спрятать.
оказавшаяся вовсе не женой Ангела! Зачем, зачем было так подло врать!..
подпись. И не так много времени на это ушло, не так много, желудок у меня
оказался луженым. Целых два года он питался такой дрянью, такой падалью,
таким враньем, что справиться с почти диетическим "Мы в гостях у Пабло" не
составило большого труда.
четыре года многое может измениться. Ведь Ангел ничего, ровным счетом ничего
не рассказывал о своей русской жене. И ничего не рассказывал о знакомстве с
ней. В конце концов, за четыре года можно переметнуться от русского к
испанцу и сто раз бросить не особо привлекательного полусумасшедшего Ленчика
ради красавца Пабло-Иманола. Почему нет? Я бы на месте русской жены Ангела
поступила точно так же. А Ленчик с Ангелом остались друзьями, лучшими
друзьями, mio costoso, бывает же такое - редко, но бывает... Смотреть на
прикрытое, занавешенное условностями, временем и обстоятельствами тело своей
бывшей жены - и ничего не чувствовать. Отдать его другому, сменить, как
опостылевший диск в плеере, забыть, как приевшийся ландшафт, - и ничего не
чувствовать. И, потягивая "Риоху", с улыбкой наблюдать, как кто-то другой
раз за разом прокручивает этот диск, - и ничего не чувствовать. Бывает же
такое - редко, но бывает.
женским телом делает мужчин не соперниками, а соучастниками. Точно так же,
как обладание одним и тем же мужским телом делает женщин не соперницами, а
соучастницами.
Мы с Динкой и есть соучастницы. Мы вместе - или почти вместе - раскусили
электронные игры Ангела с Ленчиком, а они были чуть посложнее "Тетриса". Мы
вместе - или почти вместе - решили окучить Риеру Альту. Мы стали
соучастницами - точно так же, как стали соучастниками Ленчик и Пабло-Иманол.
И не только в контексте бывшей-бывшей жены.
клонило в сон, когда я сталкивалась с чем-то непонятным, чего подсознательно
боялась. И чего не могла, не решалась объяснить - именно в силу этого
мягкого, плюшевого, разъедающего душу страха. Сонные прогулки по сонному
льду - вот как это называлось. Первый раз это случилось со мной, когда я
застукала Динку с очередным дурацким кобельком. Гастрольный, ни к чему не
обязывающий трах, который Динка начала практиковать через полгода после
нашего первого выступления. Схема всегда была одна и та же: во время
концерта она цепляла взглядом какую-нибудь смазливую распаренную физиономию
и больше с ней уже не расставалась. Клейкая струя Динкиных гнуснейших
желаний облепляла жертву, парализовывала и лишала воли. Точно так же лишала
воли и ее звездность. На сцене она была недостижима, Динка, недостижима - и
все равно доступна. Как самая последняя шлюха. Жертва хорошо это понимала и
каждый раз оказывалась за кулисами, чтобы быть растоптанной Динкиной
извращенной любовью к сомнительным, скоропортящимся удовольствиям. Со
временем я привыкла к этому, но в тот, первый, раз, когда я застукала ее с
кобельком в гримерке... Когда, толкнув ногой дверь, я увидела этого кобелька
со спущенным штанами и Динку, стоящую перед ним на коленях...
своего случайного любовника.
крепкие юношеские, подло трясущиеся ягодицы и Динкину взмокшую челку. То ли
от только что закончившегося выступления, то ли...
будто парень мог задеть меня, как будто Динка могла задеть... Вот тогда-то
мне и захотелось спать. Да так, что справиться с этим детским сладким
желанием не представлялось никакой возможности. Я опустилась по стене, села,
сложив ноги по-турецки, как это обычно делала Динка, и прикрыла налившиеся
свинцом веки. Никаких мыслей в голове, никаких, только слипшаяся Динкина
челка...
настойчиво потрепал меня за плечо.
дворце спорта, каких тысячи; в чужом коридоре, каких десятки тысяч; на
чужом, не очень чистом полу, каких миллионы... На чужом, не очень чистом
полу, каких миллионы, сидит звезда - каких раз и обчелся... Хорошенький
сюжет для бульварной прессы, ничего не скажешь...
Динкой контры близко к сердцу. Ленчика и Виксан это забавляло, не более, они
считали, что так и не обузданная ненависть придает пикантность нашему
скандальному дуэту. И не дает разжижаться тягучей, черной, как мазут,
застоявшейся крови.
тебе не пришло в голову постучать, подумала я совершенно безнадежно: Алекс
всегда был удручающе корректен... Вот и сейчас он аккуратно стукнул в легкую
фанеру костяшками пальцев и едва не получил по лбу распахнувшейся дверью.
Кобелек, оперативно выудивший свое, выполз из гримерки. На лице его - тупом
лице с тупым носом, тупыми скулами и тупым подбородком - застыло выражение
удовольствия и растерянности. И оскорбленной в своих лучших чувствах похоти.
Потом я видела много таких лиц, самых разных, но это выражение -
оскорбленной в своих лучших чувствах похоти - всегда оставалось неизменным.
застенчивым придыханием, почти с пиететом. А Ленчик настучал по куполу Динке
- уже без всякого пиетета. В присутствии Виксана и меня, что было совсем уж
унизительно.
сказал он Динке в своей обычной манере, - если ты только позволишь себе
его... Я тебя урою... Я тебя через взвод солдат пропущу.
взвод!
заставлю кровью харкать. Я тебе все твои трубы перевяжу к чертовой матери...
ей антисексин.
Видеть вас больше не могу... А ее больше всех... Не могу...
вынуждена сосаться на каждом концерте: втыкаться в ненавистные губешки,
изображая глубокий и влажный поцелуй.
- Уж как я... Тут не то что антисексин - цианистый калий не поможет...
говорил нам это? - Заткнитесь! Значит, так, Дина. Ты прекращаешь свои...
м-м-м... шалости. Хотя бы на гастролях... Дома - делай что хочешь... Но на
гастролях - никаких леваков. И если я еще раз узнаю об этом... Я шкуру с
тебя спущу... В самом прямом смысле. А требуху сдам в анатомический театр,
пускай студенты с тобой развлекаются...
Да если с моей головы хоть волос упадет, тебя фаны растерзают. Без масла
слопают...
же я любила его в такие минуты! Как же я его любила! И за миг торжества,
которого вполне хватало, чтобы размазать Динку по стене, была готова
простить ему все.
что ты клиническая дура. Вместо того чтобы по мужским ширинкам шляться,
умные книжки почитала бы...
как ты перестанешь открывать на сцене свой поганый рот, - это я и без книжек
знаю.
еще попою. - Теперь Динкин голос не был таким злобно-победительным.
больше. - Он специально заводил нашу неистовую Динку, Ленчик. Он делал это
бесчисленное количество раз, и каждый раз Динка попадалась на крючок.
видимым удовольствием: ему нравилось хлестать малолетку по зарвавшейся