Чтение 66–й страницы книги ~Стандинг или правила хорошего тона~

этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно,
пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги
как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них!

Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее
очень волнует. Это грубые выражения.

-- Господа, -- говорит она, властно глядя на нас своими смущающими,
смущенными и чуточку блудливыми глазами, -- в современном разговорном языке
существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания,
потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в
коем случае не следует говорить: "Я говорю за это"...

-- Нет, -- вмешивается Толстый, -- надо говорить: "Я разговариваю за
это".

Она продолжает:

-- Никогда не говорят; "Я иду к парикмахеру!"

-- Следует говорить: "Я иду к цирюльнику", -- прерывает ее Берю. -- А
еще проще и естественнее: "Я иду обкорнать свои патлы".

-- Не следует говорить, -- продолжает она, еле сдерживая раздражение,
-- что поделываешь?"

-- А следует говорить: "Над чем колупаешься", -- утверждает
Энциклопедист.

-- Не следует говорить, -- продолжает гостья благородных кровей: "Я иду
в концерт".

-- Особенно, если концерт симфонический, -- иронизирует Находчивый.

-- Не следует говорить: "Ехай туда"...

-- Следует говорить: "Едь туда!"

-- Не следует говорить: "Идите, пожалуйста, есть"...

-- Надо просто крикнуть: "На рубои!"

-- Не следует говорить "Аэроплан".

-- Говорят: "Боинг".

Графиня пожимает плечами.

-- Не следует также говорить: "Я мечтал об вас", а надо: "Я мечтал о
вас!"

Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и
смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и
прижимает ее к своей широкой груди.

-- Я всего-навсего простой Берюрье, -- лепечет Его Нежность, -- но я
позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой
"А". Да, Аб вас!"

Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и
ухом не повел.

-- Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная
графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками
(он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной
(голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.

Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит
Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к
моему столу.

-- Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! -- говорит он
мне.

-- Это что такое! -- лает Толстый с эстрады. -- Вы не знаете, что надо
стучаться, когда входишь в класс?

-- Извините меня, но это срочное дело, -- растерянно бормочет
Дюбуа-Дюран.

Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.

-- Вот так ничего себе, -- раскрыв от изумления рот, говорит он.

-- А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! -- приказывает Толстый.

Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине.
Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым.

-- А тебе чего здесь надо, потаскуха! -- кричит он.

Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар.

-- Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были
полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время
Революции!

-- Вот эта? Графиня! -- не стесняясь хохочет посыльный, -- вы шутите,
господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в
Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и
в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном
из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца!
Скажи, что это не так, ты, шлюха! -- кричит Дюбуа-Дюран в лицо
нелицеприятной гостье этой недели.

Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее
естество прорывается наружу.

-- Сам ты шлюха! Гомик! -- кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню.
-- О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как
бульдоги!

-- Это невозможно! Это невозможно! -- умирающим голосом стонет Толстый,
перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие
стоны.

-- Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя "Даму
с камелиями!" -- мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все
навешанные на ней побрякушки.

Она клеймит его пальцем и голосом.

-- И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть
способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц
валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы
выучить отрывной календарь "Вермо", да и то двадцатилетней давности!
Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно
спрягать глаголы!

И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать
реверансы, -- с такими-то слоновьими ногами -- и чмокать ручки! Он и без
картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у
него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где
морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои
пособия и правила хорошего тона -- все равно из тебя никогда не получится
джентельмена великого века!

Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками
раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими
заскорузлыми и порезанными пальцами.

Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно
смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня
узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой
личности.

Глава шестнадцатая

В которой все проясняется

Директор, заложив руки за спину, меряет ногами свой кабинет. Время от
времени он останавливается у одной из картин, украшающих стены помещения,
чтобы снять нервное напряжение.

-- Друг мой, -- говорит он мне, -- я не мог ждать, пока закончится
лекция. Мне надо с вами поговорить... Присаживайтесь!

Мы садимся по разные стороны его рабочего стола.

-- Вы видели фотографию Канто?

-- Да, -- говорю я. -- Видел. В школу подсунули мнимого Канто.

-- Еще вчера, -- признается Босс, -- я отправил фотографию моего
экс-слушателя в службу архивов и в службу криминалистики уголовной полиции.
На всякий случай,

-- Браво, господин директор!

Он снисходительно отмахивается от моего комплимента.

-- Почти одновременно с фотографией настоящего Авеля Канто я получил
вот это сообщение.

Он протягивает мне телеграмму.

Я быстро пробегаю текст. Вот что там было написано:

ЧЕЛОВЕК О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ НЕКТО ГАНС БЮРГЕР НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
ИЗВЕСТЕН ПОД КЛИЧКОЙ ГАНС ДИНАМИТЧИК ТЧК РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ ПЯТИ СТРАН
ТЧК

Я клаху телеграмму на стол.

-- Смелый парень, не побоялся сунуться в пасть сыщикам!

Но директор пожимает плечами.

-- А пока у меня есть моральное подтверждение того, что готовится
покушение. Этот человек подложил бомбу, комиссар!

И, будто смакуя эту мрачную новость, шепчет, четко выговаривая каждый
слог.

-- В этом заведении заложена бомба.

-- Поиски что-нибудь дали?

-- Ничего! Я сам лично со своими главными сотрудниками обследовал
маршрут, которым я хочу завтра провести президента.

Он снимает свои очки, дует на стекла и тщательно протирает их шелковым
платочком из нагрудного кармана.

-- Мы оказались в пренеприятной ситуации, мой дорогой друг. Если
произойдет покушение, вы представляете, какой будет скандал? Наша прекрасная
Школа пользуется большим авторитетом за рубежом.* Начальники полиции других
стран приезжают со всех концов земли, чтобы посетить ее и поучиться нашим
методам.

-- Господин директор, -- решительно говорю я, -- нужно отменить
завтрашний визит,

Он пожимает плечами.

-- Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно.