о каких личных чувствах или побуждениях и речи быть не могло.
ночь; я все помню и ничего не хочу забывать. В ту ночь я боролась с че-
ловеком за его жизнь; повторяю - дело шло о жизни и смерти. Слишком ясно
я чувствовала, что этот чужой, уже почти обреченный человек жадно и
страстно хватается за меня, как утопающий хватается за соломинку. Уже
падая в пропасть, он цеплялся за меня со всем неистовством отчаяния. Я
же всеми силами, всем, что мне было дано, боролась за его спасенье. Та-
кие часы выпадают на долю человека только раз в жизни, и то одному из
миллионов; не будь этого ужасного случая, и я никогда бы не узнала, как
пылко, с какой исступленной и необузданной жадностью потерянный, пропа-
щий человек упивается последней каплей живой, горячей жизни; никогда бы
я, жившая до тех пор в полном неведении темных сил бытия, никогда бы я
не постигла, как мощно и причудливо природа в едином дыхании переплетает
жар и холод, жизнь и смерть, восторг и отчаяние. Эта ночь была так насы-
щена борьбой и словами, страстью, гневом и ненавистью, слезами мольбы и
опьянения, что она показалась мне тысячелетием. И мы, в слитном порыве
бросаясь в пропасть, один - неистово, другой - безотчетно, вышли из это-
го смертельного поединка преображенные, с новыми помыслами, с новыми
чувствами.
Скажу только о первой минуте своего пробуждения. Я очнулась от свинцово-
го сна, сбросила с себя оковы такой бездонной ночи, какой никогда раньше
не знала. Я долго не могла открыть глаза, и первое, что увидела, был чу-
жой потолок у меня над головой, потом очертания чужой, незнакомой, отв-
ратительной комнаты, в которой я неведомо как очутилась. Сначала я убеж-
дала себя, что это сон, только более легкий, более прозрачный, в который
я погрузилась после того удушливого, сумбурного кошмара; но за окнами
был яркий, режущий солнечный свет, снизу доносился уличный шум, стук ко-
лес, трамвайные звонки и людские голоса. И тут я поняла, что не сплю,
что это явь. Невольно я приподнялась, силясь припомнить, где я, и вдруг
я увидела - мне никогда не передать вам охватившего меня ужаса - чужого
человека, спавшего рядом со мной на широкой кровати... чужого, чужого,
совсем чужого, полуголого, незнакомого человека...
опустилась на подушки. Но то был не спасительный обморок, не потеря соз-
нания, напротив - я мгновенно вспомнила все страшное, непостижимое, что
случилось со мной; у меня было одно желание - умереть от стыда и отвра-
щения. Как могла я очутиться в какой-то подозрительной трущобе, в чужой
кровати, с незнакомым человеком! Я отчетливо помню, как у меня перестало
биться сердце; я задерживала дыхание, словно этим могла прекратить жизнь
и погасить сознание, это ясное, до жути ясное сознание, которое все по-
нимало, но ничего не могло осмыслить.
быть, так лежат мертвецы в гробу; знаю только, что я закрыла глаза и
взывала к богу, к небесным силам, молила, чтобы это оказалось неправдой,
вымыслом. Но мои обостренные чувства уже не допускали обмана, я слышала
в соседней комнате людские голоса и плеск воды, в коридоре шаркали шаги,
и эти звуки говорили, что все это правда, жестокая, неумолимая правда.
ние: такие мгновения обладают иной длительностью, чем спокойные отрезки
времени. Но внезапно меня охватил другого рода страх, пронизывающий, ле-
денящий страх: а вдруг этот человек, имени которого я не знала, проснет-
ся и заговорит со мной! И я тотчас же поняла, что мне остается лишь од-
но: одеться и бежать, пока он не проснулся, больше никогда не попадаться
ему на глаза, не говорить с ним, спастись бегством, пока не поздно. Ско-
рее прочь отсюда, в свою жизненную колею, в свой отель, и с первым поез-
дом прочь из этого проклятого места, из этой страны! Больше никогда не
встречаться с ним, не смотреть ему в глаза, не иметь свидетеля, обвини-
теля и соучастника! Эта мысль придала мне силы: осторожно, крадучись,
воровскими движениями, дюйм за дюймом (лишь бы не шуметь!) пробиралась я
от кровати к своему платью. Со всей осторожностью я оделась, дрожа всем
телом, каждую секунду ожидая, что он проснется, - и вот удалось, я уже
готова. Только шляпа моя лежала с другой стороны, в ногах кровати, и
когда я подходила на цыпочках, чтобы взять ее, тут... я просто не могла
поступить иначе: я должна была еще раз взглянуть на лицо этого чужого
человека, который свалился в мою жизнь, точно камень с карниза; лишь
один раз хотела я взглянуть на него; и что самое удивительное: этот мо-
лодой человек, погруженный в сон, был действительно чужой для меня; в
первый момент я даже не узнала его лица. Словно сметены были вчерашние
искаженные страстью, сведенные судорогой черты, - у этого юноши было
совсем другое, совсем детское, мальчишеское лицо, сиявшее ясностью и
чистотой. Губы, вчера закушенные и стиснутые, были мягко, мечтательно
раскрыты и почти улыбались; волнистые белокурые пряди мягко падали на
разгладившийся лоб, и ровное дыхание легкими волнами вздымало грудь.
