иссохшую грудь узника и прижался ухом к сердцу.
- так нельзя делать, он был слишком слаб.
Иоанн.
Алфей.
Пойдем отсюда.
напоминал хорошо затянутый, но отощавший кошель.
спросил Алфей.
мышками. Всем - милость. Дави, коли, но верши сразу, без развлечений,
по-божески. Я жду, скорее.
черной бородой.
вскрик, стон. Иногда палачи выходили сразу - хватало одного прикосновения,
чтобы потушить полуугасшую искру.
который, кажется, собирался замыслить покушение на жизнь Божественного, и
сенатору Курциусу, одинокому и бездетному богачу, у которого Иоанн пытками
вынудил завещание в свою пользу. Савватий испугал его. Каппадокиец
старался убедить себя: страшное пророчество выдумано злобным схизматиком.
Но если другие скажут нечто подобное! Иоанн решил не искушать Судьбу.
лестница с крутыми ступенями. Спрятавшись в толще стены, эта лестница
оканчивалась над клоакой, зев которой открывался в пролив. Алфей внизу
прицеплял трупы к подобию бесконечной цепи. Наверху Ивир освобождал их, и
тела скользили вниз, в море, чтобы исчезнуть в бездонной могиле
Евксинского Понта.
опять голоден и едва дождался конца.
Алфей размышлял: "Что-то окаянный Носорог сегодня торопился по-носорожьи.
И ведь списал-то* он в расход только своих. Да не тронул ни одного из
Феодориных. Что бы это значило?"
животное, он только чешется: слушая.
каких этажей были выброшены бревна. Ударяясь торцами, бревна подпрыгивали,
подскакивали с быстротой неожиданности. Строй когорт разбился, рассыпался.
легионеров, другие были убеждены во вмешательстве злой силы, пришедшей на
помощь мятежникам. Многотысячная толпа надавила, повинуясь не чьим-то
приказам, а инстинкту массы, увлекаемой видом слабости, проявленной
противником. Шестьсот или шестьсот пятьдесят легионеров разбежались. Каски
легионеров замелькали, как дыни, попавшие в бурное море с разбитого
волнами корабля.
двумя-тремя десятками легионеров легат убежал к четвертой, пятой и шестой
когортам, которые стояли перед Медными Воротами. Разрозненные же и
сдавленные мятежниками легионеры почти не сопротивлялись. Разоруженные,
отдав щиты, без лат и без касок, они перестали быть заметными и старались
пробраться в тыл толпы, глубже в город. Вероятно, большинство обрадовалось
возможности дешево отделаться.
и убивать. И вдруг все услышали бодрый, веселый писк дудок уличных
глашатаев, привычный голос мирных дней. На зов этих дудок византийцы
привыкли выбегать из дворов, бросая дело, прерывать начатый разговор,
высовываться из окна. Останавливались скрипучие телеги, всадники
натягивали поводья, ослы, казалось, понимали, что можно передохнуть.
Прохожего, который мешал слушать, могли убедить кулаками в том, что для
византийцев самое главное в эту минуту - слушать глашатая.
читать им самим было скучно, а слушать их - еще скучнее. Листы со словами
на них были и тем неприятны, что подозрительные византийцы не слишком
доверяли случайным грамотеям. И - не зря. Законники и писцы пользовались
хотя и общепринятым греческим наречием, но обороты были тяжеловесны,
длинны, мертвенны, казались нарочито запутанными для того, чтобы грамотным
было легче угнетать безграмотных, судьям - истцов и ответчиков, обвиняемых
и свидетелей. Каждый, кто имел несчастье соприкасаться с Властью, привык
слушать объяснения и толкования, которые почему-то всегда сулили новое
несчастье. Эдикты, законы, разъяснения, приказы всегда начинались
заверением в чрезвычайной заботе, которую проявляют базилевс, префект,
логофет и другой начальник. А затем из-под словесных роз высовывались
скорпионы и аспиды.
объясняли просто, их речь запоминалась. Глашатаи извещали об играх на
ипподроме, о прибытии иноземных послов, о победах, о назначениях новых
сановников, о решениях церковных соборов, а не только о законах. Иногда
глашатаи опровергали слухи. Глашатаи приносили новости, поэтому их любили.
цветных колпаках, в коротких плащах, городские вестники имели какой-то
милый, домашний вид. Их окружают, но бережливо, не теснят. Звонкий голос
кричит немного нараспев:
жалобы византийцев. Он внял им. Жалобы справедливы. И он решил! Отрешить,
да, отрешить Иоанна Каппадокийца! - Глашатай сделал паузу и другим, более
низким голосом крикнул: - Прозванного Носорогом!
позволяющему порочить отставных сановников. Выходка вызвала общий хохот,
который покатился волнами. Дав людям насладиться, глашатай продолжал:
Всех их будут судить и накажут!
Третий сообщил о назначении на места отреченных сановников добродетельных
и почтенных Фоки и Василида, а также благородного патрикия Кирилла.
дорогу вестникам, и через минуту рожки пищали уже где-то в отдалении.
ощущение разобщенности, будто каждый человек занял меньше места.
Анастасий?
Он слаб - мы сильны. Шпионы уже записали ваши имена!
принесена в жертву.
шестая когорты наступали. Палатию не терпелось пожать плоды уступки,
брошенной охлосу.
помощь трем когортам, прикрывая их с тыла, новый отряд. По сравнению с
темными рядами легионеров это войско поражало своей пышностью. Впереди
выделялся воин высокого роста, с непокрытой головой.
двадцать-тридцать шагов. Пока это было еще не нападение, а угроза силой.
шевельнулось в сердце бывшего центуриона. Сам Велизарий собрался сразиться
с плебсом. Против толпы безоружных послали знаменитого полководца и его
ипаспистов. Как все легионеры, Георгий Красильщик ненавидел гвардию
полководца. Нет спора, они были отборными бойцами, опытными, храбрыми; они
умели владеть любым оружием. Но большинство ипаспистов набирали из
варваров. Несмотря на это, именно из них полководцы назначали комесов,
легатов, центурионов. Им давали командование, посылали на дела, где можно