единственный возможный путь - это вниз. Вот идиот! Ведь он мог бы рабо-
тать в прохладные ночные часы, а теперь изволь трудиться, когда солнце с
каждым часом будет все сильнее припекать. И он принялся в порыве энергии
разрывать крошащиеся кости. Ну, конечно, тут есть ход вниз! Иначе куда
бы девалась отсюда дождевая вода? Она доверху заполнила бы колодец, если
бы тут не было стока. Идиот! Трижды идиот!
работал с таким отчаянием и так спешил, что обломал себе ногти и в кровь
изодрал пальцы. Но тяга к жизни была в нем очень сильна, и он знал, что
в этом состязании с солнцем на карту поставлена его жизнь. По мере того
как он рыл, слой костей становился все плотнее, так что ему приходилось
разбивать его дулом ружья, а потом отбрасывать измельченные кости при-
горшнями.
сделал открытие. На той части скалы, которую он успел обнажить, показа-
лись какие-то буквы, явно нацарапанные ножом. С возродившейся надеждой
Торрес по самые плечи засунул голову в вырытую им дыру и принялся, как
собака, разрывать и скрести костяную массу, отбрасывая крошащиеся кости
назад. Часть их отлетала прочь, а часть - и притом большая - падала об-
ратно на Торреса. Но он вошел уже в такой раж, что не замечал, сколь
тщетны его усилия.
и раскопал.
яростью возобновил работу. Он так перепачкался в пыли и земле, что похож
был на огромное четвероногое, что-то вроде гигантского крота. Земля то и
дело попадала ему в глаза, забивалась в ноздри и в гортань, - тогда он
поневоле высовывал голову из ямы и начинал чихать и кашлять. Дважды он
терял сознание. Но солнце, к этому времени уже стоявшее прямо у него над
головой, заставляло его снова браться за работу.
дальше и освобождать все отверстие. Как только оно оказалось достаточно
широким для того, чтобы он мог протиснуть в него свое тощее тело, он
изогнулся и влез туда, стремясь поскорее укрыться от палящих лучей солн-
ца. В темноте и прохладе он немного пришел в себя, но после радостного
возбуждения наступил упадок сил, и у него так заколотилось сердце, что
он в третий раз потерял сознание.
кую-то молитву и пополз по проходу. Он вынужден был ползти, так как про-
ход был столь низок, что даже карлик не мог бы выпрямиться в нем. Это
был настоящий склеп. Под ногами Торреса хрустели и крошились кости, и он
чувствовал, как их острые обломки раздирают ему кожу. Он прополз таким
образом примерно футов сто, когда увидел первый проблеск дневного света.
Но чем ближе было спасение, тем медленнее подвигался вперед Торрес; он
чувствовал, что силы его иссякают - не от усталости, не от голода, а
главным образом от жажды. Воды, несколько глотков воды - и силы снова
вернулись бы к нему. Но воды не было.
нему. Скоро он заметил, что проход стал спускаться вниз под углом в це-
лых тридцать градусов. Теперь продвигаться было легче. Торрес скользил
вниз, сила тяготения увлекала его слабеющее тело вперед, к источнику
света. Почти у самого отверстия костей стало больше. Но это не встрево-
жило Торреса - он уже привык к ним, да и слишком был измучен, чтобы ду-
мать об этом.
чувствительность, он обратил внимание на то, что проход суживается. Тор-
рес продолжал спускаться вниз все под тем же углом в тридцать градусов,
и вдруг ему пришло в голову, что проход этот очень похож на крысоловку,
а сам он - на крысу, скользящую головой вперед неизвестно куда. Еще
прежде, чем он добрался до отверстия во внешний мир, сквозь которое про-
никал яркий дневной свет, он подумал, что оно слишком узко для его тела.
И опасение его оправдалось. Не задумываясь, он переполз через скелет, в
котором сразу признал скелет мужчины, и ухитрился, обдирая уши, просу-
нуть голову в узкую щель. Солнце нестерпимо жгло ему лицо, но он не за-
мечал этого, жадно впиваясь глазами в раскинувшиеся перед ним просторы,
куда неумолимая скала не желала его пустить.
