куда больше. Вот царь и придумал наградить этого генерала жалованной саблей.
На другой день, как приехал в Златоуст, пошли все в украшенный цех. Царь и
говорит генералу:
- Жалую тебя саблей. Выбирай самолучшую. Немцы, понятно, спозаранку всю
Фуйкину работу на самых видных местах разложили. А один наш мастер возьми и
подсунь в то число Иванковых коньков. Генерал, как углядел эту саблю, сразу
ее ухватил. Долго на коньков любовался, заточку осмотрел, все винтики
опробовал и говорит:
- Много я на своем веку украшенного оружия видел, а такой рисовки не
случалось. Видать, мастер с полетом. Крылатый человек. Хочу его поглядеть.
Ну, немцам делать нечего, пришлось за Иванком послать. Пришел тот, а
генерал его благодарит. Выгреб сколько было денег в кармане и говорит:
- Извини, друг, больше не осталось: поиздержался в дороге. Давай хоть я
тебя поцелую за твое мастерство. Оно к доброму казацкому удару ведет.
Тут генерал так саблей жикнул, что царской свите холодно стало, а немцев
пот прошиб.
С той поры Ивана Бушуева и стали по заводу Крылатым звать. Через год ли,
больше за эту саблю награду выслали, только немецкое начальство, понятно,
ту награду зажилило. А Фуйко после того случая в свою сторону уехал. Он,
видать, не в пример прочим все-таки мастерство имел, ему и обидно
показалось, что его работу ниже поставили.
Иван Бушуев, конечно, в завод воротился, когда немецких приставников да
нахлебников всех повыгнали, а одни настоящие мастера остались. Ну, это не
один год тянулось, потому у немецкого начальства при царе рука была и своей
хитрости не занимать.
Оксюткой дедушко Бушуев крепко доволен был. Всем соседям нахваливал:
- Отменная бабочка издалась. Как пара коньков с Иванком в житье веселенько
бегут. Ребят хорошо растят. В одном оплошка. Не принесла Оксютка мне такого
правнучка, чтоб сразу крылышки знатко было. Ну, может, принесет еще, а
может, у этих ребят крылья отрастут. Как думаете? Не может того быть, чтобы
Крылатковы дети без крыльев были. Правда?
Герой сказа Иван Бушуев - лицо реальное. Художественные работы этого
замечательного русского мастера хранятся в музее города Златоуста.
У Данилы с Катей, - это которая своего жениха у Хозяйки горы вызволила, -
ребятишек многонько народилось. Восемь, слышь-ко, человек, и все
парнишечки. Мать-то не раз ревливала: хоть бы одна девчонка на поглядку. А
отец, знай, похохатывает:
- Такое, видно, наше с тобой положенье. Ребятки здоровеньки росли. Только
одному не посчастливилось. То ли с крылечка, то ли еще откуда свалился и
себя повредил: горбик у него расти стал. Баушки правили, понятно, да толку
не вышло. Так горбатенькому и пришлось на белом свете маяться.
Другие ребятишки, - я так замечал, - злые выходят при таком-то случае, а
этот ничего - веселенький рос и на выдумки мастер. Он третьим в семье-то
приходился, а все братья слушались его да спрашивали:
- Ты, Митя, как думаешь? По-твоему, Митя, к чему это? Отец с матерью и те
частенько покрикивали:
- Митюшка! Погляди-ко! Ладно, на твой глаз?
- Митяйко, не приметил, куда я воробы поставила? И то Митюньке далось, что
отец смолоду ловко на рожке играл. Этот тоже пикульку смастерит, так она у
него ровно сама песню выговаривает.
Данило по своему мастерству все-таки зарабатывал ладно. Ну, и Катя без дела
не сиживала. Вот, значит, и поднимали семью, за куском в люди не ходили. И
об одежонке ребячьей Катя заботилась. Чтоб всем справа была: пимешки там,
шубейки и протча. Летом-то, понятно, и босиком ладно: своя кожа, не
куплена. А Митюньке, как он всех жальчее, и сапожнешки были. Старшие братья
этому не завидовали, а малые сами матери говорили:
- Мамонька, пора, поди, Мите новые сапоги заводить. Гляди - ему на ногу не
лезут, а мне бы как раз пришлись.
Свою, видишь, ребячью хитрость имели, как бы поскорее Митины сапожнешки
себе пристроить. Так у них все гладенько и катилось. Соседки издивовались
прямо:
- Что это у Катерины за робята! Никогда у них и драчишки меж собой не
случится.
А это все Митюнька - главная причина. Он в семье-то ровно огонек в лесу:
кого развеселит, кого обогреет, кого на думки наведет.
К ремеслу своему Данило не допускал ребятишек до времени.
- Пускай, - говорит, - подрастут сперва. Успеют еще малахитовой-то пыли
наглотаться.
Катя тоже с мужем в полном согласье - рано еще за ремесло садить. Да еще
придумали поучить ребятишек, чтоб, значит, читать-писать, цифру понимать.
Школы по тогдашнему положению не было, и стали старшие-то братья бегать к
какой-то мастерице. И Митюнька с ними. Те ребята понятливые, хвалила их
мастерица, а этот вовсе на отличку. В те годы по-мудреному учили, а он с
лету берет. Не успеет мастерица показать - он обмозговал. Братья еще склады
толмили, а он уж читал, знай слова лови. Мастерица не раз говаривала:
- Не бывало у меня такого выученика.
Тут отец с матерью возьми и погордись маленько: завели Митюньке сапожки
поформеннее. Вот с этих сапожек у них полный переворот жизни и вышел.
В тот год, слышь-ко, барин на заводе жил. Пропикнул, видно, денежки в
Сам-Петербурхе, вот и приехал на завод - не выскребу ли, дескать, еще
сколь-нибудь.
При таком-то деле, понятно, как денег не найти, ежели с умом распорядиться.
Одни приказные да приказчик сколько воровали. Только барин вовсе в эту
сторону и глядеть не умел.
Едет это он по улице и углядел - у одной избы трое ребятишек играют, и все
в сапогах. Барин им и маячит рукой-то - идите сюда.
Митюньке хоть не приводилось до той поры барина видать, а признал небось.
Лошади, вишь, отменные, кучер по форме, коляска под лаком и седок
гора-горой, жиром заплыл, еле ворочается, а перед брюхом палку держит с
золотым набалдашником.
Митюнька оробел маленько, все-таки ухватил братишек за руки и подвел
поближе к коляске, а барин хрипит:
- Чьи такие?
Митюнька, как старший, объясняет спокойненько:
- Камнереза Данилы сыновья. Я вот Митрий, а это мои братики малые.
Барин аж посинел от этого разговору, чуть не задохся, только пристанывает:
- Ох, ох! что делают! что делают! Ох, ох! Потом, видно, провздыхался и
заревел медведем:
- Это что? А? - А сам палкой-то на ноги ребятам показывает. Малые, понятно,
испужались, к воротам кинулись, а Митюнька стоит и никак в толк взять не
может, о чем его барин спрашивает.
Тот заладил свое, недоладом орет:
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Шекли Роберт
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Чернецов Андрей