ее гениальности... К тому же, я просто люблю ее, - тихо добавил он. И
прищелкнул пальцами. - Вот и засасывает, как в воронку какую-то! У меня
ведь, представьте, и жена есть. Японка. И дети. Жену я тоже люблю. То
есть, действительно люблю. Даже сейчас... Но когда с Амэ встретился,
затянуло - просто некуда деться. Как в огромный водоворот. Как ни
дергайся, как ни сопротивляйся - бесполезно. Но я сразу все понял. Такое
лишь однажды случается. Эта встреча - одна на всю жизнь. Уж такие вещи,
поверьте, я чувствую хорошо. И я задумался. Свяжу свою жизнь с таким
человеком - возможно, потом пожалею. А не свяжу - вс" мое существование
утратит смысл... Вам никогда похожие мысли в голову не приходили?
- Нет, - сказал я.
- Вот ведь странная штука! - продолжал Дик Норт. - Я столько пережил,
чтобы построить тихую, стабильную жизнь. И построил, и держал эту жизнь в
руках. Все у меня было - жена, дети, свой домик. Работа - пусть не очень
прибыльная, но достойная. Стихи писал. Переводил. И думал: вот, добился от
жизни чего хотел... Я потерял на войне руку. И все равно продолжал
считать, что в жизни больше плюсов, чем минусов. Только чтобы собрать все
эти плюсы воедино, потребовалось очень много времени. И очень много усилий
- чтобы просто взять себя в руки. Взять своими руками от жизни вс". И я
взял-таки, сколько смог. Вот только... - Он вдруг поднял единственную
ладонь и махнул ею куда-то в сторону горизонта. - Вот только потерять вс"
это можно в считанные секунды. Раз! - и руки пусты. И больше некуда
возвращаться. Ни в Японии, ни в Америке у меня теперь дома нет. Слишком
долго без своей страны - и слишком далеко от нее...
Мне захотелось как-то утешить его, но ни одного подходящего слова в голове
не всплывало. Я просто зачерпывал ладонью песок - и высыпал его тонкой
струйкой. Дик Норт поднялся, отошел на несколько метров в укромные
кустики, помочился там и неторопливо вернулся назад.
- Разоткровенничался я с вами! - сказал он, смеясь. - А впрочем - давно
уже хотелось кому-нибудь рассказать... Ну, и что же вы об этом думаете?
Что бы я ни думал, говорить о том смысла не было. Мы оба - взрослые люди,
обоим за тридцать. С кем постель делить - каждый решает для себя сам. И
будь там хоть воронки, хоть водовороты, хоть ураганы со смерчами - ты сам
это выбрал, и живи теперь с этим как получается... Мне он нравился, этот
Дик Норт. Столько в жизни преодолел со своей единственной рукой. Стоило
уважать его хотя бы за это. Вот только что мне ему ответить?
- Ну, во-первых, я - не человек искусства... - сказал я. - И интимные
отношения, вдохновленные искусством, понимаю плохо. Слишком уж это... за
пределами моего воображения.
Он слегка погрустнел и посмотрел на море. Похоже, собирался что-то
сказать, но передумал.
Я закрыл глаза. Сперва мне показалось, что я закрыл глаза совсем ненадолго
- но неожиданно провалился в глубокий сон. Видимо, из-за пива. Когда я
открыл глаза, по лицу плясала тень от ветки. От жары слегка кружилась
голова. Часы показывали полтретьего. Я помотал головой и поднялся. Дик
Норт играл на волнорезе с приблудившейся невесть откуда собакой. Только бы
он на меня не обиделся, подумал я. Надо же - говорил-говорил с человеком и
заснул посреди разговора! Уж ему-то эта беседа поважнее, чем мне...
Но что же, черт побери, тут можно было ответить?
Я еще немного покопался ладонью в песке, наблюдая, как он играет с
собакой. Поэт хватал собаку за голову и прижимал к себе, точно собираясь
задушить, а животное радостно вырывалось. Волны, яростно грохоча,
разбивались о волнорез и с силой откатывались обратно в море. Мелкие
брызги белели на солнце, слепя глаза. Какой-то я, наверное, толстокожий,
подумал я вдруг... Хотя и нельзя сказать, что не понимаю его чувств.
Просто - однорукие или двурукие, поэты или не-поэты, все мы живем в этом
жестоком и страшном мире. И каждый сражается со своей кучей невзгод и
напастей. Мы оба - взрослые люди. Каждый со своим багажом худо-бедно
дотянул до этого дня. Но вываливать на собеседника свои болячки при первой
же встрече - совсем не дело. Вопрос элементарной воспитанности...
Толстокожий? Я покачал головой. Хотя тут, конечно, качай не качай - не
решишь ни черта.
* * *
Мы вернулись на "лансере" обратно. Дик Норт позвонил в дверь, и Юки
отворила нам с таким видом, будто факт нашего возвращения ей совершенно
безынтересен. Амэ сидела по-турецки на диване с сигаретой в губах и,
уставившись взглядом в пространство, предавалась какой-то дзэн-медитации.
Дик Норт подошел к ней и снова поцеловал в щеку.
- Поговорили? - спросил он.
- М-м-м, - не вынимая изо рта сигареты, промычала она. Ответ был скорее
утвердительный.
