своей двуколкой и поехал на бедмудские скачки, с горьким безразличием взирая
на прошлое и опрометчиво бросая вызов будущему.
вернулся в город и оставался там до девяти. Но образ Фанни все время
преследовал его, она виделась ему такой, какой появилась перед ним в угрюмых
сумерках субботнего вечера, и тут же он слышал упреки Батшебы. Трой
поклялся, что не будет играть, и сдержал свою клятву: к девяти часам вечера,
когда он выехал из города, имевшаяся у него сумма уменьшилась лишь на
несколько шиллингов.
голову, что, вероятно, болезнь помешала Фанни сдержать обещание. На сей раз
она никак не могла ошибиться. Он пожалел, что не остался в Кэстербридже и не
навел о ней справок. Добравшись до дому, он спокойно распряг лошадь и вошел
в особняк, где, как мы уже видели, его ожидал страшный удар.
вскочил с накрытой одеялом кровати и, ничуть не беспокоясь о том, где сейчас
находится Батшеба, едва ли не позабыв о ее существовании, спустился вниз и
вышел из дому черным ходом. Он направился на кладбище и долго там бродил,
пока не разыскал свежевырытую, еще пустую могилу, ту, что накануне выкопали
для Фанни. Запомнив ее местоположение, он поспешил в Кэстербридж и по дороге
лишь ненадолго остановился в раздумье на холме; где в последний раз видел
Фанни живой.
ворота, над которыми висела вывеска со следующими словами: "Лестер. Резьба
по камню и мрамору". Во дворе стояли обтесанные камни разной величины и
формы с вырезанными на них надписями, где не были еще проставлены имена, ибо
они предназначались для людей, пока еще не умерших.
того был непохож на себя, что даже сам это сознавал. Приступая к покупке
памятника, он вел себя, как из рук вон непрактичный человек. Он не в силах
был обдумывать, рассчитывать, экономить. Им овладело безудержное желание, и
он стал добиваться своего, как ребенок, требующий себе игрушку.
маленькую контору, расположенную в глубине двора. - Дайте мне самый лучший,
какой у вас найдется за двадцать семь фунтов.
я хочу получить памятник сейчас же, немедленно.
то его можно быстро приготовить.
его в сарай. - Вот, изволите видеть, мраморное надгробие, превосходно
отделанное, с медальонами на соответствующие темы; вот то, что ставится в
ногах, такого же рисунка, а вот и могильная плита. Одна полировка этого
комплекта обошлась мне в одиннадцать фунтов. Материал лучший в своем роде, и
я гарантирую вам, что он выдержит дожди и морозы и простоит добрых сто лет,
без единой трещины.
названную вами сумму.
которого нет ни намека на траур. Вслед за этим Трой написал несколько слов,
составлявших надгробную надпись, расплатился и ушел. Во второй половине дня
он вернулся и увидал, что надпись почти готова. Он постоял во дворе, пока
упаковывали памятник и погружали па повозку, проводил ее глазами, когда она
выехала по направлению к Уэзербери, и наказал двум рабочим, сопровождавшим
ее, узнать у церковного старосты, где находится могила особы, упомянутой в
надписи.
довольно тяжелую корзину, он угрюмо шагал по дороге; временами он
останавливался передохнуть где-нибудь на мосту или у ворот, причем на минуту
ставил свою ношу на землю. На полдороге он встретил возвращавшуюся в темноте
повозку и рабочих, отвозивших памятник. Он кратко спросил, выполнена ли
работа, и, получив утвердительный ответ, двинулся дальше.
тотчас же направился в тот уголок, где рано утром видел пустую могилу.
Находилась она у северного фасада колокольни, и ее почти не видно было с
дороги; до последнего времени это место было заброшено, там валялось
множество камней да росли кусты ольшаника, но теперь его расчистили и
привели в порядок для погребений, так как на кладбище становилось уже тесно.
мрака; состоял он из двух надгробий, воздвигнутых в головах и в ногах и
соединенных мраморной плитой, внутри которой виднелось заполненное землей
углубление, где можно было посадить цветы.
