Чтение 66–й страницы книги ~Слово и дело~

дверей царицы всегда торчал. Тот жалобу паскудную принял, императрице ее пе-
редал.

Анна Иоанновна гневалась на Волынского:

- Губернатором его в Киев! А на большее не способен...

Но Волынский гнева царицы не боялся - Бирон его не выдаст. И князь Чер-
касский тоже принял сторону Волынского. Великий миг близился - торжество не-
минуче, как смерть. Торопя события, Артемий Петрович с детьми по морозцу вые-
хал в Петербург. На заставе встретил его союзник верный - Иогашка Эйхлер, ко-
торый цеплялся за Волынского, большую силу в нем чуя.

- Обнадежь меня, - взмолился егермейстер.

Иогашка взобрался в карету, запахло духами.

- Быть вам наверху! - отвечал кратко и дельно...

Волынский на диванах кареты заерзал в нетерпении; руками он стал изобра-
жать, как голодный человек пихает в рот себе еду; при этом. он жестикулируя,
говорил Иогашке:

- Гляди на меня! Коща счастье к человеку идет само, надобно его хватать и
в себя поскорей заглатывать, пока другие его проглотить не успели...

Придет время, и слова эти азартные в вину ему поставят. А сейчас он просто
счастлив, и шлагбаум вскинулся перед ним, как триумфальная арка. Фрррр... -
взмыли из-под снега куропатки, улетая вдоль Фонтанки-реки над крышами дач за-
городных. Волынский явился на дом к себе, велел Кубанцу баню жарче топить. И
тут к нему прибыл важный Яковлев, что при делах Кабинета в секретарях обре-
тался; вручил он пакет Волынскому.

- Отныне, - начал гугняво, - за особые заслуги...

Но Волынский его не слушал - уже впился глазами в бумагу, подписанную Ан-
ною Иоанновной, читал бегло:

"Любезный Обер-Ягерьмейстер наш Артемий Во-

лынский чрез многие годы предкам нашим и Нам слу-

жил и во всем совершенную верность и ревностное

радение к Нам и Нашим интересам таким образом

оказал, что его добрые квалитеты и достохвальные по-

ступки..."

Не выдержал - отшвырнул пакет от себя:

- Скажи одно, Яковлев: да или нет?

- Да, - внятно отвечал тот, - отныне вы назначены в кабинет-министры ея
императорского величества, и прислан я, дабы присягу с вашего превосходитель-
ства по форме снять. А в присяге той со всей изящностью изъяснено вашей ми-
лости, что в случае нарушения ея вы будете казнены топором.

- Постой молотить, - придержал его Волынский. - А другим министрам по при-
сяжной форме тоже топором по шее сулили?

- Нет, вам первому грозят.

- За што мне такая особая милость?

- Не знаю. Так в Кабинете порешили, чтобы топором вашу высокую милость за-
ранее припугнуть...

- Эх! - сказал Волынский, закатав рукава кафтана.

Развернулся он (уже на правах министра) да как треснул Яковлева - тот к
стенке отлетел, об печку изразцовую треснулся, все передние зубы на персидс-
кий ковер и выплюнул.

- За што меня? - прошамкал кровавым ртом.

- Как! Еще спрашиваешь? - вскричал Волынский. - Меня государыня в Кабинет
свой жалует, а ты, тля, топором грозишь?..

Вышиб кабинет-секретаря прочь и покатил к герцогу. Бирон принял его зап-
росто, пересыпая в ладонях горсти жемчужин редкостных и бриллиантов крупных
(Бирон любил наполнять карманы драгоценностями и потом играл ими в разгово-
ре).

- Друг мой, - сказал он Волынскому, - а теперь сообща подумаем, как Остер-
мана власти лишить. Я знаю, ты его забодать способен... Между прочим, - вдруг
посуровел герцог, - я говорил уже не раз открыто и сейчас повторю охотно.
Когда с тобой, Волынский, имеешь дело, всегда надо иметь наготове камень,
чтобы выбить тебе зубы, пока ты не успел выбить.

Бирон поднял на министра серые красивые глаза. Сунул руку за отворот каф-
тана и... в его руке оказался булыжник. Герцог захохотал - это была лишь ми-
лая шутка. Волынский скулы свел, даже лицом осунулся. Но себя пересилил и то-
же улыбнулся.

А между ними, словно разгораживая этих людей, лежал грязный камень. Конеч-
но, можно этот булыжник взять и с размаху выбить все зубы Бирону, но... Во-
лынский вежливо улыбался герцогу.

В эти дни он трезвонил о своих успехах в письмах:

"Волынский теперь себя видит, что он стал мужи-

чок, а из мальчиков, слава богу, вышел. И через великий

порог перешагнул, или - лучше! - перелетел".

