зданиями, которые им указывал мистер Бивен. Надвигалась темнота, и Мартин
предложил отправиться в пансион миссис Паукинс выпить кофе; но это
предложение было отвергнуто его новым знакомым, которому, по-видимому, во
что бы то ни стало хотелось привести Мартина, хотя бы на часок, к своим
друзьям, жившим поблизости. Чувствуя, что было бы очень нелюбезно
отговариваться тем, что он с ними не знаком, когда его великодушный друг
выразил полную готовность его представить, Мартин первый раз в жизни - надо
отдать ему должное - пожертвовал своим удовольствием, сделав так, как желает
другой, и согласился без дальних слов. Очевидно, путешествие уже принесло
ему кое-какую пользу.
которого на темную уже улицу лился яркий свет. Им тут же отворил человек с
таким истинно ирландским лицом, что странно было видеть его не в лохмотьях;
казалось, откуда только у него берется смелость улыбаться всем, напялив на
себя совершенно крепкий костюм.
был именно феноменом, - мистер Бивен повел молодого человека в ту комнату,
откуда лился наружу такой веселый свет, где и представил его хозяевам как
англичанина, с которым он имел удовольствие недавно познакомиться. Они
приняли Мартина чрезвычайно учтиво и вежливо, и не прошло и пяти минут, как
он сидел у камина и, чувствуя себя вполне непринужденно, обстоятельно
знакомился со всей семьей.
обе очень тоненькие и очень хорошенькие; их мать, которая, как показалось
Мартину, выглядела гораздо более пожилой и более увядшей, чем следовало в ее
годы; бабушка - маленькая живая старушка с быстрыми глазами, которая,
по-видимому, благополучно пережила критический возраст и опять помолодела.
Кроме них, тут был и отец молодых девушек, и брат молодых девушек: первый
занимался коммерцией, второй учился в колледже; и тот и другой отличались
приветливостью, так же как и новый друг Мартина, и несколько походили на
него лицом. Это было не удивительно, ибо скоро выяснилось, что он им близкий
родственник. Мартин невольно проследил родословную семьи, начиная с обеих
молодых девушек, так как они больше других занимали его мысли и не только
потому что были, как уже сказано, очень недурны, но и потому, что носили
удивительно маленькие башмачки и невероятно тоненькие шелковые чулочки и,
качаясь на качалках, выставляли их напоказ самым соблазнительным образом.
комнате, согреваемой веселым огнем и полной самых изящных украшений, включая
сюда и четыре маленьких башмачка и четыре шелковых чулочка вместе - почему
же и нет? - с облеченными в них ножками. И конечно. Мартин был склонен
воспринимать все эти обстоятельства именно так, особенно после недавних
переживаний на пароходе и в пансионе миссис Паукинс. Он сделался очень
любезен и, к тому времени как подали чай и кофе (за которыми последовали
варенья и отлично приготовленные пирожные), пришел в самое веселое
настроение и успел завоевать симпатии всей семьи.
первая чашка чаю. Все семейство побывало в Англии. Вот это было приятно! Но
Мартин не слишком обрадовался, узнав, что они близко знакомы с великими
герцогами, лордами, виконтами, маркизами, герцогинями и баронетами и
чрезвычайно интересуются всем, что их касается, вплоть до самых мельчайших
подробностей. Тем не менее, когда они спрашивали о каком-нибудь носителе
графской короны, "хорошо ли он себя чувствует?" - Мартин отвечал: "Да, о да,
- как нельзя лучше"; а если спрашивали: "Сильно ли переменилась герцогиня,
матушка его светлости?", он говорил: "О, ничуть, вы бы узнали ее с первого
взгляда", и таким образом беседа ладилась. Когда молодые девушки
расспрашивали Мартина, все так же ли много рыбок в аквариуме, украшающем
оранжерею такого-то вельможи, он задумывался и серьезно докладывал, что их
стало по крайней мере вдвое больше; а про экзотические растения говорил:
"Невозможно рассказать; это надо видеть собственными глазами, иначе не
поверишь". Такое блестящее положение дел напоминало всему семейству
великолепный праздник (где присутствовало все сословие пэров и двор в полном
составе), на который они были специально приглашены и который давали в их
честь; и тут довольно много времени заняли воспоминания о том, что сказал
мистер Норрис-отец маркизу, и что сказала миссис Норрис-мать маркизе, и как
маркиз с маркизой оба говорили, что им, право, очень хотелось бы, чтобы и
мистер Норрис-отец, и миссис Норрис-мать, и обе мисс Норрис-дочки, и мистер
Норрис-сын переселились на постоянное жительство в Англию и позволили бы им
наслаждаться вечной дружбой всего семейства Норрис.
