изменник! Ну, Вудворт, ну, Бар, даже я... Но Семипалов!
Милосердия", также "Трибуна" - последние номера. Б - Гонсалес. Против
открытого суда я категорически возражал. Я сказал Гамову: "Семипалов не
терпит Гонсалеса, предстать перед этим выродком, - простите, Гамов, ведь
он выродок, так я прямо сказал, - для Семипалова излишнее оскорбление.
Можно объявить, что был суд, но из-за важных государственных секретов
опубликовать стенограмму судебного разбирательства до окончания войны
нельзя." Вот так я сказал Гамову, и он согласился. Надеюсь, я угадал твое
желание?
лопату, увенчанную короткими пальцами. Я готов был обнять его, но
воздержался - моя голова еле дотягивалась до его шеи, а руки не смогли бы
охватить необъятное туловище. И я почувствовал, что больше не имею права
говорить ему отстраняющее "вы".
и Б разъяснены. Слушаю пункт В.
Гамов отослал ее ко мне. Он предупредил, что ты опасаешься увидеть ее. Я
хотел отказать, но она так просила... Плакала в моем кабинете. Не сердись,
не сумел... Завтра утром она придет.
деловит и скучен. На первой странице напечатано извещение министра
государственной охраны Прищепы о том, что заместитель диктатора, министр
обороны Андрей Семипалов уличен в тайных сношениях с врагами и предается
Черному суду за передачу государственных секретов. Затем шло объявление
Гонсалеса - дело Семипалова будет заслушиваться в закрытом заседании, о
результатах судебного рассмотрения сообщат по вынесении приговора. И в
заключение сам тощий Пимен Георгиу, редактор "Вестника", предавался
короткому горестному размышлению о том, что сильны происки врага, велики
его средства обольщения, если такой выдающийся государственный деятель,
как Семипалов, попал в тенета вражеских разведок. И в конце своей заметки
он потребовал усилить нетерпимость к нетерпимому и ужесточить жестокость.
В общем, в "Вестнике" я прочел лишь то, что и ожидал прочесть.
все правительство Гамова, такое близорукое, что допустило в свой круг
платного агента врагов. А он вдруг углубился в философские размышления о
том, что нет ничего по-настоящему святого в современном мире. Вдуматься в
двойную измену - за океаном и у нас! Одна полностью опровергает другую -
политически, идейно, морально и психологически! Какие антилогические
следствия надо сделать из обнаруженного двойного предательства! Видный
сенатор Кортезии, возможный претендент в президенты Леонард Бернулли
изменяет своей стране в пользу Латании. Что ж, все ясно: умный политик
понял, что историческая справедливость на стороне Латании и нужно помочь
победе этой страны, а не своей. А в Латании второй человек в правительстве
изменяет Латании в пользу Кортезии. Тоже ясно: он увидел историческую
справедливость в стане врагов, а не в собственной своей деятельности. Но
сложите эти две ясности, и они погасят одна другую. И будет темно и
необъяснимо там, где только что было светло. И станет понятно, что
полностью непонятно, почему один изменяет своему символу веры ради
противоположного, а другой - противоположному, и нет морального
преимущества ни у одной из борющихся сторон.
редактор "Трибуны".
отодвинул ее и предложил Елене стул.
приготовленную пищу не терпела. Ее мутило от любой несвежей еды.
ночь, похоже, не спала. Покрасневшие глаза, припухшие веки - наверно,
много плакала.
составляют государственную тайну, - так он ответил мне.
имею право знать, что с моим мужем.
легкой шуткой. Я попытался использовать этот прием.
поел дурно пахнущее хлёбово. Скоро предстану перед судом. Мой друг
Гонсалес постарается показать, как велика его приязнь ко мне...
ты или невиновен?
тебя, Андрей!
прожили вместе не один год. И хоть неровно шла наша совместная жизнь, зато
не было случая, чтобы мы что-то таили друг от друга. Я зло произнес:
мало? Ты требуешь, чтобы я открыл государственные тайны?
стучит в моей голове! Пожалей меня, скажи правду!
правду только чувствуют. Сердцем чувствуют, Елена!
гордилась тобой! Ты замечательный человек, ты выше меня, но так предан
своей работе, своим успехам, что очень часто тебе вовсе не до меня. И я
должна это терпеть - вот так мне говорило сердце, и я верила. А сейчас не
знаю, чему верить, не знаю даже, кто ты на самом деле...
на такую высоту, второй человек в стране... И я видела - тебя мучает, что
второй, ты раньше, на старой своей работе, всегда был первым. Кто-то
значительней тебя, ты переживаешь, только сдерживаешься... Я так
сочувствовала тебе, Андрей! А теперь эти страшные обвинения...
Но неужели из-за соперничества с ним пошел на предательство? Отвечай, это
правда - твоя измена?
восхищении!.. "Всюду пойду за тобой! Где ни будешь, будем вместе!"- не
твои слова? Что осталось? Где восхищение, где понимание? Простая вера в
мою порядочность - где она? Какая тупость!
обращался со мной так грубо. Не хочешь ответить - сама скажу. Ты не тот,
которого я знала столько лет, которым так восхищалась, которого так
уважала. Ты переродился, Андрей. Тебя отравила власть, ты захотел еще
большей власти... Эти чудовищные обвинения... Они непереносимы!.. Но сам
ты, сам ты!.. Почему сам не признаешься? Стыдишься, что обманул мою
любовь, мою веру в тебя?
совесть и мой долг. И знай: я больше не дорожу любовью, что рушится при
первом ударе. "Где б ни был ты, я буду везде с тобой". Я в тюрьме, а ты?
Ты рядом со мной?
гордиться этим. Гордись, что не давишься вонючим хлёбовом, что не
предстанешь перед ангелоподобным дьяволом Гонсалесом... Столько причин для
гордости!
признаюсь только в том, что передавал врагам государственные секреты и
получал за это деньги, огромные деньги, они на моих счетах в иностранных
банках. Признаюсь, что вел тайную борьбу с Гамовым и мечтал захватить его
трон. И приму за эти мои поступки всю тяжесть ответственности. Но это еще
не полное признание, Елена, хотя оно так ужасает тебя. Придет время, и
каждому откроется сущность моей вины. И ты только тогда по-настоящему
ужаснешься! Безмерно, неизбывно, непрощаемо ужаснешься! А теперь уходи!
Мне тяжко смотреть на тебя.
остановилась и обернулась. В лице ее не было ни кровинки.
Лондон Джек
Каргалов Вадим
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Посняков Андрей