Больше не заманишь меня в лабораторию или в охрану народного здоровья.
Кончено! Буду только зарабатывать деньги.
- запугивают несчастных миллионеров до того, что они идут на все мыслимые
и немыслимые обследования и операции, какие может предложить медицинская
коммерция. Надеюсь, что так! Чего мне ждать? Буду до конца своей жизни
врачом-коммерсантом, членом торговой ассоциации. Надеюсь, на это у меня
достанет ума!
остальных презирают. И как не презирать, когда толпа презирает тех, кто не
грабит? У Ангуса Дьюера достало ума понять это с самого начала, еще в
университете. Он, вероятно, владеет в совершенстве хирургической техникой,
но ему известно, что человек получает только то, что сумел заграбастать.
Подумать, сколько лет понадобилось мне, чтобы понять простую вещь, которая
была ему ясна всегда!
стану зарабатывать, скажем, тридцать тысяч в год, а тогда я приглашу
Окфорда и открою собственную клинику, где буду сам и терапевтом и полным
хозяином всего предприятия, и буду выжимать из больных все деньги, какие
удастся.
ковров, - что ж, пусть платят за ковры!
желать ничего другого! Да, я не желаю быть ничем другим, поверь мне! Я
дошел до точки!
хотя весь этот год пронесся без событий, без весны и осени, без волнений,
Мартин был добросовестным механиком самой солидной, самой светлой и чистой
и самой унылой медицинской фабрики - клиники Раунсфилда. Ему не на что
было жаловаться. Правда, в клинике, пожалуй, слишком много просвечивали
рентгеном искалеченных светской жизнью женщин, которым больше пользы
принесли бы роды и мытье полов, чем изящные маленькие рентгенограммы; и,
может быть, слишком кровожадно хмурились на каждую миндалину; но, конечно,
не было на свете фабрики столь хорошо оборудованной и столь лестно
дорогой, и ни одна другая не могла бы так быстро прогонять свое
человеческое сырье через столько процессов обработки. Мартин Эроусмит,
некогда смотревший свысока на всяких Пиккербо и Винтеров, питал к
Раунсфилду и Ангусу Дьюеру и другим искусным, вылощенным специалистам
клиники только уважение человека бедного и необеспеченного к ловкому и
богатому.
привычках.
легко, а фехтовал, как демон, с каменным лицом. Спать ложился не позже
половины двенадцатого; никогда не пил больше чем раз в день; и никогда не
читал и не говорил ничего такого, что не служило бы к вящему преуспеянию
блестящего молодого хирурга. Его подчиненные знали, что доктор Дьюер
непременно явится минута в минуту, безукоризненно одетый, абсолютно
трезвый, очень спокойный и убийственно холодный по отношению ко всякой
сестре, которая допустит оплошность или понадеется на улыбку.
миндалин, подчинился бы Ангусу для вскрытия брюшины и Раунсфилду для любой
операции в мозгу - при условии, что сам он был бы вполне уверен в
необходимости хирургического вмешательства, но он никак не мог возвыситься
до процветающей в клинике лирической веры, что каждая часть тела, без
которой человек может как-нибудь обойтись, должна быть немедленно удалена.
день Мартин не жил. Шевеля проворными руками и одной десятой мозга, он
делал анализ крови и мочи, проверку на Вассермана, изредка вскрытие, и все
это время был мертвецом в белом кафельном гробу. Утопая в словоблудии
Пиккербо и сплетнях Уитсильвании, он жил, он боролся с окружающим. Теперь
бороться было не с чем.
книжных и художественных магазинов, и театров, и концертов. Они читали
романы, читали историю и путешествия; на обедах у Раунсфилда или Ангуса
они разговаривали с журналистами, инженерами, банкирами, купцами. Смотрели
русскую пьесу, слушали Мишу Эльмана, читали готлибовского любимца - Рабле.
