все-таки убили вас - найдите покой на Небесах, которого так не хватало нам с
вами на этой проклятой земле. Люблю вас! Ваша Жанна де Руаньяк..."
себя. И мистер Гаррис из Пенсильвании мог не трудиться, оформляя развод
"гражданки Руаньяк". Она писала мертвецу - и мертвец получил письмо. Мы клялись
быть вместе, пока смерть не разлучит нас. И нас разлучила смерть - смерть по
имени Бротто. Но Жанна ошиблась - даже теперь я не могу найти покоя...
Только вы, гражданин Деревня, без меня часом не помрите!.. Эй, эй! Бросьте! Вы
чего?!
мальчишку по стриженому затылку.
улице д'0рсе...
бланки приказов.
найти силы, чтобы разжать их и погладить мальчишку по голове. Хорошо бы, чтоб он
выжил. Выжил - и никогда не брал в руки мушкета. Ни под белым знаменем, ни под
красным...
брел вниз по ступеням, спускаясь все ниже, и с каждой минутой сердце билось
спокойнее, холод отпускал, легче становилось на душе. Мой путь подходил к концу.
Там, за дверью...
масляных фонарей, в лицо мне ударил свет - безжалостный дневной свет, сорвавший
последние покровы, милосердно наброшенные кем-то на мою окровавленную память. Я
увидел огромную площадь, окруженную старинными домами. Черная толпа обступает
высокий эшафот...
солдатском мундире, на котором алеет знак Святого Сердца. Он - последний, все
остальные - и Жан Пелисье, и малыш Ри Шенон, и старый рубака капитан Гронемаль -
уже мертвы. Толпа ревет, громко бьют барабаны, а кто-то в первом ряду что есть
силы размахивает проклятым трехцветным флагом. Звери ликуют, воют от восторга.
Еще бы! Сейчас на глазах у взбешенных нелюдей погибнет Руаньяк - тот, кто четыре
месяца не пускал убийц в Лион, кто осмелился бросить вызов трехцветной чуме, кто
грозил санкюлотскому Парижу...
небо. Александр спокоен, бледные губы еле заметно шевелятся - он верит, что Тот,
Чье Сердце пламенеет на его мундире, не оставит раба Своего в страшный час. Он
спокоен и потому, что знает - я жив, меня нет на эшафоте, и вскоре вся Франция -
и друзья, и враги - услышат, что маркиз Руаньяк жив, жива армия Святого Сердца,
и борьба, наша борьба, продолжается. "Кто-то из нас должен выжить, Франсуа!
Назло им! Назло этим убийцам!" Точно так же полгода назад на эшафоте погибли
наши отец и мать - не покорившиеся, не пожелавшие ползать на брюхе перед
убийцами. Я смотрю на брата, и глаза мои сухи. Уже десять веков Руаньяки служат
Франции. Наш пращур погиб при Азенкуре, дед сложил голову под Росбахом. Прощай,
Александр! Я отомщу! За тебя. За всех...
рев, но я не слышу ничего, ничего не вижу - кроме эшафота и пятен крови на
темной стали. Вот и все... Надо уходить, благо во внутреннем кармане камзола
лежит страшный документ, который я только что забрал у предателя и негодяя
Шалье. Шалье тоже мертв, как и его безумный кузен, как мой брат, как Жан
Пелисье, как тысячи и тысячи других. Но сотни тысяч, те, что еще не погибли, -
разве их минует эта участь? Ведь я жив, сейчас я покину обреченный город, чтобы
мстить - убивать, убивать, убивать, пока не будет брошен в канаву труп
последнего "синего". И только тогда...
кто не умрет с голоду, кого не убьем мы и не убьют они. Дети вырастут - и все
начнется сначала. Кровавая волна поднимется до самых Небес, и те, последние,
кому доведется погибнуть, проклянут нас, начавших это. И в этот миг, страшный
миг прозрения, я понимаю, что должен уйти...
еще мечется над площадью трехцветный штандарт, когда я срываю треуголку с
ненавистной кокардой и кричу - громко, чтобы слышали все - и живые, и мертвые:
"Да здравствует Король! Да здравствует Король!.." Это - пароль, пропуск в
Никуда, на черную плешь равнины Бротто, где Смерть откроет мне свое имя...
руку. Но я знал - это мне не по силам. Я не мог двинуться, не мог даже закрыть
глаза, чтобы очутиться в спасительной темноте. Все потеряло смысл перед
беспощадной истиной, близкой и безликой, как эта неровная, шершавая небесная
твердь.
