Чтение 67–й страницы книги ~Сторож брату моему~

Я огляделся. Пока кузнец говорил, люди на поляне, сами того не замечая,
перегруппировались, и если раньше в центре собравшихся были пришельцы из
столицы, то теперь в самой середине толпы оказался я. Люди громко дышали,
и кулаки их были сжаты. Те, кто был рядом со мной, отошли чуть подальше, и
теперь только я и кузнец Сакс остались на нешироком пространстве пустой
земли, а вокруг нас была гневная, напряженная толпа. И хотя все эти люди
были обычно спокойны и добры, сейчас достаточно было самой малости, чтобы
они убили меня, а мне это было вовсе ни к чему, да и им (я был уверен)
тоже.

Я понял, что молчать дальше нельзя.

- Я скажу!

Все замерло.

Помедлив еще немного, я заговорил. Намеренно не очень громко, потому
что вообще не обладаю зычным голосом, и мне редко приходилось выступать
перед большой аудиторией. Но вокруг было очень тихо, и каждое слово
явственно доносилось до всякого, кто стоял на поляне и слушал.

- Здесь правда перемешана с неправдой, - сказал я им. - Правда, что я
прилетел к вам вместе с тем человеком, о котором вы только что слышали.
Хотя нас не двое, а больше: нас восемь человек. Правда и то, что те
опасности, о которых вам сказали - и одна или другая, но одна из двух
обязательно - действительно угрожают всем вам, всему вашему миру.

Тихий шорох прошел по напряженной толпе - словно листья рощицы
зашелестели на ветру, на легком ветерке, что поднялся, чтобы предупредить
о надвигающейся буре; но то были не листья. Вздохнули люди, потому что им
на миг стало страшно, и сжались сердца.

- Но неправда то, - продолжал я поспешно, - что мы прилетели, чтобы
подвергнуть вас несчастьям. Наоборот, мы явились сюда, чтобы спасти вас. И
только для этого!

"Черт бы взял, - подумал я, - до чего же я говорю торжественно, так,
как никогда не говорил с друзьями, был ли разговор деловым, или просто для
развлечения". Я говорил торжественно - но не потому, что мне так
нравилось, - просто интуиция подсказала, что сейчас надо говорить именно
так, а не иначе; и минута была торжественной, хотя не веселым торжеством
победы, а скорее мрачным торжеством большой беды.)

- Мы хотим спасти вас, - сказал я дальше, - потому что там, где мы
живем, считают, что человека всегда надо спасать, если ему что-то грозит,
безразлично - близкий ли это человек, просто ли знакомый, или совсем
чужой, у которого с нами только одно общее, но очень важное: то, что все
мы - люди, и если мы сами не станем помогать друг другу, то никто другой
не поможет нам. Мы братья, если даже до вчерашнего дня ничего не знали
друг о друге.

Вы скажете: но почему же тогда мой товарищ сам заявил, что мы
собираемся погубить вас, наслать на вас страшные беды?

Мы прилетели уже несколько дней назад. И время очень дорого и вам, и
нам, потому что может наступить такой день, когда спасаться будет поздно и
останется только умереть. И все время мы старались, чтобы нас услышали,
поверили, чтобы позволили спасти вас, потому что одни, без вас, мы не
сможем сделать ничего. Мы старались, но никто не услышал нас. Нас сочли
преступниками. Нас сочли сумасшедшими. И никто не захотел говорить с нами
всерьез.

И, наверное, поэтому мой друг, самый старший из нас, решил заявить об
опасности так, как он это сделал. Потому что иначе нас по-прежнему не
услышали бы и все наши усилия пропали бы зря.

Вот и вы теперь слушаете меня лишь потому, что узнали о городских
делах. А если бы я просто вышел на поляну и стал кричать о страшной,
смертельной опасности и объяснять, в чем она заключается, вы тоже решили
бы, что я просто сошел с ума, и, может быть, принялись бы лечить меня, но
слушать не стали - до того самого дня, когда слушать оказалось бы уже
поздно.

И вот Сегодня, когда еще есть время, - я верю, что есть, - я говорю:
пока не поздно, надо сделать все, чтобы спасти жизнь. А дальше - судите
сами.

На этом я решил пока закончить.

Окружающие молчали. Потом кузнец Сакс спросил:

- Если не от вас, тогда откуда же исходят опасности, о которых говорите
все вы?

Я сразу же сказал (я ждал этого вопроса):

- От солнца.

Снова толпа прошелестела, но уже иначе: как я и ожидал, это был шелест
недоверия.

- От солнца? Знаешь, в это трудно поверить. В мире есть не так уж много
незыблемых вещей, но солнце - одна из них. С ним никогда ничего не
случалось ни на нашей памяти, ни на памяти тех людей, что жили до нас. Как
же ты хочешь, чтобы мы поверили, что солнце, которое дает жизнь всему, -
вдруг обернется для нас гибелью? Недаром все люди каждый день глядят на
него. Даже мы здесь, в лесу.

