Чтение 66–й страницы книги ~Колония~

Уезжаю. Уезжаем. Последние три месяца я занимался одним и тем же -
Ганеш приносил с ближайшего рынка картонные ящики, и постепенно пустели
книжные полки, вешалки, снимались картины со стен, обнажались потеки и
пятна - нищал интерьер, словно жизнь покидала дом. Наша жизнь. Четыре
года нашей жизни.

Росло число коробок, и весомой в самом прямом смысле становилась уг-
роза перевеса.

- Валера, как хочешь, но я купила всем нашим в подарок по набору пос-
тельного белья. Этого же нет в Союзе. Исчезло как класс.

Простыни, пододеяльники, наволочки, ботинки, босоножки, сапоги, туф-
ли, носки, чулки, колготки, майки, рубашки, платья, костюмы, пальто,
зонтики, перчатки, сумки, сумочки, зубные щетки, лезвия для бритв, мыло,
шампуни, кремы, лекарства, лекарства, лекарства, шприцы одноразовые, за-
жигалки, бусы, чай, кофе, виски, презервативы, сухие дрожжи, игрушки...
- каждый день обнаруживалось, что именно то или иное исчезло под прилав-
ки совмагазинов или появляется слишком редко.

Мы ездили по рынкам. Ходили по магазинам совсем с иной целью, чем
раньше - гляди-ка, батарейки-аккумуляторы разных размеров и подзарядное
устройство, надо обязательно купить, электрочайник-термос - это так
удобно... А беспроволочный телефон?.. Перемотчик видеокассет?.. Ком-
пакт-кассеты?..

И появилась еще одна коробка.

Денег, конечно, катастрофически не хватало. Как у всякого советского.
Как-то советник нашего посольства привез свою жену на базар. Жена пошла
по лавкам, а он ждал ее в машине. К нему подбежала черноглазая девочка -
от горшка два вершка - в лохмотьях и, плаксиво скривившись, стала про-
сить "бакшиш". Советский сааб владел местным наречием и сказал, что рос-
кошный японский лимузин принадлежит вовсе не ему, а вон той богатой те-
те, у которой он служит простым шофером. Зарплата у него маленькая, а
семья большая, поэтому и подать-то ему нечего. Бродяжка, подперевшись
кулачками, сочувственно выслушала бедного дядю, вздохнула, порылась в
своих отрепьях и протянула ему милостыню.

Дня за три до отъезда отвез несопровождаемый груз, сдал его в аэро-
порту, все остальное было уложено и упаковано и образовалась пустота во
времени. Не черная, но дыра. Время, конечно, тикало, но не включишь те-
левизор или радиоприемник - и появилась незанятость глаз. тишина для
слуха, свободные, ничем незаполненные вечера. И проснулись воспоминания,
и расцвели ассоциации. Сами собой - видно, накопилось - озарялись темные
уголки памяти и невольно сравнивал я самого себя с самим собой: нынешне-
го с приехавшим четыре года назад.

Тот был моложе. И здоровее. За четыре года тяжело ранена гепатитом
печень, поражены конъюнктивитом сосуды глаз, Рвутся кровотечением мягкие
ткани после операции геморроя, пухнут десны от парадентоза. С другой
стороны в родных пенатах не миновала бы меня горькая чаша болезней -
только нахлебался бы отечественной баланды в совлечебницах без разовых
шприцов.

Здесь-то меня оперировал знаменитый хирург, чей палец удостоился чес-
ти попасть в анналы местных миллионеров и крупных деятелей. А дома...
Мне слишком хорошо знакома социалистическая медицина по противотуберку-
лезному диспансеру в Москве и санаторию в Калужской области. И по моргу
где лежала моя Наташа.

И все-таки за четыре года всеми клеточками своего тела я ощутил, что
тропики - это не жара и не влажность, тропики - ползучая, как подземный
пожар, эрозия.

Страшнее физического обветшания - эрозия души. Мы стареем не потому,
что идут годы, а когда теряем надежду. Когда жизнь вдребезги разбивает
наши иллюзии.

Оглядываясь на самого себя, я понял, что за четыре года, проведенные
в совколонии, верить в вечные идеалы стало неизмеримо труднее. Из-за
другой истины, которую в полной мере можешь осознать только перейдя ру-
беж совдепии. Есть такое понятие в международной торговле - режим наи-
большего благоприятствования.

Для советского человека пребывание за рубежом - режим наибольшего
благоприятствования. При условии торговли собой. Заграницей же к тому же
отчетливо осознаешь, что торгуешь не только собой, что торгуют тобой.

Помню, как ходил в составе партийно-правительственной делегации по
дому с мраморными унитазами и интерьерами с роскошной мебелью. Дом по-
дыскивался для советского бизнес-центра.