согрешил перед Тем, Кто закрыл мне путь к покою - к тому, что заслужили мы все,
и правые, и виноватые. Что не сделал я, Господи? Я выполнил все - и живой, и
мертвый. И теперь мне нечего делать на этой проклятой земле! Остальное сделают
те, кто остался. Шарль Вильбоа вырвет Юлию из Консьер-жери, Жак Ножан не даст
пропасть "соплякам", и, может, Титан с изуродованным лицом все-таки спасет нашу
несчастную страну. Даст бог, "синие", еще не потерявшие разум, сумеют найти
общий язык с Поммеле и Леметром, чтобы не пустить в сердце Франции чужие войска
и безумных мстителей из Кобленца. Но это они сделают без меня. Что я могу,
мертвый?! Что же Тебе еще надо от меня, Господи?..
беззвучно проступил гипсовый лупоглазый лик в красном каторжном колпаке.
Лепелетье де Сен-Фаржо скалился белым узким ртом, словно Сатана, выпущенный из
самых глубин ада. Он был весел, мануфактурщик-цареубийца, он что-то знал, что-то
видел. Мертвые глаза взглянули в упор - и небо померкло, сменившись дымящейся
морской пучиной. Свинцовые волны уходили за горизонт...
мчавшихся над неспокойной хлябью, и черные силуэты кораблей, стоявших на мертвых
якорях, казались отчаянным вызовом этой нечеловеческой мощи. Порывы ветра
раздували флаги с двойным крестом. Человеческая стойкость, помноженная на опыт
десятков поколений, была сильнее бури, сильнее волн, сильнее свинцовой пучины.
Корабли словно презирали шторм, как презирали бессильного врага, которого они
сторожили, словно охотничьи псы, обложившие берлогу.
превратились стаи чаек. Даже ветер стих, ужаснувшись тому, что медленно
проступало на фоне серого сумрака. Тупорылый стальной нос рассекал волны. Глухие
башни щетинились могучими коронадами, над нелепыми каминными трубами, словно над
адскими котлами, стлался черный дым. "Лепеле-тье", чудовищное детище Единой и
Неделимой, надвигался неотвратимо, словно сама Смерть. Беззвучно дрогнули стволы
коронад - и над черными обреченными кораблями вспыхнуло низкое желтое пламя. Там
гибли люди, смелые люди, бессильные противостоять стальному Вельзевулу. Корабли
пылали, горело море, а коро-нады делали свою страшную работу - во имя Революции,
во имя Республики, Единой и Неделимой. Левиафан шел вперед, непобедимый, не
ведающий преград...
пробежала бессильная рябь. Громадная черная туша, покрытая сталью, ощетинившаяся
чем-то, напоминающим толстые короткие стрелы, поднималась из самых глубин. Сила
встретила силу. Смерть по имени "Лепелетье" породила другую Смерть, неведомую,
но еще более грозную, еще более неотвратимую. И уже не так важно, чей флаг
развевался на короткой уродливой мачте. Толстые стрелы дрогнули, готовясь к
полету, и тут откуда-то сверху, из поднебесья, словно падающий Люцифер,
рванулась к самой воде крылатая стальная тварь, оставляющая за собой белый шлейф
адского пламени. Послышался резкий пронзительный свист, сменившийся утробным
ревом...
предчувствии чего-то невероятного, чему нет названия, нет имени. И вот над
горизонтом, над серой гладью моря, беззвучно вспыхнуло Солнце -
ослепительно-белое, холодное - Солнце Последнего Дня...
Почему мы не остановили это? Неужели у Смерти мало дорог? Неужели то, чему мы
свидетели, только начало, лишь слабая заря Часа Гибели?.."
говорят! Франсуа Ксавье, если вы не будете слушаться...
Вам категорически нельзя двигаться, вам...
встретились. - Юлия, оставьте меня! Я же умер! Неужели вы до сих пор не поняли?
случае... В таком случае вы идиот, Франсуа Ксавье! Более того, вы клинический
идиот, и я лично придушу вас, уничтожив собственную работу, если вы еще раз
ляпнете такое!..
губам.
черепно-мозговой травмой...
плечи дрожали, она плакала, словно обиженный ребенок, и я действительно
почувствовал себя последним дураком. Они слепы, они все слепы! Только безумный
священник да сестра Тереза смогли что-то увидеть. Господи, почему я еще здесь,
почему меня не оставили в покое?..
Ее лицо в этот миг и в самом деле напоминало лицо ребенка - смертельно усталого,
почти разуверившегося в том, что в мире есть хоть что-то хорошее.
Лукьяненко Сергей
Прозоров Александр
Акунин Борис
Суворов Виктор
Скальци Джон
Смоленский Вадим