смирную землю - сравните их, море и землю, не замечаете ли вы тут странного
сходства с тем, что внутри вас? Ибо как ужасный океан со всех сторон
окружает цветущую землю, так и в душе у человека есть свой Таити, свой
островок радости и покоя, а вокруг него бушуют бессчетные ужасы неведомой
жизни. Упаси тебя бог, человек! Не вздумай покинуть этот остров и пуститься
в плавание. Возврата не будет!
курс на северо-восток, по направлению к острову Ява; легкий ветер гнал судно
вперед, и три высокие заостренные мачты покачивались над зеркальными водами,
точно три гибкие пальмы на равнине. И по-прежнему серебристыми лунными
ночами на горизонте изредка появлялся одинокий манящий фонтан.
над морем, чуждая, однако, мертвого застоя; когда солнечные блики длинной
полосой легли на воду, словно кто-то приложил к волнам золотой палец,
призывая хранить тайну; когда искристые волны бесшумно катились вдаль,
перешептываясь на бегу; в этой глубокой тишине, царившей всюду, куда хватал
глаз, чернокожему Дэггу, стоявшему дозором на верхушке грот-мачты, вдруг
предстало странное видение.
поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, освобождаясь из-под синевы волн,
белела теперь прямо по курсу, словно скатившаяся с гор снежная лавина.
Мгновение она сверкала перед ним, а потом так же медленно стала погружаться
и исчезла. Потом снова подмялась, белея в волнах. На кита не похоже; а вдруг
это все-таки Моби Дик? - подумал Дэггу. Белый призрак снова ушел в глубину,
и когда он на этот раз показался опять, негр испустил пронзительный вопль,
точно кинжалом полоснув дремотную тишину:
дерева. Ахав с непокрытой головой стоял в лучах утреннего солнца у бушприта,
отведя за спину руки, чтобы в любой момент подать знак рулевому, и в жадном
нетерпении глядел туда, куда указывала в вышине неподвижная вытянутая рука
Дэггу.
возникновениями исподволь так воздействовал на Ахава, что тот готов был
теперь связать представление о покое и тишине с образом ненавистного ему
кита; или, может быть, его обмануло собственное нетерпение; как бы то ни
было, но едва только он разглядел в волнах белую массу, он в, тот же миг дал
спешную команду спускать вельботы.
шлюпкой Ахава, торопливо устремились за добычей. А она между тем скрылась
под водой. Подняв весла, мы ожидали ее появления, как вдруг в том самом
месте, где она скрылась, она медленно всплыла на поверхность. Забыв и думать
о Моби Дике, мы разглядывали самое удивительное зрелище, какое только
открывало когда-либо таинственное море глазам человека. Перед нами была
огромная мясистая масса футов по семьсот в ширину и длину, вся какого-то
переливчатого желтовато-белого цвета, и от центра ее во все стороны отходило
бесчисленное множество длинных рук, крутящихся и извивающихся, как целый
клубок анаконд, и готовых, казалось, схватить без разбору все, что бы ни
очутилось поблизости. У нее не видно было ни переда, ни зада, ни начала, ни
конца, никаких признаков органов чувств или инстинктов; это покачивалась на
волнах нездешним, бесформенным видением сама бессмысленная жизнь.
не отрывая взгляда от воды, забурлившей в том месте, где она скрылась, с
отчаянием воскликнул:
видеть тебя, о белый призрак!
родной порт, чтобы рассказать об этом.
кораблю, а остальные в молчании последовали за ним.
одно - зрелище это настолько необычное, что уже само по себе не может не
иметь зловещей значительности. Оно встречается так редко, что мореплаватели,
хоть и провозглашают спрута единодушно самым крупным живым существом в
океанах, тем не менее почти ничего не знают толком о его истинной природе и
внешнем виде, что, впрочем, не мешает им твердо верить, что он составляет
единственную пищу кашалота. Дело в том, что все другие виды китов кормятся
на поверхности, человек даже может наблюдать их за этим занятием, между тем
как спермацетовый кит всю свою пищу добывает в неведомых глубинах, и
человеку остается только делать умозаключения относительно состава его пищи.
