют гости. Тафтяные завесы, по-
следний остаток теремного затвора, скрывают их от го-
стей. Но Алеше видно все: члены всепьянейшего собора,
несущие, вместо священных сосудов, кружки с вином, фля-
ги с медом и пивом; вместо Евангелия - открывающий-
Самойлова Елена
Лукьяненко Сергей
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Акунин Борис