- Знаешь ли ты, как устроено солнце?

- Я думаю, мы все думаем, что оно никак не устроено - то есть, его
никто не устроил: оно всегда было таким. Как и весь мир. В школе нас
учили, что некогда оно возникло само собой, от сгущения газа, и учили, что
когда-нибудь оно погаснет и остынет, как остывает котел, когда в топке
догорают дрова и никто не подбрасывает их, потому что запас иссяк и некому
нарубить новых. Но оно потухнет еще очень не скоро, Ульдемир: непохоже,
чтобы солнце испытывало недостаток в топливе!

При этом Сакс посмотрел, прищурясь, вверх, где было солнце, и все
остальные, вслед за ним, тоже подняли глаза кверху.

- Ты прав, кузнец. Но что бывает с котлом, если дрова в топке пылают
все сильнее, а пару некуда выйти? Не взорвется ли такой котел?

- Он взорвется. Но надо устроить клапан с пружиной, который выпустит
часть пара, когда пар станет давить слишком сильно. И тогда ничего не
случится.

- А если клапана нет?

- Надо установить его.

- Как ты установишь его, кузнец, если котел раскален и огонь пылает
вовсю!

- Надо залить огонь.

- Так, согласен. Надо залить огонь, если можно. Он погаснет. И наступит
холод. Вот одна опасность, о какой говорил мой друг там, перед судом:
холод. Страшный холод, который придет сразу же после того, как солнце
перестанет обогревать мир. Но что сделал бы ты, кузнец Сакс, если воды
слишком мало, чтобы залить топку, и стенки котла уже содрогаются, едва
удерживая бушующий пар?

- Ну, тогда...

- Тогда ты убежал бы, не правда ли? И все, находящиеся близ котла,
сделали бы то же самое. Потому что все понимали бы: когда котел взорвется
- а он в таком случае непременно взорвется, - никто не уцелеет. Вот и
вторая опасность, кузнец: солнце может взорваться, как перегретый котел.

- Почему?

- Боюсь, что я не смогу объяснить этого тебе и всем остальным, а если и
объясню, то вы не сможете понять. Я не ученый, и вы тоже. Но я думаю, что
наши ученые смогут объяснить это вашим, и те поймут.

- Если мы поверим тебе и твоим друзьям, Ульдемир, то как мы сможем
спастись? Залить топку - тогда придет холод, и мы погибнем. Да и как это
сделать? Солнце далеко, и оно громадно, я не знаю, как подступиться к
нему.

- Это знаем мы. Наши ученые знают. Они могут потушить его.

- Хорошо. Вы зальете солнце. Но как вы спасете нас от холода? От
гибели?

И тут я решил, что нужный миг настал.

- Спасение одно: надо бежать.

Теперь по людям прошел уже не шелест, но гул.

- Бежать! - повторил кузнец. - Но куда можно убежать, если холод
наступит повсюду? Или в песках еще сохранится тепло?

- Нет, холод будет повсюду. Надо бежать из этого мира. Туда, куда
укажем мы.

- Можно ли вообще убежать из этого мира? Из него уходят, только когда
умирают. Ты это имеешь в виду?

- Совсем нет. Надо уходить к другому солнцу. Туда, где живем мы. Если
поторопиться, мы еще успеем вам помочь.

- Убежать из мира, - повторил кузнец негромко, но каждый услышал его.
Он отвел глаза от моего лица и медленно повернул голову направо, потом
налево, и все головы повернулись так же, все взгляды последовали за его
взглядом.

И люди как будто заново, в первый раз, увидели все, что было вокруг
них.

Лес окружал их плотной стеной. Теплый, светлый, дружелюбный лес, где не
было опасных хищников, не таились разбойники, не водилась нечистая сила -
лес, зелено-золотистый, щедрый на дрова и материал, на грибы и ягоды, на
тень, на лекарственные почки и иглы; лес, ласково шелестящий и
заставляющий дышать глубоко и радостно.

А за лесом, - они знали, - были поля, обширные и плодородные, кормившие
весь мир, дававшие по два урожая в год, поля, сперва зеленые, потом
золотые, потом коричневые, вспаханные - и снова покрывающиеся зеленым
ежиком всходов... И пестрые луга, на которых жирел скот и пахли цветы, и
так приятно было лежать в свободные часы, размышляя о разных вещах. И там
текли спокойные реки, кое-где на них были устроены плотины, и вода,
ниспадая, вращала громадные колеса водяных машин. Реки впадали в озера, а
еще дальше - в моря, где, правда, не жили люди, но со временем они дошли
бы и до морей, расселяясь понемногу по планете.

И стояли вокруг города, мирные, уютные города, где дома тонули в