лошадь. Лошадь так понравилась Ханалаю, что ему приснился сон о том, как
Заххад дарит ему эту лошадь, и Ханалай раз пять или шесть пересказывал
этот сон Заххаду. Наконец Заххад привел лошадь и поставил ее у пруда, на
берегу которого он кушал чай с другими уважаемыми людьми и с наместником,
и сказал, что сон наместника исполнился: Заххад-де подарил ему лошадь во
сне, а наяву он дарит наместнику отражение лошади.
за какие-то пустяки. Тогда уважаемые люди пришли к наместнику и объяснили
ему, что так делать не годиться. И что же Ханалай? Вы думаете, он
арестовал этих наглецов? Ничуть не бывало! Он хлопнул себя по лбу,
вскричал:
в тот же день Заххада выпустили.
большого роста и с пудовыми кулаками. За последний год он немного
раздобрел, но сохранил всю свою страшную силу. Голова его, с черными,
жесткими, как колючки репья, волосами, с большими умными глазами цвета
шкурки копченого поросенка была почти всегда повязана широкой черной
лентой, закрывающей давнее клеймо.
наместником, принялся за эту науку. Он завел себе особого чиновника, с
которым по утрам, перепачкав пальцы тушью, прилежно, по его собственному
выражению, "валял ворон". Через год он вполне преуспел, однако по-прежнему
требовал, чтобы чиновник читал ему документы вслух. Ханалай предпочитал
устные донесения потому, что потом всегда можно было сделать вид, будто не
запомнил неприятной просьбы. На самом деле Ханалай запоминал прочитанное с
первого раза, а незнакомые слова - со второго. И хотя речь его оставалась
речью простолюдина, многие считали, что прежняя невоспитанность овладевает
Ханалаем лишь при неприятных гостях. Бывает, приедет такой гость, -
Ханалай громко хохочет, берет его под руку, рвет для него мясо руками.
Гость сидит как в воду опущенный, аппетит у его пропал. Ханалай сердится
на малоежку, лично подносит рог, из которого пил сам, начинает петь пьяную
песню. Глядишь, а гость уже отбыл в кустики, и не смеет потом показаться
на глаза Ханалаю, и уезжает домой, так и не упомянув о своем деле.
Ханалай единственный оставался трезвым и внимательно слушал пьяную
болтовню, предпочитая этот способ осведомленности всем другим, - Ханалай
вдруг пристрастился к игре в "сто полей". И это было совершенно
удивительно, что человек, начавший играть в "сто полей" в сорок четыре
года, обыгрывал чиновников с газельими глазами и пальчиками тонкими, как
молодой бамбук.
всадников:
объявления о его аресте висели на каждом столбе, араван Фрасак после
смерти Шаваша перестал гоняться за проповедником, и Бьернссон больше не
опасался ничего. Через час его привели в освещенный факелами двор
наместника.
а десяток его гостей - ниже, на коврах и подушках. Ханалай встал,
почтительно поклонился проповеднику и подвел его за руку к накрытому
столу: кресла наместника остались пусты, только громовая птица таращилась
с подголовника.
своих покоях. Поистине, ничье слово не значит столько для народа Харайна,
как ваше слово.
Рубить умею, а ведать душами или гражданскими делами - увы!
самородное золото не нуждается в плавильном котле: лишь презренные
металлы, медь и железо, нуждаются в дроблении и переплавке...
яшмовому аравану:
предан государю. Как только я услышал, что в столице бунт, я собрал войско
и выступил на помощь государю. По счастию, бунт был подавлен, и в дороге
меня встретил гонец с изъявлением благодарности и просьбой оставаться на
месте. А вот теперь мне прислали из столицы такое письмо, - и Ханалай
протянул проповеднику письмо, вернее, расшифровку оного, выполненную
отменным секретарским почерком. "Господин наместник! Новый первый министр,
Киссур Белый Кречет, сказал о вас: "Это ставленник негодяя Нана! Он повел
войска к столице, чтобы помочь бунтовщикам". А его помощник Арфарра
заявил: "Государь! Не выказывайте ему недоверия! Осыпьте наместника
дарами, но под любым предлогом вызовите в столицу без охраны!"
узнал господина Айцара, первого харайнского богача, который еще два года
назад затевал отложиться от империи.
арестован, вместо него какой-то Киссур. Честные люди в недоумении, основы
государства поколеблены: только ваши молитвы развеют чары!
именующий себя араваном Арфаррой. Он пользуется полным доверием государя.
Долг всех честных людей - открыть государю глаза!
взъерошенный. "Черт возьми, - с тоской подумал Бьернссон, - они хотят,
чтоб я вместе с ними возглавил восстание против империи. А если я
откажусь... Да, ведь кто бы ни был этот Арфарра в столице, он не потерпит
никакого бродячего двойника..."
проповедовал, что с помощью оружия нельзя победить то зло, которое в тебе,
и восстановить справедливость, - неужели мне поверят, если я стану
говорить обратное?
попросил отпустить его.
меня, а утром я провожу вас с честью.
комариной сеткой над кроватью, - но Свен Бьернссон не намеревался ждать
утреннего разговора с наместником. Убедившись, что его оставили одного,
пророк стянул веревочку на котомке, выкарабкался через окно и побежал к
левому углу сада, туда, где плети винограда должны были выдернуть из
старой стены увенчивавшие ее каменные шипы. Подпрыгнул, ухватился за край,
перекувырнулся вниз - и пропал у лесной кромки.
слуги, в отместку за сказанную о них гадость, - лежавший в канаве за
воротами усадьбы, приподнял голову и тихонько последовал за пророком.
двое людей. Один из них нес на палке небольшой фонарь в виде цветка
орхидеи. Другой был наместник Ханалай.
Бьернссона, отпечатавшимся на жирной и черной клумбе - никакой он кошкой
не оборачивался: перелез через ограду, и притом как мешок перелез.
избежать ареста, обернувшись кошечкой! А вот сделать так, чтобы такой
человек, как Шаваш, не мог арестовать тебя в твоем собственном виде - это
да!
Восточных ворот - это был человек верный и покладистый, и когда-то яшмовый
араван вылечил у него дочку. Бьернссон забился в пахучую солому на
сеновале, и тут же заснул.
свечам на алтаре, когда дверь беседки внезапно раскрылась, и в ней
показался грязный и оборванный крестьянин, - тот самый, который утром
попался на глаза Ханалаю.
миске, в чистейшей воде, привезенной из горных ущелий Иниссы, плавали
сосновые ветки, сунул грязные лапы в миску и принялся тереть оными рожу. У
аравана от негодования отнялся язык. А крестьянин содрал с себя лицо,
словно кожуру с апельсина, и на Фрасака глянуло, к его ужасу, хорошо
знакомое лицо покойного инспектора Шаваша.
лихорадочно бился: арестовать? Или нет, погодите, у этого же человека были
огромные взятки, Фрасак сам подносил яшмовый ларец, и если он может
откупиться...
кресло и сказал:
запнулся.
присоединиться к Ханалаю.