неистового азарта, как на лице этого незнакомца за игорным столом. Но
никогда, даже у невинных младенцев, которые иногда во сне кажутся оза-
ренными сиянием ангельской чистоты, не наблюдала я выражения такого лу-
чезарного, такого поистине блаженного покоя. В этом лице, отражавшем
тончайшие оттенки чувств, сейчас была райская отрешенность от всяческих
забот и треволнений. При этом неожиданном зрелище с меня, словно тяжелый
черный плащ, соскользнули все страхи и все опасения - мне больше не было
стыдно, я почти радовалась. Все страшное, непостижимое вдруг обрело
смысл, я испытывала радость, гордость при мысли, что, если бы я не при-
несла себя в жертву, этот молодой, хрупкий, красивый человек, лежавший
здесь безмятежно и тихо, словно цветок, был бы найден где-нибудь на ус-
тупе скалы окровавленный, бездыханный, с изуродованным лицом, с дико вы-
таращенными глазами; он был спасен, и спасла его я. И я смотрела мате-
ринским взглядом (иначе не могу назвать) на спящего, которого я вернула
к жизни, как бы снова родив, с еще большими муками, чем собственных де-
тей. Быть может, это звучит смешно, но в этой замызганной, омерзительной
комнате, в мерзкой, грязной гостинице меня охватило такое чувство, слов-
но я в церкви, блаженное ощущение чуда и святости. Из ужаснейшей минуты
моей жизни возникла другая, самая изумительная, самая просветленная.
спящий вдруг открыл глаза. Я вздрогнула от испуга. Он стал удивленно ос-
матриваться, видимо, так же как я, с трудом стряхивая с себя тяжелый,
глубокий сон. Его взгляд недоуменно блуждал по чужой, незнакомой комна-
те, потом с удивлением остановился на мне. Но он еще не успел открыть
рта, как я уже овладела собой: только не дать ему сказать ни слова, не
допустить ни вопроса, ни фамильярного обращения, ничего не объяснять, не
говорить о том, что произошло вчера и этой ночью!
надцать часов мы встретимся у входа в казино, там я позабочусь о
дальнейшем.
комнаты; я бежала без оглядки из гостиницы, названия которой не знала,
как не знала имени человека, с которым провела ночь.
ла, в ее голосе уже не слышалось мучительного волнения. Как повозка, с
трудом взобравшаяся на вершину, легко и быстро катится под гору, так
непринужденно и свободно лилась теперь ее речь.
вчерашнего ливня воздух был чистый и легкий - и так же было у меня на
душе. Вспомните, что я говорила вам: после смерти мужа я отказалась от
жизни; дети больше не нуждались во мне, сама я была себе в тягость, а
всякое существование без определенной цели - бессмысленно. Теперь впер-
вые мне выпала задача: спасая человека, я огромным усилием воли вырвала
его из небытия. Оставалось одолеть еще кое-какие препятствия, и моя цель
была бы достигнута. Итак, я прибежала к своему отелю; портье встретил
меня удивленным взглядом: ведь я вернулась домой только в девять утра;
но мне и горя было мало, ни стыд, ни досада не угнетала меня. Желание
жить, радостное сознание, что я кому-то нужна, горячо волновало кровь.
только после) сняла траурное платье, заменив его более светлым, пошла в
банк за деньгами, потом поспешила на вокзал справиться об отходе поезда;
с необычайной энергией я сделала, кроме того, еще несколько дел. Остава-
лось только осуществить отъезд и окончательное спасение подкинутого мне
судьбой человека.
во тьме, в каком-то вихре, как будто внезапно столкнулись два камня,
низвергнутые водопадом; мы едва знали друг друга в лицо, я даже не была
уверена, что незнакомец меня узнает. Вчера эго был слепой случай,
опьянение, безумие двух смятенных людей, а сегодня мне предстояло отк-
рыть ему больше о себе, чем вчера, ибо теперь, в ярком, беспощадном све-
те дня, я должна была предстать перед ним такою, какой была, - живою
женщиной.
подойти к казино, как молодой человек вскочил со скамьи и поспешил мне
навстречу. Сколько радостного удивления, детской непосредственности было
в его как всегда красноречивых движениях! Он бросился ко мне, в глазах
его сияла радостная и вместе с тем почтительная благодарность, и глаза
эти смиренно потупились, уловив мое смущение. Так редко встречаешь в лю-
дях благодарность, и как раз наиболее признательные не находят для нее
слов; они неловко молчат, стыдятся своего чувства и нередко говорят нев-
попад, пытаясь скрыть его. Но этот человек, которого бог, как некий та-
инственный ваятель, наделил даром предельно рельефно, осязаемо и красиво
выражать все движения души, всем своим существом излучал страстную, го-
рячую благодарность. Он нагнулся над моей рукой и, благоговейно склонив