От проспекта Невского доносились вздохи и стоны - это в лютеранской кирхе
Петра и Павла заиграл орган, который Бирон водрузил недавно в церкви - в дар
единоверцам своим. Со стороны усадьбы Рейнгольда Левенвольде, мота и шелапу-
та, неслась игривая музыка, приспособленная для кружения во флирте. В хлеву
соседнего дома Апраксиных натужно мычали коровы. От храма Симеона куранты
звонили, и била пушка с крепости. День был обычен.

Он необычен стал лишь для Волынского, который ногою смелой вступал сегодня
в Кабинет ея величества как министр полноправный. Вот оно, скверное вместили-
ще всех тайн управления государством: в кресле дремлет князь Алексей Черкасс-
кий, словно старая неопрятная баба, а в коляске, кутаясь в платок, приткнулся
Остерман с козырьком на лбу... Между ними, властно локти по сторонам раски-
дав, уселся и Волынский. Три подписи этих людей, столь разных, заменяли по
закону одну подпись императрицы. Волынский уже задал для себя первую задачу -
сделать так, чтобы одна его подпись стала равносильна подписи царской...

Было тихо. Волынский, глазами поблескивая, ждал, что дальше будет. Остер-
ман накапал из пузырька лекарства.

- Наверное, помру, - произнес он жалобно.

- Да ну? - с ухмылкою подивился Волынский.

- Совсем смерть приходит.

- Обещал ты, граф, уже не раз помереть, да все обманывал.

Черкасский открыл один глаз, оплывший жиром.

Голоса не изменив, тоном погребальным вице-канцлер Остерман продолжил:

- Вступили вы, осударь мой, во святая святых империи, где сходятся секреты
политики внешней и внутренней. Зная характер ваш бестолковый, прошу слабости
свои за порогом оставить. Вряд ли, - говорил Остерман Волынскому, - государы-
не приятно станется, ежели вы в Кабинете ея скандалы затевать учнете! Крикуны
здесь не надобны: я и князь Алексей Михайлыч, мы люди уже не первой молодос-
ти, больные, одним лекарствием дни свои продолжаем. Однако с государством
справляемся...

Волынский поднялся. Руки на груди скрестил в гордыне:

- А мне-то что с того, что вы микстуры хлебаете? Я-то ведь помирать еще не
желаю. Я за делом явлен сюда по указу ея величества... Коли что болит в граж-
данине русском - так это сердце! А ежели тебе, - сказал он Остерману, - надо
задницу больную мазать, так это ты и дома делать способен...

Дверь адской преисподни России распахнулась - на пороге главная сатана
явилась, сама Анна Иоанновна:

- Андрей Иваныч, отчего тут крик такой?

Остерман микстуркой себя взбодрил и ответил, кривясь:

- А это, ваше величество, Волынский министром стал. Вот и кричит на нас,
яко на мальчишек...

- Петрович, ты зачем буянишь в Кабинете моем?

- У меня голос громкий, государыня. Министры, вишь ты, меня убедить хотят,
чтобы я тихонькой мышкой сидел тута. А я так понимаю, что горячиться патриот
по присяге обязан...

Черкасский молитвенно сложил пухлые оладьи ладоней.

- Андрей Иваныч, - обратился он к Остерману, - а ведь ты, голубчик, не
прав. На што ты нашего товарища молодого выговором обидел? Артемья Петрович
явился к нам до дел охочим, а ты его от самого порога остудить пожелал.

- Не остудить - пригладить, - пояснил Остерман.

- А я лохматым ходить желаю! - снова забушевал Волынский. - Всю жизнь при-
лизанных да гладких терпеть не могу. По мне, так пусть человек растрепан бу-
дет, но чтобы душа в нем была!

- Тише вы! - цыкнула Анна Иоанновна. - Или мне спальню свою от Кабинета
моего подалее перетаскивать? О чем спор-то хоть?

Остерман ровным голосом отвечал императрице:

- А я не ведаю, о чем изволит спорить господин Волынский... Я повода к
спорам и не давал. Ваше величество, посмотрите на стол. Он еще чист. Дел не
начинали. А уже, извольте, шум получился и ваши покои потревожены... Видит
бог, не от меня!

- Шум от меня! - согласился Волынский. - Уж таков я есть, и меня едина мо-
гила сырая исправит. Ладно. Показывайте дела, которые на сей день по госу-
дарству срочно решать надобно...

Остерман, понурясь, глянул на Анну Иоанновну:

- На сей день нету дел важных.

- Тогда все по домам ступайте, - велела императрица.

Волынский задержал ее в дверях словами:

- Ваше величество, обман усматриваю... Не может такая страна, как наша,
занедуженная и военная, никаких дел не иметь! Или уже все тобой сделано, Анд-
рей Иваныч? - спросил он Остермана.

- В самом деле, - построжала императрица, возвращаясь, - почему на сегодня
дел никаких не числится?

- Не приготовили.

- А где готовят? - настырно лез на него Волынский.

- У меня... дома, - сознался Остерман.

- Эва! Час от часу не легше... Дела государственные, - говорил Волынский,