пристальности. По временам их просверливал и вдоль и поперек чрезвычайно
живой взгляд - так смотрит на незнакомца человек, почему-либо наведенный им
на мысли, которые никому другому не пришли бы в голову: например,
сумасшедший или шпион. Бросив на меня последний взгляд, дерзкий и вместе с
тем осторожный, глубокий и быстрый, точно выстрел, - так стреляют перед тем,
как броситься бежать, - он огляделся по сторонам, внезапно принял рассеянный
и надменный вид, круто повернулся и начал читать афишу, что-то напевая и
поправляя пышную розу в петлице. Затем вынул из кармана записную книжку,
сделал вид, что списывает название пьесы, объявленной в афише, несколько раз
посмотрел на часы, надвинул на глаза черное канотье, приставил к нему руку
козырьком, как бы высматривая кого-то, сделал недовольный жест, который
означал, что ждать ему надоело, но который люди не делают, если они
действительно ждут, потом, сдвинув на затылок шляпу, под которой оказалась
щетка коротко остриженных волос, что не исключало, однако, что с боков у
него могли быть довольно длинные волнистые голубиные крылья, он шумно
вздохнул, как вздыхают люди, которым совсем не так жарко, но которые хотят
показать, что они задыхаются от жары. Я подумал, что это гостиничный жулик,
что он, может быть, уже несколько дней следит за бабушкой и за мной, чтобы
нас ограбить, и сейчас убедился, что я понял, зачем он меня караулит; быть
может, только для того, чтобы сбить меня с толку, он и старался, переменив
позу, изобразить рассеянность и безучастность, но он так резко это
подчеркивал, что казалось, будто он задался целью не только усыпить мою
бдительность, но и отомстить за обиду, которую я нечаянно ему причинил, не
столько создать впечатление, что он меня не видит, сколько показать, что я
ничтожество, на которое не стоит обращать внимание. Он вызывающе выпячивал
грудь, поджимал губы, подкручивал усы, а в его взгляде было что-то глубоко
равнодушное, недоброе, почти оскорбительное. Словом, выражение лица у него
было до того странное, что я принимал его то за вора, то за душевнобольного.
А его костюм, с иголочки, был несравненно строже и несравненно проще, чем у
всех бальбекских купальщиков, и при взгляде на него я перестал краснеть за
мой пиджак, который так часто унижала ослепительная и пошлая белизна их
пляжных костюмов. Навстречу мне шла бабушка, мы погуляли вдвоем, а через
час, когда я ждал ее около отеля, куда она зашла на минутку, я увидел, что
из отеля выходит маркиза де Вильпаризи с Робером де Сен-Лу и тем самым
незнакомцем, который смотрел на меня не отрываясь около казино. С быстротой
молнии пронзил меня его взгляд, как и в тот момент, когда я обратил на него
внимание впервые, и, словно не заметив меня, опять слегка опустился и,
утратив остроту, стал смотреть прямо перед собой, подобно тому безразличному
взгляду, который притворяется, что ничего не видит вовне и не выражает того,
что внутри, взгляд, говорящий лишь о том, как приятно ему ощущать вокруг
себя ресницы, которые он раздвигает ханжескою своею округлостью, взгляд
богомольный и слащавый, какой бывает у иных лицемеров, фатовской взгляд,
какой бывает у иных глупцов. Я заметил, что этот человек переоделся. Теперь
на нем был костюм потемнее, - настоящая элегантность, конечно, ближе к
простоте, чем ложная; но тут было и нечто другое: вблизи чувствовалось, что
одежда почти бескрасочна не потому, чтобы человек, изгнавший краски, был к
ним равнодушен, а скорее потому, что по каким-то соображениям он
предпочитает от них отказаться. Казалось, будто строгость, какою отличался
его костюм, скорее есть следствие приверженности определенным правилам, чем
нелюбви к яркости. Темно-зеленая ниточка в ткани его брюк гармонировала с
полосками на носках, и только эта тонкость и указывала на живость вкуса:
всюду он был приглушен, а здесь ему из милости сделали уступку; что же
касается красного пятнышка на галстуке, то оно было незаметно, как
вольность, на которую мы не отваживаемся.
Германтского, - обратилась ко мне маркиза де Вильпаризи, а в это время
незнакомец, не глядя на меня, пробормотал нечленораздельное: "Очень
приятно", - затем, чтобы дать почувствовать, что его любезность -
вынужденная, произнес: "Хм, хм, хм", - и, согнув мизинец, указательный и
большой пальцы, протянул мне средний и безымянный, на которых не было колец
и которые я пожал сквозь его шведскую перчатку; потом, так и не подняв на
меня глаз, он повернулся к маркизе де Вильпаризи.
Германтским! Позвольте вам представить барона де Шарлю. Впрочем, это не
такая уж большая ошибка, - добавила она, - ты же все-таки Германт.
не соблаговолил сказать мне хоть слово - он даже не взглянул на меня.
