могло случиться, у него было еще немало сторонников; оттачивал фразы,
обдумывал аргументы, пытался делать зарядку, чтобы хватило сил и чтобы не
подвело в главный момент сердце. Потом, когда ему любезно сообщили - а до
его сведения вообще очень любезно доводили все способное его огорчить, -
что Янаев ушел в отставку и президентом Союза демократическими
двуступенчатыми выборами избран Крючков, пожилой человек понял, что
надежды нет; и стал равнодушен ко всему. Он знал теперь наверняка, что
никакого суда не будет. Жизнь державы текла дальше по своему извилистому
руслу, дробилась и бурлила на порогах, ветвилась узкими причудливыми
рукавами в откалывающихся областях, гнила и цвела от гнили в заводях и
затонах - никто даже в мыслях не хотел возвращаться вверх по течению.
Зачем? Ни хлеба, ни электричества, ни пороха от таких возвращений не
прибавится. За три года антисталинского треска, которым Горбачев нагло и
глупо пытался накормить народ, народ это прекрасно понял.
страну - но иначе, чем он бы разваливал: не по-умному, не с пользой, а просто
вдребезги; так, лохматой лапой стиснув хрупкую фарфоровую вазу в потугах ее
удержать, вдребезги давит ее безмозглая горилла, - кретины эти не поглупели
до того, чтобы унижать его физически: духотой, вонью, грязью, голодом. Нет.
Им, вероятно, куда как приятнее было, чтобы он, отнюдь не в робе и отнюдь не
с нар, смотрел <Время> и <Вести> по телевизору <Сони> из мягкого кресла,
надев свой любимый свитер и любимые широкие брюки - и в полном
сознании молча бесился, кусал губы, слеп от бешенства и бессилия. И
бессильно бы умирал.
такой великой целью? - не кусать губы, не беситься и не слепнуть, а смотреть
все эти окаянные, словно специально для накручивания массовой паранойи
выпекаемые новости как какую-нибудь <Рабыню Изауру>, отрешенно, свысока
и с усмешкой. Спасительное равнодушие начало посещать его к концу третьего
года в камере - а к середине четвертого не осталось, кроме равнодушия,
ничего.
общем-то, недорогую и необременительную - ломать им стало уже лень.
Незачем.
говорят о причинах прекращения свиданий. Ему не говорили ничего. Нельзя -
и конец трепотне.
требовали соблюдать режим. Не режим дня, разумеется; не режим, тщательно
разработанный лучшими медиками для поддержания столь драгоценного для
державы здоровья - тюремный режим, тюремный. И по тому, как
наплевательски теперь относились к таким нарушениям охранявшие его и
следившие за ним офицеры, грузный седой человек окончательно понял, что он
для них уже - не жилец.
поверхностным стариковским сном, а когда уже чуть ли не ночью открыл глаза,
то напротив него, в его же кресле, сидел незнакомый ему мужчина и смотрел на
него.
было сказать. Много переживший мальчик. До неприличия моложавый старик.
Жизнерадостный дурачок, которому отчего-то смертельно взгрустнулось. У
него были густые волосы и большие, свободные, ясные глаза. Они ощущались
как скорбные и веселые одновременно; но вслух седой человек никогда не про-
изнес бы столь претенциозного словосочетания. Это все литература,
презрительно думал он, когда вообще думал на такие темы. Когда вообще
думал - а не прикидывал и примеривался, как бы половчей сыграть и
обыграть. Лужниковские толпы требуют простых слов и коротких фраз, а
кремлевские коридоры требуют простых мотиваций и коротких ударов.
снились сны про собственную тюрьму, и слава Богу; было бы совсем нелепо и
во сне смотреть на эти осточертевшие стены и эту проклятую мебель. В снах, от
которых так не хотелось возвращаться к снулой и скудной реальности, он чаще
всего видел себя в клокочущем вихре лета девяносто первого, когда он,
взбудораженный и почти уже всемогущий, чувствовал себя чуть ли не
Лениным: власть валяется в грязи, и надо просто ее поднять. Только Ленин был
упырь, думал человек, кровосос, и вдобавок видел не больше чем на пять-семь
лет вперед; а я, думал он, буду настоящий.
