Ражный-старший взял ее и поцеловал в лоб. А потом долго махала вслед уезжающей
машине...
напоминанию отца, чтобы особенно не увлекался девушками со стороны и не забывал
о невесте, которая между тем растет и ждет его совершеннолетия. Он же не
обратил на это особого внимания, поскольку в тот период был и в самом деле
влюблен в русскую учигельницу Марину, работающую в глухом селении Горного
Бадахшана. Виделись они редко - бригада спецназа почти постоянно находилась в
состоянии боеготовности, через границу уже в то время тащили оружие,
контрабанду и наркотики, а назад - тоже оружие, но самое современное, вплоть до
ракетных комплексов, золото неизвестного происхождения, секретные разработки
ВПК и рабов - в основном, русскоязычных жителей Востока. А чем реже, тем
встречи были теплее и яростнее, так что об Оксане он в то время забыл вообще.
спасительной от неприемлемого для аракса чувства, и он готов был поверить, что
пришел сюда, чтобы вспомнить юность и встретиться со своей нареченной. По
подсчетам, Оксане исполнилось шестнадцать лет - самый возраст для повторного,
осмысленного знакомства. Являться средь бела дня он посчитал слишком уж грубым
нарушением уставного порядка, просидел на автобусной остановке до сумерек,
после чего переоделся в гражданский костюм и, спрятав чемодан в кустах,
отправился искать дом невесты.
поединок с дедом Ерофеем, жил на территории пионерского лагеря, построенного в
Урочище еще в тридцатых годах, и исполнял там обязанности плотника-столяра и
ночного сторожа. Пока Вячеслав был мал, он и представления не имел, кто есть на
самом деле бородатый дед Гайдамак, круглый год таскавший валенки с галошами и
пугавший мальчишек из яблоневого сада. И когда после тринадцати лет, после
обряда посвящения в араксы этот старик однажды остановил его и совершенно
серьезно поздоровался, как полагалось по обряду, Вячеслав даже язык проглотил.
прирастаемые...
Ерофеем и нарек только что родившуюся правнучку Оксану невестой Вячеславу.
туристический комплекс, куда приезжали со всех сторон отдыхающие и совершали
конные маршруты по Валдайской возвышенности. В детских корпусах сейчас стояли
лошади, а в административном, где жили пионервожатые, останавливались туристы.
Скоро Ражный выяснил- инок Гайдамак жив и теперь работает конюхом, его внучка,
мать Оксаны, водила верховых туристов конными тропами, а правнучка еще училась
в школе и обучала на трехдневных курсах верховой езде вновь прибывших
отдыхающих. А жили они в том же самом доме с окнами на склон горы, откуда
открывался вид на десятки километров.
суженую, и был никем из живущих там не замечен. А народу в нем прибавилось:
часто выходили две разновозрастных старухи, молодая женщина, чуть ли не до ночи
во дворе бегали четверо малых детей, несколько раз появлялся подросток лет
двенадцати и вроде бы даже сам Гайдамак. Но Оксану он увидел смутно, сквозь
тюлевую занавеску - лишь ее силуэт. Точнее, девушку, схожую по возрасту с ней.
однако виделись отчетливо даже ночью, поскольку высокое крытое крыльцо было
ярко освещено, свет горел во всех окнах, будто там справляли какой-то праздник.
Глядя на него, Ражный тосковал и остро чувствовал себя сиротой, более того, в
прямом смысле бездомным, и затаенное чувство мести жалило, словно незримая в
темноте крапива...
лагеря, чтобы побродить по конюшням и ипподрому: вдруг да объявится нареченная!
Конюшни оказались почти пустыми- очередная группа отправилась в маршрут, и
Оксаны не было ни на манеже, ни в подсобках, ни в седельной. Зато возле детской
беседки, превращенной в овсяной амбар, он увидел инока. Было ему лет сто
семьдесят, не меньше, и прошедшие годы никак не отразились на старике: таким и
остался, каким помнился- высоким, сутуловатым, длинноволосым и с желтоватой
сединой.
поднес ладонь к уху, переспросил:
Гайдамак отпрянул, подергал себя за огромные вислые усы.
узнал, внезапно сгреб жесткой, костистой рукой за шею и стал ломать, гнуть с
силой к земле, словно вызывал на братание. Мощь была, глаза светились, но
памяти уже не хватало, поскольку инок узнать-то узнал, да напрочь забыл, что с
правнучкой обручил. На вопрос о ней глаза вытаращил:
ударили! А Ослаб прихлопнул.
выразил восторга, хотя по натуре был человеком веселым. Присмотрелся к
Раж-ному, за усы себя подергал.
нареченным не ездят... Да ладно, пошли!
обручения - ритуал, оставивший чувства еще более сложные: великое смущение,
невероятность происходящего и полное неверие, что крохотный новорожденный
ребенок когда-то станет женой. А его заставили взять руку девочки, и Ражный
едва успел отвернуть край покрывала, как она вцепилась в его палец. И так
крепко, что старики смеялись, когда Оксану пытались оторвать и унести.
себе невесту!
над трубой, но и в голову не пришло, что нареченная может быть там.
клещами и тяжелым молотком в руках, точными и сильными ударами раскатывала в
полосу толстый огненный прут арматурного железа. За ее спиной гудело белое
пламя, четко вырисовывая стройную, женственную фигуру.
серой окалиной и перестал слепить. Смотрела секунды две-три, не больше, и
увидеть выражение ее лица оказалось невозможно из-за контрового яркого света от
горна. И наоборот, их с иноком было видно отлично.
спекающийся уголь. После чего сняла рукавицу, сдернула с головы косынку.
наковальни. - Ну, здравствуй, боярин.
шутку эту следовало бы пропустить мимо ушей или тоже отшутиться, да само слово
в его сознании сейчас связывалось не с супружескими отношениями, где муж для
жены всегда был боярым мужем, а с Пересветом.
раскаленным железом.
холод и желание немедленно уйти отсюда.
остывающие подковы с бетонного пола; Оксана же неторопливо сняла фартук и,
приподнявшись на цыпочки, надела верхнюю лямку на шею жениха.
миг спонтанно, но твердо решил, что нареченная так и останется для него
навсегда нареченной, и не больше.
все, в том числе и женщины. Только не подковы ковали - золото, выделывая
украшения, в том числе и знаменитую, тончайшую скань, технологией которой до
сих пор обладали и держали в секрете. Естественно, быстро слепли от ювелирной
работы, и часто женщин кузнечных родов араксы называли темными.
Ерофея, Екатерина.
было в чести; у горна не стоял, но за незнакомое дело взялся как обычно, без
всяких сомнений, и только готовые подковы срисовывал взглядом. Раскаленный
металл неожиданным образом не возбуждал, а успокаивал, ибо был податливым,
послушным под молотком и гнулся, как этого хотелось, и эта власть действительно
чуть разогрела его.
для кухналей и бросил на пол. Суженая внезапно на лету подхватила ее -
малиновую, остывающую - голой рукой, подержала на ладонях, любуясь, и вдруг
коснулась губами уха.
второе от угла...
выходу.
наковальню. Инок же выключил поддув, выбросил из огня заготовки и, по-хозяйски
прибрав инструменты, спросил хмуро: