Чтение 66–й страницы книги ~Имя мое легион~

современной науке?

Однако средневековые монахи не сдавались. Они утверждали,
что после подписания договора с дьяволом этот хитрец старается
припечатать на теле ведьм и ведунов свою специальную печать--
"особенно на тех, от кого он ожидает постоянства".

Эта печать дьявола или метка ведьмы представляет собой
нечто вроде черного или красноватого родимого пятна различной
формы и оттенков. Иногда в этом месте тело опускается как
пустое.

Ага, вот оно -- в этом месте тело опускается как пустое!
Просто средневековые красотки, так же как и Нина, вырезали свои
родимые пятна. Вполне естественно. А ученые монахи называли их
ведьмами и отправляли на костер.

"Это потому, что монахи женщин не любят,- думал Фома
Неверный.- Но я-то не монах!"

Все это самые обычные родимые пятна, пигмент на коже, у
одних больше, у других меньше. Вон у комиссара Соси Гильруда не
то что пятно, а весь бок черный, как у негра. Хорошо, что Сося
не родился в средние века. А то поджаривался бы он на костре
инквизиции.

Фома Неверный пробежал глазами по писаниям Роберта Хинка,
настоятеля церкви в Аберфойле, который в 1691 году в своем
трактате "Тайное содружество" писал так:

"Печать дьявола у женщин ставится чаще всего в самых
укромных местах -- на груди или половых органах".

"Тьфу, черт!-- подумал Борис.-- На груди -- опять
совпадение".

Значит, с такой меткой на груди в средние века Нина тоже
попала бы на костер. Хорошо, что она родилась в 20 веке, когда
миром правит не папа Иннокентий Восьмой, а добрый папа Фрейд.

Быстро летит время, а особенно когда люди влюблены. Нужно
было уже готовиться к отъезду, и Борис предложил Нине
переговорить с родителями. Но она решила, что лучше сделает это
сама.

-- Приезжай завтра к нам на ужин,-- сказала она.- Там мы
все и обсудим.

В переулке Энтузиастов атмосфера была немножко
напряженная. Милиция Ивановна накрывала стол к ужину и
старалась не смотреть по сторонам. Акакий Петрович, как обычно,
дремал в своем продранном зеленом кресле, зажав в кулаке
баночку с пилюлями против меланхолии.

В ожидании ужина Нина поманила жениха в свою комнату. Ту
сумаю, которая раньше запиралась от него так тщательно, словно
там мастерская фальшивомонетчиков. Закрыв дверь, Нина села на
кушетку, поджала под себя ноги и сразу приступила к делу:

-- Я люблю тебя, Борькин, и хочу быть твоей женой. В этом
нет никакого сомнения. Но перед этим нам нужно еще о многом
поговорить...

-- О, конечно,-- согласился жених.

-- Так вот... Первое... Перед тем, как жениться на мне, ты
должен считаться с возможностью развода.

-- Откровенно говоря, об этом я не думал. -- Так вот,
подумай.

-- Но почему?

-- Я очень и очень требовательна к себе и моему мужу. И
может быть, мы не сойдемся характерами. Теперь второе. Как ты
думаешь обставить свою... или, скажем, нашу квартиру в Вене?

-- Ну, это мы решим совместно.

-- Хорошо. Как насчет спальни?

-- О, на этот счет не беспокойся. В Вене есть прекрасные
двуспальные гарнитуры.

-- Вот этого-то я и боялась. Ни в коем случае!
Категорически!

-- Но почему?

-- Это ужасно безвкусно! И старомодно, и непрактично. И
вообще глупо. Кроме того, я люблю свободу.

-- А как же ты хочешь?

-- Сделаем в смешанном стиле. Модерн!

-- То есть?

-- Так, чтобы спать в отдельных комнатах. И будем ходить
друг к Другу в гости. То ты ко мне, то я к тебе. Как все
культурные люди. Понимаешь, чтобы у нас была свобода. Во всяком
случае, на первое время. А там посмотрим.