Незнакомцев он оглядывал (во время этой короткой прогулки он раза два-три
бросал жуткий, глубокий зондирующий взгляд на прохожих - людей все
незначительных, самого простого звания), а на знакомых, насколько я мог
судить по себе, не смотрел ни секунды, - так сыщик не следит за друзьями,
потому что это ему не вменяется в обязанность. Между ним, бабушкой и
маркизой де Вильпаризи завязался разговор, а я пошел сзади с Сен-Лу.
что он Германт?
считают, что они произошли от Женевьевы Брабантской?
вот он объяснил бы вам, что нашим кличем, нашим боевым кличем, которым потом
стало "Расступись!", раньше было "Комбрези", - сказал Сен-Лу и засмеялся,
чтобы я не подумал, что он кичится этим преимуществом: на клич имели право
особы едва ли не королевского рода, крупные полководцы. - Он брат нынешнего
владельца замка.
та самая маркиза де Вильпаризи, которая долгое время оставалась для меня
дамой, подарившей мне, когда я был маленький, утку, державшую в клюве
коробку шоколада, дамой, которая была тогда так далека от направления к
Германту, словно ей не позволялось выйти за пределы направления к Мезеглизу,
которая казалась мне даже не такой блестящей, как комбрейский оптик, которую
я считал ниже его и которая теперь внезапно повысилась в цене так же
сказочно, как обесцениваются иные принадлежащие нам предметы, причем эти
повышения и понижения вносят в нашу юность и во времена нашей жизни, еще
что-то сохраняющие от нашей юности, изменения столь же многочисленные, как
Овидиевы метаморфозы.
Германта?
Откровенно говоря, по-моему, это довольно потешно. Но в Германте - это будет
поинтереснее! - есть очень трогательный портрет моей тетки, написанный
Карьером. Это так же прекрасно, как Уистлер или Веласкес, - добавил Сен-Лу,
- в своем рвении неофита он иногда терял точное представление о величине. -
Есть там и умилительные картины Гюстава Моро. Моя тетка - племянница вашей
приятельницы- маркизы де Вильпаризи, маркиза воспитала ее, и она вышла замуж
за своего двоюродного брата, который тоже доводится племянником моей тетке
Вильпаризи, - за нынешнего герцога Германтского.
двоюродного деда дядя Паламед должен был получить титул принца де Лом,
который был у его брата до того, как он стал герцогом Германтским, - в этой
семье титулы меняются, как сорочки. Но у дяди на все это особый взгляд. По
его мнению, теперь несколько злоупотребляют титулами итальянских герцогов,
испанских грандов и так далее, и хотя ему предоставлялся выбор между то ли
четырьмя, то ли пятью титулами принца, он из духа противоречия и из желания
показать, какой он простой, хотя за этой простотой скрывается великая
гордыня, сохранил титул барона де Шарлю. Он так рассуждает: "Нынче все
принцы, надо же хоть чем-нибудь отличаться от других; я буду носить титул
принца, только когда предприму путешествие инкогнито". Он утверждает, что
нет более древнего титула, чем титул барона де Шарлю; чтобы доказать, что
этот титул старше титула Монморанси, которые не по праву называли себя
первыми баронами Франции, хотя они всего лишь первые бароны Иль-де-Франса,
где находилась их вотчина, дядя будет вам это втолковывать часами и с
удовольствием: ведь он человек хотя и очень тонкий, очень одаренный, а все
же считает это животрепещущей темой для разговора, - улыбаясь, заметил
Сен-Лу. - Но я не в него, и вы не заставите меня говорить о генеалогии: что
может быть скучнее, кого это может теперь волновать? Право, жизнь коротка.
обернуться у казино, тот самый взгляд, который был обращен на меня в
Тансонвиле, когда г-жа Сван позвала Жильберту.
любовниц. А госпожа Сван - тоже?
у кого и в мыслях не было, что он любовник его жены. Если бы свет узнал, что
вы так думаете, это бы всех удивило.
думаю, там это удивило бы всех еще больше.
значение вопросам происхождения и положения в обществе, и бабушка это
заметила, но отнеслась к этому без той строгости, которая слагается обычно
из тайной зависти и из раздражения при мысли, что другой пользуется
желанными, но недоступными преимуществами. Напротив, довольная судьбой и
нисколько не жалевшая о том, что живет не в таком блестящем обществе,
бабушка, при ее уме подмечая недостатки де Шарлю, отзывалась о нем с гой
безразличной, улыбчивой, почти сочувственной благожелательностью, какою мы
вознаграждаем объект наших бескорысгных наблюдений за доставляемое
удовольствие, а тут к тому же таким объектом был человек, притязания
которого она считала если и не законными, то, во всяком случае,
своеобычными, довольно резко отличавшими его от тех, что ей уже
примелькались. Но аристократические предрассудки бабушка так легко прощала
де Шарлю главным образом за умственные способности и восприимчивость,
Свержин Владимир
Трубников Александр
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Прозоров Александр