Владельцы дома закатили прием, каких я не видывал за всю свою загра-
ничную жизнь. За столами с золотыми подсвечниками сидели, пили и ели со-
ветские бизнесмены. Купцы. Я знал, что они приехали не продавать, а по-
купать. Не на свои. За свои их купили владельцы дома. И не верилось, что
перестройка, что перемены на многострадальной Руси когда-нибудь приведут
к лучшему пока кто-то будет продавать не свое, а наше. И масштабы этого
сейла, этой распродажи на государственном уровне - не чета ухищрениям
мелких совслужащих.

Такой вот итог.

Уезжаем. Возвращаемся.

Самой тяжелой оказалась коробка последняя. Хотя и не верилось, что
такая будет наконец-то. В эту коробку, оставленную незапечатанной до
последнего момента, складывались передачи от провожающих. Да и знакомые
фирмачи, с кем довелось сотрудничать, тоже не забывали прислать кто бу-
тылочку виски, кто письменный прибор, кто атташе-кейс.

Мистер Джордж подарил часы. Циферблат вставлен в металлическую плас-
тину, на которой вытравлен рисунок: на золотом фоне восходящего солнца,
раскинувшего серебряные лучи, несется колесница с богом Кришной и другом
его Арджуной, который туго натянул тетиву своего лука - берегись враг,
свет Истины под надежной защитой!

И Ганеш, наш верный Ганеш, принес букетик цветов, восточные сладости
и слоненка из сандалового дерева. И расплакался.

Ричи устроил прощальный ужин в расписанном драконами китайском ресто-
ране, подарил Алене нитку жемчуга, а мне ручку с золотым пером и роскош-
ный альбом Сальватора Дали.

Уезжаем.

Прощайте, храмы, высеченные в скалах, дворцы в ажурной каменной
резьбе, английские клубы с полями для гольфа, пяти-звездные отели и про-
каженные на перекрестках, прощайте террористы и жара, тропические ливни
и распродажи, доллары и кроши, прощай, двухэтажная вилла, охраняемая
солдатами, прощай, верный Ганеш, прощай компаунд - "точка" СОВЕТСКОЙ КО-
ЛОНИИ, прощай, мистер Джордж - наш ангел-хранитель, прощай, Ричи, может
быть, увидимся в другой жизни. Она будет обязательно другая. Советская.

Возвращаемся.

Здравствуй, Россия, здравствуй, Москва, возвращаемся. К могиле отца.
В двухкомнатную квартиру, в которой обосновались Аленина дочь, зять и
внук, - в нашу коммуналку. Здравствуй, метро и троллейбус, битком наби-
тые соотечественниками, примите нас не укорачивающиеся хвосты Системы -
очереди в пустые магазины, прими нас самый большой в мире компаунд, за-
нимающий шестую часть суши, - Союз Советских Социалистических Республик.

Дети твои вернулись.

Глава сорок пятая

--===Колония===--

К О Л О Н И Я

Глава сорок пятая

Я просыпаюсь, встаю, умываюсь, завтракаю и еду на работу.

В метро я стою, прижатый к стеклянной двери вагона, на которой глаза
в глаза в темном тоннеле летит мое отражение.

Я смотрю в свои глаза и думаю о себе.

- С тех пор, как ты переступил порог противотуберкулезного диспансе-
ра, прошло тридцать лет. Большой срок, не правда ли?

- Правда. Но дело не в сроке. Дело в том, как ты прожил эти тридцать
лет и к чему пришел...

Я смотрю на свое отражение и не вижу его. К чему я пришел? Каждый
приходит сам к своему итогу. Но не каждый готов к испытаниям, когда на
корабль судьбы налетит ветер перемен.

Ветер перемен, как северный ветер с юга.

В детстве дорога моей жизни казалась мне легкой - есть те, кто мне
близок и дорог, есть те, кому я близок и дорог. Спасибо матери с отцом
за рождественский подарок уютного детства, благодаря им я пережил голод
эвакуации и тяготы послевоенных лет, под их крылом прошел, как по сту-
пенькам, из класса в класс и полнокровно ощутил жеребячью радость сту-
денческих лет, влюбился в кино и Тамару - что еще надо человеку, у кото-
рого есть любимое дело и любимая?

Но пришла беда и подул северный ветер с юга. Разве я помнил когда-ни-
будь о своем здоровье? Болит голова - принял таблетку, пройдет. Голоден
- съел пирожное, сыт. Кольнуло - отлежался, прошло.

Не прошло.

Ничто не проходит просто так. Все оставляет свой след.

Здоровьем светится тело, и желаньем наполнена жизнь, и стихи любви
просятся на бумагу. Голоден, измотан физически, и горечь бессилия, и
бессвязность мыслей, и усталая серость безразличия в душе к родным, к
любимому делу, к себе.

На больничной койке я понял, что близок момент, когда останешься один
на один с небытием и ощутил холод смертного одиночества. Кто отвел беду?

Подхватили меня, как на лету падающего ребенка, мама и отец. Подста-
вили свои плечи, стали опорой друзья из киностудии, товарищи по работе,