Мартин научился флиртовать не по-мальчишески, Леора впервые в жизни
побывала у парикмахера и маникюрши и стала брать уроки французского языка.
Она звала когда-то Мартина "гонителем лжи", "искателем истины". Теперь они
решили, обсуждая этот вопрос в тесной квартирке из двух с половиной
комнат, что большинство людей, именующих себя искателями истины, - людей,
которые походя болтают об истине, точно она какой-то осязательный предмет,
существующий сам по себе, как дом, или хлеб, или соль, - что эти люди
стремятся не столько найти истину, сколько облегчить свой умственный зуд.
В романах эти искатели выпытывали "тайну жизни" в лабораториях, где,
по-видимому, не было ни реактивов, ни бунзеновоких горелок; или они
отправлялись, неся большие затраты, претерпевая тяжелые неудобства из-за
духоты в поездах и непрошенных змей, в обители гималайских отшельников и
узнавали от антисанитарных мудрецов, что Дух становится способен на
всякого рода возвышенные деяния, если человек тридцать или сорок лет будет
есть рис и созерцать свой пуп.
никакой Истины, а есть только много истин; что Истина не яркокрылая птица,
которую надо выследить в горах и поймать за хвост, а скептическое
отношение к жизни. Он настаивал: самое большее, на что может рассчитывать
человек, это что он благодаря упорству или удаче будет делать такую
работу, которая доставит ему радость, и сумеет в своей области глубже
вникнуть в факты, чем любой рядовой работник.
должным образом прогрессирует. Когда он пробовал ровняться на
раунсфилдских специалистов или на их коллег, он еще больше приходил в
уныние, чем в свое время из-за надменной отповеди доктора Гесселинка из
Гронингена. На торжественных завтраках в клинике он встречал хирургов из
Лондона, Нью-Йорка, Бостона; людей, обладающих лимузинами и положением в
обществе и оскорбительной веселостью специалиста, которого всюду
приглашают, - или еще более оскорбительным спокойствием человека, которому
забавны стоящие ниже его; встречал мастеров хирургической техники,
читающих доклады на медицинских конференциях, администраторов и
начальников, не боящихся делать операцию на глазах у сотни врачей, или
давать подчиненным вежливые, но категорические приказания; генералов от
медицины, не знающих, что такое сомневаться в себе; великих жрецов и
целителей; людей зрелых, и мудрых, и внимательных, и ласково
обходительных.
Густав Сонделиус - скоморохом, а город Наутилус - недостойным страстной
борьбы. Подавленный их лощеной учтивостью, Мартин чувствовал себя лакеем.
Леорой вопрос: "Что такое Мартин Эроусмит и куда он идет?" - и
признавался, что знакомство с прославленными хирургами разрушает его былую
веру в свое превосходство над людьми. Леора его утешала:
хирургов. Не правда ли, они вежливы, и чванны, и делано улыбаются? Ну так
вот! Помнишь, ты сказал мне, что профессор Готлиб называет таких господ
"людьми скучного веселья"?
хлесткую озорную песню:
в зрелого человека, развивались и отношения между ним и Леорой: обоюдная
приверженность юноши и девушки, готовых на всякие превратности, переходила
в прочное постоянное чувство. Между ними установилось то взаимное
понимание, которое знакомо только мужьям и женам, редким мужьям и женам,
когда они, несмотря на все различия, представляют собою нерасторжимые
части одного целого, как глаз и рука. Но это их срастание не означало, что
они жили всегда в розовом блаженстве. Потому что Мартин глубоко любил
Леору и был в ней неколебимо уверен и потому что гнев и горячая, страстная
несправедливость суть проявления доверия - Мартин бывал с Леорой так
раздражителен и придирчив, как не позволил бы себе быть ни с одной другою
женщиной, ни с одной прелестной Орхидеей.
удостаивая Леору слова, и на долгие часы оставлял ее одну, наслаждаясь
Мережковский Дмитрий
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Орловский Гай Юлий