сошел, а его начали сводить - подмешивать к пище какой-нибудь
галлюциноген или что-нибудь в милом таком роде. Очередной этап медленного
и мучительного уничтожения, уважительного по всем формальным признакам.
Откуда здесь мог бы взяться хоть кто-то? Да вдобавок - незнакомый? Жене и
то путь закрыт навсегда. И если даже предположить, что некто сюда проник -
что фиксируют сейчас недреманные телекамеры под потолком? Почему молчит
сигнал тревоги?
какой-то дрянью, расслабляющей волю - эта химия, как он слышал, зачастую
имеет побочным своим действием снотворные эффекты, - а тем временем
тихохонько вошел и будет теперь прямо со сна его тепленького дрючить какой-
нибудь новый офицерик, специально подобранный из-за мордочки, на которой
буквально с нарочитостью, даже утрированностыо какой-то, будто на иконе,
написано: мне можно верить, я не подведу, не продам, я честный и добрый! И
начнет требовать в чем-то признаться, что-то подписать и от чего-то отречься.
Это было наиболее вероятным, и ни малейшей мистики. Вопрос только, по
какому ведомству этот тяжко раненный младенец работает: если по идеологии,
то будет требовать признаться в коррумпированности, работе на иностранные
разведки, принадлежности к кругу высших агентов влияния, которым Тель-
Авив и Вашингтон специально поставили задачу погубить непобедимый и
могучий Союз изнутри, а кроме как Тель-Авиву, понимаешь, Союз и губить
некому; если же по экономике, то опять начнет требовать номера счетов в
иностранных банках, куда моя антипартийная клика переводила партийное
золото. Все это мы уже проходили - только мордочки такой еще не видели. Не
кадровый. Из переметнувшихся интеллигентов, конечно. На молодого Сахарова
похож.
социалистической Родины.
улыбка должна быть соответственная. Светлая и грустная. Мудрая, понимаешь,
и всепрощающая. Артист, что ли, бывший? Не помню такого артиста.
расстегнутая на горле, и легкий джемперок. Вполне демократично в тюрьму
явился. Демократия на марше. Была, кажется, такая телепередача в оттепельные
времена. Что-то наподобие <Прожектора перестройки>, но на полтора-два
десятка лет раньше.
возникать подобные словесные уродцы. Ляпнут - и даже не слышат, как это
смехотворно и дико и как уши вохровцев торчат. Демократия на марше.
Народные избранники на этапе. Свобода на зоне. Прожектор на вышке
перестройки.
кто целиком зависит от состояния государства. Еще в большей степени, чем,
например, армия. И потому кровно заинтересован в том, чтобы состояние это
было хорошим. Дееспособным.
привел к власти вас.
не привел!
напротив незваный ночной гость и опять слегка улыбнулся.
оно как, подумал он. Сна и расслабления будто не бывало. Вот они теперь меня
чем будут...
угадать их было несложно. - Это не провокация. Я не Бабингтон.
ночной гость, - это наивный молодой англичанин, который совершенно
искренне пытался освободить находящуюся в заключении Марию Стюарт. Тог-
дашний английский комитет госбезопасности его засек и использовал, чтобы
спровоцировать Марию на призывы к заговору против царствующей королевы
Елизаветы и к перевороту. На основании этих высказываний, которых Мария
сама бы, вероятно, и не сделала никогда, ее судили и обезглавили. Так вот у нас
с вами ситуация совсем иная.
не было похоже ни на что знакомое ему по предыдущим играм. Он не понимал,
что происходит. Наверное, все-таки сплю, подумал он. Ведь не может этот
хмырь и впрямь читать мои мысли.
провалилось в ледяную полынью и зашлось там от мистического ужаса. И уже
как за спасение, потому что лишь так можно было - путем пусть страшной, но
частной уступки - сохранить в неприкосновенности картину мира в целом, он
ухватился за отчаянную мысль: неужто у Крючкова построили-таки агрегат для
телепатии?