Чтение 66–й страницы книги ~Санго из Чегема книга3~

-- Дорогие друзья, -- лучезарно сказал космонавт, -- я хочу, чтобы мы
за этим прекрасным столом выпили за комсомол, воспитавший нас...

Молодой хозяин, услышав этот тост, застыл, как пораженный громом.
Произошла небольшая заминка, которую Абесаломон Нартович тактично прикрыл,
поддержав тост и сказав, что сам он начинал карьеру с комсомольской работы.

Тост космонавта прозвучал, конечно, несколько странно для этой глухой
деревушки. Но ничего особенного в нем не было. Просто этот молодой хозяин с
самого начала настроился не принимать от нас ничего, кроме перлов.

К счастью, сам космонавт ничего не заметил. Но молодой хозяин остановил
на нем свой пронзительный, взыскующий взгляд. Потом взглянул на дядю Сандро
таким же пронзительным, но еще более взыскующим взглядом, как на тамаду,
несущего полную ответственность за все, что говорится во время тоста. После
этого, выходя из оцепенения и приобретая дар речи, он с выражением
мучительной догадки вымолвил по-абхазски:

-- Уж не глуп ли он часом?!

-- Нет, их так учат, -- по-абхазски же строго поправил его дядя Сандро,
как бы намекая на таинственную, но незыблемую связь между тостом космонавта
и подготовкой к космическим полетам. Этим пояснением он одновременно
отбрасывал и дерзостное, хотя и смехотворное предположение, что он мог
ошибиться как тамада, предоставив слово космонавту.

Заговорили о деле моего друга и потом не очень тактично, но и не имея в
виду обидеть его, перешли на рассказы о смертоубийствах вообще. И тут
Абесаломон Нартович нам выдал, на мой взгляд, хорошую новеллу. И что
особенно ценно, новелла эта была выдержана в реалистическом духе, что
говорит об удивительной многогранности его дарования рассказчика. В широких
кругах нашей интеллигенции он был известен как автор фантастических
рассказов. Передаю то, что услышал, по памяти, безусловно обеднив многие
подробности и интонации.

-- В нашей деревне, -- начал Абесаломон Нартович, -- недалеко от нашего
дома жил пастух по имени Гедлач. Это был человек маленький, как подросток, с
горящими совиными глазами и очень диким нравом. Связываться с ним считалось
очень опасным, хотя он никому ничего плохого не сделал. Но все понимали, что
он может сделать все, что придет ему в голову.

Он был пастухом, как я сказал, и заядлым охотником. Каждое лето он
пропадал на альпийских лугах и не только убивал медведей и туров, но и
прославился тем, что сумел подкрасться к живой косуле и поймать ее за ногу.
Кажется невероятно, но так оно и было. Косуля проволочила его с километр,
пока он не изловчился нанести ей ножом смертельный удар.

У него было прозвище Железное Колено, данное ему за неутомимость. Во
время охотничьих походов за турами никто не мог угнаться за ним, и в конце
концов он всех оставлял позади, а сам докарабкивался до самых недоступных
турьих пастбищ на самых крутых склонах Кавказа.

Между прочим, в детстве у меня были способности хорошо подражать
голосам людей, зверей и птиц. Отсюда мой интерес к певчим птицам. Если б я
развивал этот талант, я сейчас, наверное, был бы народным артистом. Но я
пошел на комсомольскую работу, а там этот талант оказался не нужен.

И вот, когда умер отец Железного Колена, меня подговорил мой товарищ, с
которым я пас домашних коз, попугать Железное Колено, подражая голосу его
отца, который я хорошо помнил. И я стал время от времени, находясь недалеко
от дома Железного Колена, на их семейном кладбище, звать его голосом отца.

-- О, Гедлач, -- кричал я, -- иди сюда, иди! Обычно под вечер так
прокричав несколько раз, я замолкал, а потом гнал свое стадо домой. Дорога
моя проходила мимо дома Железного Колена и я иногда видел его, неподвижно
стоящего на взгорье посреди двора и удивленно прислушивающегося к чему-то.

-- Ты проходил мимо наших могил? -- спрашивал он у меня.

-- Проходил, -- отвечал я.

-- Никого не видел?

-- Нет.

-- Ничего не слышал?

-- Нет, -- отвечал я, -- а что?

-- Голос отца слышится, -- отвечал он, -- не пойму, что ему надо...
Поминки провели как надо, сороковины устроили хорошие, придет годовщина и
годовщину отметим... Не пойму, чем он недоволен...

Вскоре вся деревня узнала, что отец Железного Колена призывает его к
себе.

-- Наверное, медведь тебя пригрызет или сорвешься с какого-нибудь
склона, -- говорили ему односельчане.

-- Ну что ж, -- отвечал он, не переставая сверкать своими совиными
глазами, -- если пришел мой срок -- никуда не денешься...

Я, конечно, кричал далеко не каждый день, а так в неделю раз или два.
Нам забавно было смущать этого дикого человека. И я, конечно, никак не
ожидал, что он при своей дикости обладает звериной хитростью, о которой
никто тогда не подозревал. Оказывается, он заметил некоторую связь между
зовом отца и моим через некоторое время появлением со стадом на дороге,
проходящей мимо его дома.

И вот однажды, когда я стоял возле могил их семейного кладбища и,
поднеся руку ко рту, осторожно прокричал: "О, Гедлач, иди сюда, иди!" --
"Ах, это ты, сукин сын!" -- услышал я вдруг его голос и увидел его самого,
выскочившего из-за чинары, росшей на кладбище. Как он за нею смог
притаиться, не могу понять.

В первую секунду я замер от ужаса, увидев его искаженное гневом лицо и
желтые глаза разъяренной совы. В руках он держал ружье. В следующую секунду
я покатился вниз с обрывистого склона, поросшего кустами сассапариля. Вслед
за мной грохнул выстрел, я услышал, как пуля свистнула над моей головой. Я
вскочил на ноги и бежал до самого дома. Хотел он меня убить или хотел
напугать -- до сих пор остается для меня неясным.

В тот день отец мой привел брошенное мной стадо домой и договорился с
Железным Коленом, что сам меня накажет. Но отец, зная, что Железное Колено в
меня стрелял и я был смертельно перепуган этим выстрелом, не стал меня
наказывать.

В один из ближайших дней, когда я возвращался домой со стадом коз и
проходил мимо дома Железного Колена, тот окликнул меня.

-- Чтой-то отец перестал меня звать, -- спросил он, -- не знаешь ли
отчего?

-- Не знаю, -- сказал я, опустив голову, чтобы не смотреть в его
совиные глаза.

-- Не пролети пуля мимо твоей дурной башки, -- сказал он, -- в самый бы
раз тебе спросить у моего отца: не надо ли ему чего от меня?

-- Прости, Железное Колено, -- ответил я, -- я пошутил.

-- Вот и я в шутку стрельнул в тебя, -- сказал он и повернулся к дому.

Года через два Железное Колено женился и на удивление всем из соседнего
села привез очень красивую девушку. Трудно было понять, почему она
согласилась выйти замуж за Железное Колено. Ни привлекательной внешности
(почти урод), ни особого достатка в доме у него никогда не было. Может, она
соблазнилась его охотничьими подвигами или что-то другое -- не знаю.

Тем не менее он женился на этой красивой девушке, сыграл свадьбу, а
примерно через две недели после женитьбы собрался в горы, потому что
начиналось лето. Односельчане в шутку говорили ему, как это он не боится
бросать без присмотра молоденькую жену, когда она только-только вошла во
вкус. А в доме у него жена оставалась одна. Но он этих шуток не понимал. Он
отвечал, что слишком привык проводить лето на альпийских лугах, а в жаркой и
потной деревне он никак не может оставаться на лето. Одним словом, он так и
уехал в горы. Но он не только летом, он и зимой надолго отлучался, собираясь
в многодневные охотничьи походы.

Бог знает, как он там жил со своей молодой женой, но детей у них не
было. Года через два-три в деревне стали поговаривать, что жена Железного
Колена подживает со своим соседом. Там жил парень лет тридцати, холостяк,
красавец, богатырь. Он жил один со своим племянником и работал в сельмаге.
Ну, поговаривали, конечно, об этом шепотом, и никому в голову не приходило
открыть глаза Железному Колену. Во всяком случае, среди наших родственников.

Однажды мы сидели на кухне перед очажным огнем. Мама готовила обед, а
отец, сидя у огня и разговаривая с дядей Михелом, время от времени
поглядывал в открытую дверь кухни, где виднелась его лошадь, привязанная
уздечкой к всаженному в землю лому. Когда лошадь объедала всю траву вокруг
лома на радиусе вытянутой уздечки, он выходил из кухни, подходил к лому и
всаживал его в другое место, чтобы лошадь поела свежей травы. Просто пустить
ее пастись было нельзя, потому что во дворе росли саженцы фруктовых
деревьев.

И вот отец в третий раз вышел во двор, чтобы вынуть из земли лом и
всадить его в новое место. Вдруг он остановился посреди двора, прислушиваясь
к чему-то.

-- Тише! -- крикнул он в кухню и застыл, прислушиваясь. Потом обернулся
в сторону кухни и крикнул дяде: -- Поди-ка сюда, Михел. Сдается мне, что
кто-то дурным голосом кричит...

Мы все высыпали во двор и стали слушать. Сначала ничего невозможно было
разобрать, а потом я услышал далекое:

-- ...Кто-нибудь... Беда... Беда...

У дяди Михела слух был острый, как у оленя. Он не только услышал слова,
но и определил, кто кричит.

-- Это племянник нашего завмага, -- сказал он, вслушиваясь...

-- Беда, беда... -- снова в тишине раздался еле слышный голос, --
кто-нибудь, кто-нибудь...

-- Там что-то страшное случилось! -- крикнул отец и, сняв уздечку с
лома, влез на неоседланную лошадь. Он погнал ее к дому завмага.

-- А ты, Михел, крикни братьев и приходите туда, -- сказал он,
обернувшись, и, открыв ворота, выехал на дорогу.

Минут через двадцать мы все подошли к дому завмага, где уже было
несколько соседей во главе с моим отцом.

Все толпились на кухне. Я заглянул в двери и увидел завмага, лежащего
возле кухонной кушетки на спине. Его запрокинутая голова лежала в огромной