скрылся. Когда он вернулся, в руках у него была лопата и фонарь; Трой
направил его лучи на памятник, чтобы прочесть надпись. Затем он повесил
фонарь на нижнюю ветвь тиса и стал вынимать из корзины луковицы и саженцы
всевозможных цветов. Там были пучки подснежников, луковицы гиацинтов и
крокусов, фиалки и махровые маргаритки, которые должны были расцвести ранней
весной, а для лета и осени - разноцветные гвоздики, ландыши, незабудки,
луговой шафран и другие цветы.
рассаживать. Подснежники окаймили рамкой могильную плиту, остальные цветы
были размещены в углублении. Крокусы и гиацинты были рассажены рядами. Часть
летних цветов он поместил в головах и в ногах, ландыши и незабудки - над ее
сердцем. Остальные цветы посадил в свободных промежутках.
причуды, продиктованные раскаянием, достаточно нелепы. Унаследовав черты
характера от предков, живших по обеим сторонам Ла-Манша, он проявлял в
подобных обстоятельствах недостаток душевной гибкости, свойственный
англичанину, наряду с типичным для француза отсутствием чувства меры и
склонностью к сентиментальности.
освещал два старых тиса, и казалось, отбрасывал лучи в неизмеримую высоту, к
темному пологу облаков. Но вот крупная капля дождя упала на руку Троя, а
вслед за тем другая угодила в отверстие фонаря, свеча зашипела и погасла.
Трой порядком устал, время уже близилось к полуночи, дождь все расходился, и
он отложил окончательную отделку до рассвета. Он пробрался ощупью вдоль
стены, перешагивая в темноте через могилы, и наконец очутился у северного
фасада колокольни. Тут он вошел под портик, опустился на стоявшую там скамью
и уснул.
ГЛАВА XLVI
четырнадцатом веке, и над каждым из ее фасадов, обнесенных наверху
парапетом, красовалось по две химеры. Из этих восьми каменных фигур в
описываемый нами период времени только две выполняли свое назначение - а
именно, выбрасывали из пасти воду, стекавшую со свинцовой крыши. У четырех
химер (по одной на каждом фасаде) пасть была забита, - прежние церковные
старосты сочли их излишними, - а две химеры были разбиты и сброшены;
впрочем, это не нанесло особого ущерба колокольне, ибо две уцелевшие химеры,
пасть которых оставалась открытой, вполне справлялись со своей работой.
той или иной эпохи - выразительность, какой достигают величайшие мастера
этого времени в области гротеска; в отношении готического искусства это
положение надо признать неоспоримым. Уэзерберийская колокольня являла собой
пример довольно раннего применения орнаментального парапета на здании
приходской церкви (чего мы не встречаем на кафедральных соборах), и химеры,
составляющие неотъемлемую часть парапета, здесь особенно бросались в глаза,
отличаясь непревзойденной смелостью художественной манеры и оригинальностью
замысла. В их уродливости была, если можно так выразиться, своего рода
симметрия, характерная не столько для британского, сколько для
континентального гротеска той эпохи. Все восемь химер резко отличались друг
от друга. Зритель был убежден, что нет ничего на свете чудовищнее фигур,
находившихся на северном фасаде, пока он не переходил на южную сторону
колокольни. Из двух химер этого фасада лишь стоящая в юго-восточном углу
имеет отношение к нашему рассказу. В ней было слишком много человеческого,
чтобы уподобить ее дракону, слишком много сатанинского, чтобы отождествить с
человеком, слишком большое сходство со зверем, чтобы сравнить с дьяволом, и
недостаточное сходство с птицей, чтобы назвать ее грифоном. У этого
отвратительного каменного создания была морщинистая кожа, короткие, стоявшие
торчком уши, глаза, вылезавшие из орбит, а пальцами рук оно растягивало свою
пасть, как бы давая выход извергаемой ею воде. Нижний ряд зубов был стерт до
основания водой, но верхний еще сохранился. Возвышаясь фута на два над
стеной, в которую вросли его лапы, чудовище вот уже четыреста лет хохотало,
глядя на окружающий мир, - беззвучно в сухую погоду, а в дождь с громким
бульканьем и фырканьем.
начала плеваться. Потом из ее пасти, с высоты семидесяти футов полилась
тоненькая струйка; капли мелкой дробью барабанили по земле во все
учащающемся ритме. Постепенно струя утолщалась и набирала силы, вода
выбрасывалась все дальше и дальше от колокольни. Когда дождь перешел в