одновременно преследователем и преследуемым, и сейчас я заменил бы им
слова: "Когда писец живой - моя рука...", даже если бы для этого
понадобилось слегка его переработать и смириться с добавлением еще
четырнадцати строк к донельзя растянутому вступлению к Песни первой...
Не знаю почему. Плакал и никак не мог остановиться.
вспоминал. Несколько часов спустя послышался шум осторожных шагов. Идущий
замер у двери моей комнатки и, подождав минуту-другую, почти беззвучно
удалился.
Китса, пяти футов роста", как я однажды написал. Джона Китса, чахоточного
поэта, который просил только об одном - чтобы на его безымянной могиле
высекли надпись:
и не моем - убежище и храме. Я смежил веки. Я не спал. Я видел сны.
любовника пробивают поверхность мегасферы - так два ныряльщика, прыгнув со
скалы, вонзаются в волны бурного моря. Ламии кажется, будто на пути
какая-то неподатливая мембрана; удар током... и вот они _в_н_у_т_р_и_.
Звезды исчезли, но открывшийся взору пейзаж неизмеримо сложнее любой
инфосферы.
небоскребы корпоративных и правительственных банков данных, внутренние
инфомагистрали, широкие проспекты для пользователей, подземки
ограниченного доступа, высокие ледяные стены защитных периметров,
патрулируемые охранными микрофагами, а также визуальные аналоги всяческих
микро- и макропотоков, струящихся в жилах обычного человеческого города.
подавленные масштабами мегасферы - так настоящие города кажутся крапинками
при взгляде с орбиты.
пятого класса: прямо на глазах растут леса серо-зеленых инфодеревьев,
выпускающих в разные стороны новые корни, ветви и побеги, а в их тени
копошатся целые биоценозы инфопотоков и вспомогательных ИскИнов, которые
рождаются, буйно цветут и, став бесполезными, отмирают. А под самой
матрицей - не то жидкой почвой, не то океаном - кипит сокровенная жизнь
инфокротов, червяков-операторов, перепрограммирующих бактерий, корней
инфодеревьев и зародышей странных аттракторов. И куда ни глянь - в любом
уголке чащи фактов и взаимодействий, над и под ней, выполняют свои
таинственные обязанности аналоги хищников и жертв: нападают и убегают,
взбираются на деревья, дерут добычу когтями, а некоторые порхают на
просторе между ветвями-синапсами с листьями-нейронами.
остается лишь поразительный аналог реальности - бескрайний океан света,
звука, ветвистых цепей, усеянных водоворотами ИскИнов и зловещими черными
дырами порталов нуль-Т. Чувствуя, как голова идет кругом, Ламия хватается
за руку Джонни - словно утопающий за спасательный круг.
Они присоединяются к потоку экранированных инфоносителей, эллипсоидов
алого цвета, и Ламии кажется, что именно такая картина должна открыться
взорам красных кровяных телец при путешествии по тесным венам.
и ныряют в какие-то мелкие ответвления. Очень часто Джонни приходиться
выбирать из разветвляющихся дорог нужную. Он делает это не задумываясь,
ловко пропихивая тела их аналогов между носителями величиной с космический
катер. Ламии хочется вновь вызвать образ биосферы, но здесь, в самой гуще
бесчисленных ветвей и побегов, за деревьями не видно леса.
общаются ИскИны - словно грузные серые холмы, нависшие над оживленным
муравейником. Ламия вспоминает родную планету своей матери, Фрихольм:
гладкую, как бильярдный стол, Великую Степь и родовое поместье -
единственный живой островок посреди десяти миллионов акров жухлой травы...
Ламия вспоминает тамошние ужасные осенние бури. Вот она стоит на границе
поместья, чуть ли не прижимаясь носом к пузырю силового поля, и не сводит
глаз с горы темных слоисто-кучевых облаков, растущей в кроваво-красном
небе. В воздухе разлита такая энергия, что волоски на ее руках становятся
дыбом, и тут же с неба начинают бить молнии величиной с города; завиваются
и опадают торнадо - их так и называют "кудри Медузы". А за вихрями несется
стена черных ветров, сметающих все на своем пути.
ничтожеством: ничтожество все равно, что невидимка, но здесь она ощущает
себя слишком видимой, соринкой в ужасных глазах этих бесформенных
гигантов...
переулок, и вновь поворот, и опять поворот, и они, два излишне разумных
фотона, теряются в чащобе световодов.
последний раз - в глубокую пещеру, где кроме них двоих - никого, и
привлекает Ламию к себе. Они движутся все быстрее, синапсы-ветки мелькают
в глазах, сливаются в сплошную стену. Будь здесь еще и ветер, создавалась
бы полная иллюзия движения со сверхзвуковой скоростью по какому-то
безумному шоссе.
скрежет магнитных поездов, когда, поддавшись силе притяжения, они
опускаются на рельсы и мгновенно теряют скорость. Ламия снова вспоминает
фрихольмианские торнадо и то, как она вслушивалась в рев и вой "кудрей
Медузы", несущихся по равнине, прямо на нее. Тут они с Джонни попадают в
водоворот света и шума, и как два беспомощных насекомых, барахтаясь,
уносятся к черному вихрю внизу. В небытие.
- но никакое общение невозможно из-за гремящего в их головах адского
грома, поэтому она крепко держится за руку Джонни и доверяется ему даже
тогда, когда они беззвучно падают в этот черный циклон, даже тогда, когда
кошмарные силы крутят и мнут тело ее аналога, разрывают его в клочья, и от
нее остаются только мысли, только ее самосознание и контакт с Джонни.
вновь обретя свои тела и испытывая то несравненное чувство облегчения, что
знакомо только гребцам, уцелевшим после всех порогов и водопадов. Когда
Ламия наконец обращает внимание на окружающий мир, она замечает его
невероятные масштабы. Сложнейшая структура тянется на много световых лет.
Ее первые впечатления от мегасферы чем-то сродни восторгам провинциала,
принявшего гардеробную за собор, и она думает:
Техно-Центра почти так же далеко, как и от периметра, который мы
прощупывали вместе с ВВ Сурбринером. Просто ты видишь другие измерения
инфосферы. Глазами ИскИнов, если можно так выразиться".
лучах. Их окутывает горячий свет далеких инфосолнц. Красоту Джонни это
ничуть не портит.
прижимается к своему любимому.
энергетического пузыря, превосходящего своими размерами большинство
планет. Пузырь полупрозрачен; снаружи, за темной стеной-скорлупой этого
"яйца"... развивается, мутирует, вершит свои темные дела органический хаос
мегасферы.