нием бежавшего всего в каких-нибудь ста ярдах, среди лесистых берегов,
куда вел поросший травою склон. А в ручье этом, под тенью деревьев, сто-
яли по колено в воде сонные коровы той карликовой породы, каких он видел
в Долине Затерянных Душ; время от времени они лениво помахивали хвоста-
ми, отгоняя мух, и переступали с ноги на ногу. Торрес с ненавистью смот-
рел на них: вот они могут пить, сколько хотят, но, по-видимому, не испы-
тывают никакой жажды. Глупые создания! Как можно не пить, когда вокруг
столько лениво журчащей воды!
большой олень. Коровы выставили рога и принялись бить копытами по воде
так, что до Торреса донесся плеск, но олень, не обращая внимания на их
недовольство, нагнул голову и принялся пить. Это было уж слишком: из
груди Торреса вырвался безумный крик, - будь он в эту минуту в своем
уме, он ни за что не признал бы своего голоса.
этот страшный крик, потом снова впали в дремоту, закрыв глаза и время от
времени отгоняя хвостом мух. Резким усилием, едва ли понимая, что он мо-
жет оторвать себе уши, Торрес втянул назад голову и без сознания упал на
скелет.
сколько прошло времени, - Торрес очнулся и обнаружил, что лежит, прижав-
шись щекой к черепу скелета. Заходящее солнце бросало косые лучи в узкую
щель, и перед Торресом вдруг блеснуло лезвие заржавленного ножа; острие
его было выщерблено и сломано, и Торрес сразу понял почему. Это был тот
самый нож, которым была нацарапана надпись на скале, у входа в подземный
коридор, а скелет, на котором он сейчас лежал, был остовом человека,
сделавшего надпись. И тут Альварес Торрес окончательно лишился рассудка.
Мак-Гил из Глазго, предатель! Ты нарочно заставил меня протащиться по
этому проходу до конца! Так вот тебе! Вот! Вот!
костей, что некогда хранили мозг Питера Мак-Гила, ударила Торресу в
ноздри и привела его в еще большую ярость. Он набросился на скелет и ру-
ками стал раздирать его на части, кости так и летели вокруг. Это было
похоже на сражение, в котором он уничтожил то, что осталось от человека,
некогда бывшего жителем города Глазго.
сающую красоту мира. Точно крыса, пойманная за горло в крысоловке древ-
них майя, он смотрел, как дивный мир погружается во тьму, и вместе с
угасающим днем погружалось во тьму смерти его собственное сознание.
опять появился олень и, не обращая внимания на стадо, наклонился к воде
и стал пить.
очень осторожно играл на бирже, - правда, с большим размахом, - но время
от времени он, точно запойный пьяница, вдруг пускался в самые смелые и
невероятные авантюры. По крайней мере, пять раз за свою долгую карьеру
он вызывал панику на бирже и неизменно клал себе в карман миллионы. Но
Риган лишь изредка так буйствовал и никогда не марал рук по пустякам.
противников и внушить им, будто Волк, наконец, постарел и утихомирился.
И вдруг обрушивался, точно гроза, на тех, кого задумал сокрушить. Но хо-
тя удар разражался как гром среди ясного неба, он никогда не бывал вне-
запным. Долгие месяцы, а иногда и годы Риган день за днем тщательно го-
товился к этому удару, терпеливо вынашивая планы будущего генерального
сражения.
сиса Моргана. В основе здесь лежала месть, но месть покойнику: не против
Френсиса, а против отца Френсиса был задуман этот удар, хотя он и пора-
жал лежащего в могиле через его живого сына. Восемь лет Риган ждал и ис-
кал случая для удара, пока старый Р. Г. М. - Ричард Генри Морган - был
еще жив. Но такая возможность не представилась. Хоть Риган и был Волком
Уолл-стрита, но ему так и не посчастливилось ни разу напасть на Льва -
до самой его смерти.
свою ненависть с отца на сына. Однако возникла эта ненависть из неверно
понятых действий и побуждений. За восемь лет до смерти Р. Г. М. Риган
пытался провести его, но безуспешно. Однако Ригану и в голову не пришло,
что Р. Г. М. разгадал его намерения и не только разгадал, а и удостове-
рился в правильности своей догадки, и тогда быстро и ловко подставил
ножку своему вероломному коллеге. Если бы Риган подозревал, что Р. Г. М.
известны его вероломные замыслы, он, вероятно, проглотил бы пилюлю и не
помышлял бы о мести. Но, будучи уверен, что Р. Г. М. - такой же бесчест-
ный человек, как и он сам, и такой же низкий, Риган воспринял это как
очередную, ничем не вызванную и не обоснованную низость и решил покви-
таться с дерзким: разорить если не его, так его сына.