прежним.
- оставаться прежним. Ты меня прямо-таки обрадовал.
что будет с его женой, так любил ее, бедненький...
каждым днем их будет все больше и больше. Но, пусть это
жестоко, каждая утрата - подведение итога: что остается в
памяти? Да, жизнь - это память".
лицо Ростопчина; услыхал тянущий голос ведущего: пятнадцать
сотен, шестнадцать сотен, семнадцать сотен; снова подумал о
том, с чем приедет в Москву; обещал привезти Врубеля; ему
поверили; нет мне прощения; позор.
тревожно вспыхивала белая лампочка, вмонтированная в
телефон, - просьба позвонить в службу информации, сообщат,
кто ищет; набрал цифру "6": девушка словно бы ждала его,
пожелала доброго вечера, сказала, что уже шесть раз звонил
"принс Ростоучи", просил связаться с ним, когда бы мистер
Степанов ни вернулся.
ликующим. - Где ты был? Сейчас же бери такси и приезжай ко
мне.
трясутся.
нечто крайне важное, иначе Ростопчин не говорил бы так;
сунул голову под кран, снял костюм, надел джинсы и куртку,
спустился вниз, сел в такси, назвал "Кларидж"; шофер
посмотрел с удивлением, но ничего не сказал; совсем же
рядом; англичане редко задают вопросы, каждый волен
поступать так, как он счел нужным,
и вчера, когда он был в костюме; их дело приветствовать
каждого; внутри есть своя, особая служба, которая быстро
сориентируется; самое страшное - отпугнуть клиента; сейчас и
Рокфеллер ходит в старых кроссовках, вот будет шокинг, если
турнуть его от двери!
отекли; руки снова сделались ледяными; глаза, однако, сияли
- картина стояла рядом на стуле; он кивнул Степанову.
бальзамом"; сделал уровень записи разговора в соседнем
номере максимально громким; каждый звук отдавался в
маленьких наушниках словно удар колокола.)
голову подушку Анны, она всегда спала на этой, длинной, шутя
называла ее "батоном", закрыл глаза и снова ощутил дурноту.
Она преследовала его все время, когда он возвращался в
Бремен на теплоходе; денег хватило только на палубный билет;
крепко штормило; один из моряков посоветовал перекусить, это
спасает; "И не бойтесь глотнуть как Следует, потом
освободитесь, сразу же станет легче".
добраться от порта до дома; какое там перекусить; сидел всю
дорогу возле поручней; дважды вывернуло желчью, тряслась
челюсть; думать ни о чем не мог, какая-то каша в голове;
мелькали странные лица; то Рив с Райхенбау; проклятые
родственнички, скалятся, прячась друг за друга; то
снисходительно улыбающийся Ростопчин в своем летнем костюме,
то растерянный Степанов; желваки ходят грецкими орехами,
мешки набрякли под глазами; руки трясутся; то слышался голос
господина из "исторического общества", который звонил
накануне отъезда в Лондон; пятнадцать тысяч марок мы готовы
уплатить сразу же, напрасно отказываетесь, господин
профессор Золле, все права на изыскания сохраняются за вами:
иногда он видел близко от себя лицо Анны, ее добрые большие
глаза; они стали какими-то другими накануне смерти; она
знала, что конец близок, болезнь неизлечима, в клинику
отказалась лечь - к чему лишние траты, и так в долгу; пила
обезболивающее, поэтому страданий так остро не чувствовала,
только ощущала, как день ото дня слабеет; лицо сделалось
желтым, а уши, раньше такие маленькие, красивые, стали
похожи на старые капустные листья.
себя услышать музыку Вагнера, она живет в каждом, необходимо
понудить себя к тому, чтоб не сдерживать ее в себе, не
бояться ее грозной очищающей значимости, а, наоборот,
следовать за нею, чувствуя, как напрягаются мышцы и тело
перестает быть дряблым, безвольным; однако Вагнер не звучал
в нем, порой он слышал веселые переливы Моцарта, солнечные,
детские; каждый человек-это детство, ничего в нем не
остается, кроме детства.
скамейку, чувствуя, как подступает голодная дурнота; вот
будет стыд, если вывернет прямо здесь.
человек в далеко не свежей рубашке и курточке, закапанной на
животе вином и соусами; достал сигарету, грубо и крошаще
размял ее, прикурил и, вытерев со лба пот, спросил:
что боролся с приступом рвоты,
сделать интервью с вами. В сегодняшний вечерний номер.
Позвоните мне домой позже...
путешествия? Не следовало сидеть в каюте. Вышли б на
палубу...
чувствуя, как на висках выступает холодная испарина.
протянул Золле.
навернулись на глаза и медленно, солоно потекли по щекам.
буфетной стойке, заказал гамбургер и пива.
лучше.
вообще-то к встрече с любым журналистом он готовился загодя,
очень важно быть лапидарным в слове, когда говоришь с людьми
прессы; они ведь так старательно подгоняют тебя под
конструкцию, заранее ими придуманную; внимание и еще раз
внимание; но этот толстяк был как-то по-доброму флегматичен;
достатком тоже, видно, не отличается, весь жеваный вроде
него самого...
автобус, не здесь же говорить...
маленький тупичок за озером.
почувствовал себя одиноким и несчастным, и снова закружилась
голова: журналист отпер дверь громадного серебристого
"БМВ", в таких ездят тузы, а я-то думал, у него какой-
нибудь подержанный "фольксваген"; скова граница; как же
трагично расчерчен наш мир границами; не между