Убедились?
осторожней, сперва заносим голову.
Тревелеру. -- По правде говоря, я не знаю, почему Овехеро держит его тут.
Стаканов нет, че, так что пососем из горлышка.
колен. Бутылка пошла по кругу, и первый сальный анекдотец рассказал
Реморино.
54
струйку воды, начерченные на земле классики, по которым прыгал Восьмой
номер, три дерева, отбрасывающие тень на клумбу с мальвами и живую изгородь,
и высокий-высокий забор, скрывавший все, что происходило на улице. Восьмой
прыгал по клеточкам почти целый день и оставался непобедимым, Четвертый с
Девятнадцатым хотели отбить у него Небо, но тщетно, нога у Восьмого была как
снайперское орудие, огонь по клетке! -- и камешек всегда ложился наилучшим
образом, просто необыкновенно. Ночами клетки чуть светились, и Оливейре
нравилось смотреть на них из окна. Восьмой, у себя в постели, поддавшись
действию кубического сантиметра снотворного, спит теперь, наверное, как
цапля, мысленно поджав одну ногу, а другой подбивая камешек скупым и
безошибочным движением в борьбе за Небо, которое скорее всего разочарует,
едва он его захватит. "Ты невыносимый романтик, -- думал про себя Оливейра,
потягивая мате. -- А розовая пижама на что?" На столе лежало письмецо от
безутешной Хекрептен: что же это такое, выпускают тебя только по субботам,
это не жизнь, дорогой, я не согласна так долго оставаться одна, видел бы ты
нашу комнатку. Поставив мате на подоконник, Оливейра достал из кармана ручку
и взялся писать ответ. Во-первых, есть телефон (далее следовал номер);
во-вторых, они очень заняты, но реорганизация продлится не более двух
недель, и тогда они смогут видеться по средам, субботам и воскресеньям. И
в-третьих, у него кончается трава. "Пишу как из заключения", -- подумал он,
ставя подпись. Было почти одиннадцать, скоро ему сменять Тревелера, который
дежурит на третьем этаже. Заварив свежий мате, он перечитал письмо и заклеил
конверт. Он предпочитал писать, телефон в руках у Хекрептен становился
ненадежным инструментом, сколько не объясняй, она все равно не понимала.
на ключ (она прекрасно была видна под усыпанными звездами горячим небом) и
нерешительно подошла к фонтану. Оливейра тихонько свистнул ей, но Талита
продолжала смотреть на фонтан и даже поднесла палец к, струе, попробовала
воду. Потом прошла через двор, прямо по клеточкам классиков и исчезла под
окном у Оливейры. Все это немного походило на картины Леоноры Каррингтон:
ночь, а в ней Талита, ступает по клеткам, не замечая их, струйка воды в
фонтане. Когда фигура в розовом выступила откуда-то и медленно приблизилась
к клеточкам, не решаясь наступить на них, Оливейра понял, что все приходит в
порядок: вот сейчас фигура в розовом непременно выберет из множества
камешков, сложенных Восьмым у клумбы, один плоский и Мага, потому что это
была Мага, подожмет левую ногу и носком туфли направит камешек в первую
клетку. Сверху он видел волосы Маги, покат ее плеч и как она, чуть вскидывая
руки, чтобы удержать равновесие, мелкими шажками входила в первую клетку и
подталкивала камешек ко второй (Оливейра даже почувствовал дрожь оттого, что
камешек чуть было не выскочил за клетку, но неровность плит удержала его
точно у черты), потом она легко впрыгнула во вторую клетку и застыла на
секунду, как розовый фламинго, в полутьме, прежде чем тихонько приблизить
носок к камешку, прикидывая расстояние до третьей клетки.
его и стояла, балансируя, на одной ноге, так что казалось, будто она
держится руками за воздух. Разочарованно и насмешливо оглядев ее, Оливейра
понял свою ошибку, увидел, что розовое вовсе не розовое, что на Талите
блузка пепельного цвета, а юбка скорее всего белая. Все сразу разъяснилось;
Талита вошла в дом, а потом опять вышла, привлеченная клеточками классиков,
и этого секундного разрыва между ее уходом и новым появлением оказалось
достаточно, чтобы он ошибся, как и той давней ночью, на носу корабля, и,
может статься, таких ночей было немало. Он еле ответил на приветственный
жест Талиты, которая снова опустила голову и сосредоточилась, примериваясь;
камешек вылетел из второй клетки, влетел в третью, встал на ребро, покатился
и выскочил за черту, на одну или две плитки в сторону от классиков.
выиграть у Восьмого.