- А мы валялись на пляже, созерцали край света и принимали солнечную
ванну! - бодро отрапортовал Дик Норт.
- Мы уже скоро поедем, - сказала Юки абсолютно бесцветным голосом.
Я думал то же самое. Очень уж хотелось поскорее вернуться отсюда в шумный,
реальный, туристический Гонолулу.
Амэ поднялась с дивана.
- Приезжайте еще. Я хотела бы с вами видеться, - сказала она. Затем
подошла к дочери и легонько погладила ее по щеке.
Я поблагодарил Дик Норта за пиво и все остальное.
- Не за что, - ответил он, широко улыбаясь.
Когда я подсаживал Юки в кабину "лансера", Амэ тронула меня за локоть.
- Можно вас на пару слов?
Мы прошли с нею рука об руку вперед, к небольшому саду. В центре садика
был установлен простенький турник. Опершись на него, она сунула в рот
очередную сигарету и, всем своим видом демонстрируя, как ей это трудно,
чиркнула спичкой о коробок и прикурила.
- Вы - хороший человек. Я это вижу, - сказала она. - И потому хочу вас кое
о чем попросить. Привозите сюда Юки почаще. Я ее люблю. И хочу, чтобы мы
встречались. Понимаете? Встречались и разговаривали. И подружились в
итоге. Я думаю, из нас получились бы хорошие друзья. Помимо всех этих
отношений - дочка, мать... Поэтому, пока она здесь, я хочу общаться с ней
как можно больше.
Высказав все это, Амэ умолкла и посмотрела на меня долго и пристально.
Я совершенно не представлял, что на это сказать. Но совсем ничего не
ответить было нельзя.
- То есть, это - проблема между вами и Юки, - уточнил я.
- Безусловно, - кивнула она.
- Вот поэтому как только она скажет, что хочет вас видеть - я сразу же ее
привезу, - сказал я. - Или если вы как мать велите ее привезти - выполню
ваше распоряжение, не задумываясь. Так или эдак. Но лично за себя я ничего
сказать не могу. Насколько я помню, дружба - штука добровольная, и ни в
каких посредниках не нуждается. Если, конечно, мне не изменяет память.
Амэ задумалась.
- Вы говорите, что хотели бы с ней подружиться, - продолжал я. -
Прекрасно, что тут скажешь. Вот только - позвольте уж! - вы ей прежде
всего мать, а потом все остальное. Так получилось - нравится это вам или
нет. Ей всего тринадцать. И больше всего на свете ей нужна самая обычная
мама. Та, кто в любую ночь, когда темно и страшно, обнимет, не требуя
ничего взамен. Вы, конечно, меня извините - я совершенно чужой вам человек
и, возможно, чего-то не понимаю. Но этой девочке сейчас нужны не взаимные
попытки с кем-нибудь сблизиться. Ей нужен мир, который бы принял ее всю
целиком и без всяких условий. Вот с чем вы должны разобраться в первую
очередь.
- Вам этого не понять, - сказала Амэ.
- Да, совершенно верно. Мне этого не понять, - согласился я. - Только
имейте в виду: это - ребенок, и этого ребенка сильно обидели. Его нужно
защитить и утешить. Это требует времени и усилий - но кто-нибудь должен
сделать это непременно. Это называется "ответственность". Вы меня
понимаете?
Но она, конечно, не понимала.
- Но я же не прошу вас привозить ее сюда каждый день! - сказала она. -
Когда она сама не будет возражать - тогда и привозите. А я, со своей
стороны, буду ей позванивать время от времени... Поймите, я очень не хочу
ее потерять. Если у нас с ней и дальше будет так, как было до сих пор, она
вырастет и совсем от меня отдалится. А я хочу, чтобы между нами
сохранялась психологическая связь. Духовные узы... Возможно, я не лучшая
мать. Но если б вы знали, сколько мне пришлось тащить на себе - помимо
материнства! Я ничего не могла изменить. И как раз это моя дочь понимает
очень хорошо. Вот почему я хочу построить с ней отношения выше, чем просто
"мать и дочь". "Кровные друзья" - вот как я бы это назвала...
Я глубоко вздохнул. И покачал головой. Хотя тут качай, не качай - уже ни
черта не изменишь.
* * *
На обратном пути мы молча слушали музыку. Лишь я иногда насвистывал
очередную мелодию, но, если не считать моих посвистов, мы оба долго не
издавали ни звука. Юки, отвернувшись, глядела в окно, да и мне говорить
было особенно нечего. Минут пятнадцать я просто гнал машину по шоссе. До
тех пор, пока меня не настигло предчувствие. Мгновенное и резкое, как
пуля, беззвучно впившаяся в затылок. Словно кто-то написал у меня в мозгу
маленькими буквами: "Лучше останови машину".
Повинуясь, я свернул на ближайшую стоянку возле какого-то пляжа, остановил
машину и спросил Юки, как она себя чувствует. На все мои вопросы - "Как
ты? В порядке? Пить не хочешь?" - она отвечала молчанием, но в этом
молчании явно скрывался какой-то намек. И потому я решил больше не
спрашивать, а догадаться, на что же она намекает. С возрастом вообще лучше