Пока Нина планировала их будущую жизнь, жених сидел рядом
и любовался ею. Вот оно, так близко: высокая девичья грудь,
тонкая талия, полные красивые ноги и тяжелые бедра здоровой
самки. Ни много, ни мало. Как раз то, что в искусстве
называется каноном. Не женщина, а богиня. Нежная шея в вырезе
белой блузки и такая холеная, почти прозрачная кожа, которую
так хорошо целовать. Да, лучшего не найдешь. И все это теперь
его. И он опять чувствовал себя любимцем богов.

-- Теперь третье,-- продолжала богиня.-- Я не хочу быть
просто домашней хозяйкой. Я хочу еще поучиться и поработать.
Поэтому я не хотела бы сразу иметь детей. Ну, скажем, первые
три года. Как насчет этого?

Любимец богов пожал плечами:

-- О таких подробностях я, признаться, не думал. Обычно
женщины первые хотят детей. А мне в общем не к спеху.

-- Вот и прекрасно. Тогда подождем лучше годика
четыре-пять. Ведь у большинства людей дети получаются просто
потому, что они не, знают, как этого избежать. Но мы-то люди
культурные.

-- Хорошо,-- сказал любимец богов.-- Теперь у меня один
вопрос. Через неделю я должен улетать. Как ты?

-- Так быстро я не могу. Сначала мне нужно вылечить папку.
Иначе он тут один с ума сойдет. Потом мне нужно еще разделаться
с работой. Я приеду позже.

-- Но тогда нам нужно зарегистрироваться.

-- Зачем? Мы сделаем это в нашем посольстве в Вене. Это
будет даже оригинальней. Но, имей в виду, пока мы не
зарегистрируемся и пока ты не устроишь квартиру, как
полагается, жить я с тобой не буду. Ведь княгиня Лиза с мужем
тоже в Вене. На первое время я остановлюсь у них.

-- 0-ох,-- вздохнул любимец богов.- Опять эта чертова
княгиня Лиза.

Потом они стали обсуждать, как будет выглядеть их будущая
квартира. Вдруг богиня встрепенулась:

-- Да, самое главное чуть не забыла. Я еще хотела бы
изучить другую специальность.

-- Какую?

-- Искусственное осеменение...

-- Что-о-о?

-- Что же тут такого особенного,-- мягко улыбнулась
богиня.-- Это теперь очень модно -- искусственное осеменение
животных.

-- Так ты что, хочешь стать зоотехником?

Нина только приоткрыла ротик, чтобы ответить, как дверь
распахнулась,- и на пороге появился Акакий Петрович. Все это
время он подслушивал под дверью и теперь решил, что этот
разговор пора прервать.

-- Нина, тебя мама зовет,-- сказал он.

Выпроводив дочь, Акакий Петрович посмотрел на своего
будущего зятя меланхолическими глазами и, как печальный Пьерро,
просительно потянул его за рукав:

-- Борис Алексаныч, и моя жена, и я сам, не говоря уже о
Нине, все мы вас-очень любим. Но... не забирайте от нас Нину...

-- Акакий Петрович, но ведь она уже не ребенок.

-- Да, но для нас она еще ребенок... Единственный
ребенок... Единственное содержание жизни. У вас еще вся жизнь
впереди, а нам, старикам, немного осталось.. Подождите еще
годик... Только один маленький годик...

Под носом у Акакия Петровича поблескивало что-то вроде
слез.

-- Мне трудно вам что-нибудь обещать,-- сказал Борис.

-- Потом, поверьте мне, вы еще не знаете Нину... Она
не такая, как другие... Вам будет с ней очень и очень
трудно...

Борис молчал, а Акакий Петрович, чуть не плача,
уговаривал:

-- Я боюсь, что Нина будет с вами очень несчастна... И вы
будете с ней только несчастны... Как бы вам это сказать... Она
совсем не то, что вы видите... Она человек совсем другого
типа... Она... как бы вам это сказать...

В этот момент дверь опять с треском распахнулась -- и в
комнату влетела Нина:

-- Довольно вам тут сплетничать. Пошли ужинать! За ужином
папа съел двойную порцию своих пилюль против меланхолии. Мама с
папой не разговаривала и глотала аспирин. За столом царило
неловкое молчание, словно в воздухе висела какая-то тайна. И