за дверью. Оливейра слышал, как она шла по лестнице, потом мимо его двери (а
может быть, она поднималась на лифте), добралась до третьего этажа. "Надо
признать, они здорово похожи, -- подумал он. -- Это, да и я полный идиот --
вот и объяснение". Он все смотрел во двор, на клетки классиков, будто желая
окончательно убедиться. В одиннадцать десять пришел Тревелер и передал ему
дежурство. Пятый номер довольно беспокоен, сообщить Овехеро, если ему станет
хуже, остальные спят.
предложенную Оливейрой сигарету, выкурил ее старательно и объяснил, что
заговор издателей помешал публикации его замечательного труда о кометах, но
он непременно подарит Оливейре один экземпляр с дарственной надписью.
Оливейра оставил дверь чуть приоткрытой, поскольку знал, на что тот горазд,
и стал ходить по коридору, заглядывая в глазки, проделанные в дверях
взаимными усилиями предусмотрительного Овехеро, администратора и фирмы
"Либер и Финкель": каждая комната -- миниатюра Ван Эйка, за исключением
четырнадцатого номера, Четырнадцатая, как всегда, заклеила глазок маркой. В
двенадцать часов пришел Реморино с несколькими бутылками джина, наполовину
опробованными; поговорили о лошадях и о футболе, а потом Реморино ушел вниз
поспать немного. Пятый совсем успокоился, в тишине полутемного коридора жара
давила. Мысль, что его могут попытаться убить, до того момента, похоже, не
приходила в голову Оливейре, но тут достаточно оказалось лишь очертания этой
мысли, промелька, -- даже не мысль, а просто озноб, -- и он уже понял, что
мысль эта не новая и родилась не в этом коридоре с запертыми дверями и
маячившей в глубине тенью грузового лифта. Возможно, он предчувствовал ее в
полдень, в магазине Рока или в туннеле метро, в пять часов пополудни. Или
того раньше -- в Европе, как-нибудь ночью, когда шатался по пустырям и
закоулкам, где выпотрошенной консервной банки вполне хватало, чтобы
перерезать глотку, стоило той и другой сойтись на узкой дорожке. Подойдя к
лифту, он посмотрел вниз, в черный провал шахты, и подумал о Флегрейских
полях и снова о путях и прорывах. В цирке было наоборот: дыра была вверху,
она была выходом, соединяющим с открытым простором, фигурой завершения, а
тут он стоял на краю бездны, дыры Элевсина, и клиника, дышавшая жаркими
испарениями, лишь подчеркивала мрачный смысл этого перехода, пары
сульфатаров, спуск вниз. Обернувшись, он глянул в прямизну коридора,
уходящего вглубь, -- слабые лампочки фиолетово светились над белыми дверями.
И тут он поступил совсем глупо: подогнув левую ногу, запрыгал мелкими
прыжками на одной ноге по коридору, к первой двери, а когда опустил левую
ногу на зеленый линолеум, то почувствовал, что весь в поту. При каждом
прыжке он сквозь зубы повторял имя Ману. "Трудно поверить, но я
предчувствовал этот переход", -- подумал он, прислоняясь к стене. Невозможно
вычленить первую часть какой-либо мысли, чтобы она не показалась смешной.
Переход, к примеру. Трудно поверить, что он его предчувствовал. Ждал
перехода. Он не старался больше держаться на ногах и сполз по стене на пол,
внимательно оглядел линолеум. Переход к чему? И почему клиника должна была
служить переходом? В каких храмах нуждался он, в каких заступниках, в каких
психических или нравственных гормонах и как они должны были воздействовать
на него -- изнутри или извне?
пресловутых благотворительных намерений облагодетельствовать рабочих при
помощи капли молока), он тут же выложил ей все. Талита ничему не удивилась:
сев напротив, она смотрела, как он залпом выпил стакан.
называется. Все спят?
делает. А у меня рука не поднялась открыть ее дверь, че.
женщина к женщине...
рядом с Оливейрой.
так: он потом заснет как ни в чем не бывало, а я -- не могу и в конце концов
встаю с постели. Я подумала, что тебе, наверное, жарко, тебе или Реморино,
вот и приготовила вам лимонад. Ну и лето, да еще эти стены, совсем не
пропускают воздуха. Значит, я похожа на ту женщину?
Интересно другое: почему я видел тебя в розовом?
Тоже нагляделась?
нравилась эта игра. Только не строй, пожалуйста, своих теорий, я ничей не
зомби.
Афанасьев Роман
Аникина Наталья
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Лукин Евгений