Иногда во время особенно упорной погони он извергает из себя щупальца
спрута, и среди них были обнаружены некоторые, достигающие в длину двадцати
и тридцати футов. Полагают, что чудовища, которым принадлежат эти щупальца,
обычно цепляются ими за океанское дно, и кашалот в отличие от остальных
левиафанов наделен зубами для того, чтобы нападать на них и отдирать их со
дна.
Понтоппидана и есть в конечном счете спрут. Его обыкновение то всплывать, то
погружаться, как это описано у епископа, и некоторые другие упоминаемые им
особенности совпадают как нельзя точнее. Но вот что касается невероятных
размеров, какие приписывает ему епископ, то это необходимо принимать с
большой поправкой.
загадочном существе, включает его в один класс с каракатицами, куда его по
ряду внешних признаков и следует отнести, но только как Енака в своем
племени.
ниже, а также в целях разъяснения всех прочих подобных сцен я должен повести
здесь речь о магическом, а подчас и убийственном гарпунном лине.
сортов пеньки, слегка обкуренной смолой, но не пропитанной ею, в отличие от
обыкновенных тросов; дело в том, что хотя смола и придает пеньковым прядям
гибкости, необходимой при свивании, да и сам трос становится от нее
послушнее в руках матроса, тем не менее в обычном количестве смола не только
сделала бы гарпунный линь слишком жестким для того, чтобы его можно было
сворачивать в узкие бухты, но и вообще, как понимают теперь многие моряки,
ее применение отнюдь не увеличивает прочности и крепости тросов, а только
придает им гладкости и блеску.
почти полностью вытесненными манильскими, потому что волокна абаки, дикого
банана, из которых они изготовляются, хоть и быстрее снашиваются, чем
пеньковые, зато крепче, значительно мягче и эластичнее и, кроме того,
добавлю я (поскольку эстетическая сторона существует во всяком предмете),
они гораздо красивее и приличнее на судне, чем пенька. Пенька - это
смуглокожая чернавка, вроде индианки, а манила с виду - златокудрая
черкешенка.
подумаешь, что он такой крепкий. Опыт, однако, показывает, что каждая из его
пятидесяти одной каболки выдерживает груз в сто двадцать фунтов, и, стало
быть, весь трос целиком выдержит нагрузку чуть ли не в три тонны. В длину
гарпунный линь для промысла на кашалотов обычно имеет около двухсот морских
саженей. На корме вельбота ставят кадку, в которую он укладывается тугими
кольцами, не такими, как змеевик в перегонном аппарате, а в форме круглого
сыра, плотными, тесно уложенными "наслойками" - концентрическими спиралями,
почти без всякого просвета, если не считать крохотного "сердечка" - узкого
вертикального отверстия, образующегося по самой оси этого веревочного сыра.
И так как малейшая петля или узел при разматывании линя грозит унести за
борт чью-нибудь руку, ногу, а то и все тело целиком, линь укладывают в кадку
с величайшей тщательностью. Иной раз гарпунеры убивают на это дело целое
утро, натягивая линь высоко на снастях и пропуская его вниз через блок,
чтобы при сворачивании он нигде не перекрутился и не запутался.
укладывается пополам в обе кадки. Это имеет свои преимущества, поскольку
кадки-близнецы бывают значительно меньших размеров, проще устанавливаются в
лодке и не так ее перегружают, как американская кадка, имеющая около трех
футов в диаметре и соответствующую высоту, и для суденышка, сколоченного из
полудюймовых досок, представляющая довольно-таки увесистый груз, ибо днище
вельбота подобно тонкому льду, который может выдержать немалую нагрузку,
если ее распределить равномерно, но тут же проломится, если сосредоточить
давление в одной точке. Когда американскую кадку покрывают крашеным
брезентом, кажется, будто вельбот отвалил от судна, чтобы свезти в подарок
китам чудовищно большой свадебный пирог.
поднимается со дна кадки по стенке и свободно свешивается через край. Это
необходимо по двум соображениям. Во-первых, для того чтобы легче было
привязать к нему линь с соседнего вельбота, если подбитый кит уйдет так
глубоко под воду, что весь линь, первоначально прикрепленный к гарпуну,
грозит исчезнуть в волнах. В подобных случаях кита просто передают, словно
Маккефри Энн
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Флинт Эрик