непоследовательным, что во все время этих рассказов и в разгаре увлечения
ими и мистер Норрис-отец и мистер Норрис-сын (который вел переписку с
четырьмя английскими пэрами) усиленно распространялись о том, каким
неоценимым преимуществом является отсутствие всяких условных различий в этой
просвещенной стране, где нет иного благородства, кроме природного, и где
общество зиждется на едином фундаменте братской любви и естественного
равенства. Мистер Норрис-отец пустился ораторствовать на эту благодарную
тему, нагоняя на всех скуку, но тут мистер Бивен отвлек его мысли в другую
сторону, задав какой-то случайный вопрос о жильцах соседнего дома, в ответ
на что мистер Норрис заметил, что "не одобряет религиозных убеждений этих
людей и потому не имеет чести быть с ними знакомым". Миссис Норрис-мать не
замедлила поддержать супруга, сказав, в сущности, то же самое, но иными
словами, а именно, что это, как ей кажется, неплохие по-своему люди, но они
не принадлежат к обществу.
им про Марка Тэпли и негра, и тут выяснилось, что все семейство Норрисов
аболиционисты. Слышать это было весьма утешительно, и Мартин настолько
приободрился, находясь в таком обществе, что выразил сочувствие угнетенным и
несчастным неграм. Одну из девиц - более изящную и хорошенькую - очень
рассмешила его серьезность, и когда он попросил ее сказать, в чем дело, она
так смеялась, что долго не могла выговорить ни слова. Успокоившись, она
сказала, что негры такой забавный народ, до такой степени сметные по манерам
и внешности, что для всякого, кто хорошо их знает, совершенно невозможно
относиться к ним серьезно. Мистер Норрис-отец, и миссис Норрис-мать, и мисс
Норрис-сестра, и мистер Норрис-брат, и даже миссис Норрис-бабушка были того
же мнения и поддержали ее весьма решительно, - хотя страдания и рабство сами
по себе настолько страшны, что заставляют относиться серьезно к любому
человеческому существу, будь оно по внешности забавно, как самая забавная
обезьяна, а по нравственным качествам - как самый незадачливый
республиканский Немврод *, охотящийся за аристократами.
утешительным образом, - между черной и белой расами существует естественная
антипатия.
Мартина, - и до торговли еще не родившимися поколениями.
пальцы, как делает Гамлет, бросая череп Йорика *, - словно он дотронулся до
негра и к рукам у него пристало черное.
не касаться при любых обстоятельствах, даже самых благоприятных, и опять
обратился к девицам. Заметив, что они пышно разодеты в шелка нежнейших
оттенков и что все статьи их туалета такие же дорогие, как маленькие
башмачки и тоненькие шелковые чулочки, Мартин подумал, что они должны знать
толк в французских модах, как и оказалось на самом деле; ибо хотя их
сведения не отличались новизной, зато были весьма разносторонни; в
особенности у старшей, которая занималась и метафизикой, и гидравликой, и
правами человека и умела сочетать все эти премудрости на новый лад и
пользоваться ими в разговоре на любую тему - от косметики до космоса, причем
с таким успехом, что иностранцы, поговорив с ней пять минут, доходили чуть
не до помешательства.
спасения попросил вторую сестру спеть что-нибудь. Она охотно согласилась;
начался бравурный концерт, исполненный исключительно силами обеих мисс
Норрис. Они пели на всех языках, кроме своего родного. По-немецки,
по-французски, по-итальянски, по-испански, по-португальски и даже
по-швейцарски - лишь бы не было ничего отечественного, ничего низменного.
Ибо языки похожи на многих путешественников - они заурядны и вульгарны у
себя на родине, зато приобретают необыкновенное благородство за границей.
древнееврейского языка, если бы их не прервал слуга ирландец, который,
распахнув дверь настежь, громко доложил:
ворвался в комнату так стремительно, что задел сапогом за ковер, споткнулся
о свою шпагу и растянулся во весь рост, показав удивленному обществу
курьезную маленькую плешь на макушке. И это было бы еще ничего, но, будучи
несколько дороден и весьма туго затянут в мундир, он никак не мог подняться
и лежал, корчась и выделывая сапогами такие штуки, каким нет примеров в
военной истории.
генерала. Но его мундир был так удивительно сшит, что генерал поднялся, не
сгибаясь в пояснице, словно деревянный клоун, и не владел ни единым
мускулом, пока его не поставили на ноги; после чего он ожил, словно чудом,
и, двигаясь бочком, чтобы занимать поменьше места и не задеть за что-нибудь
золотыми шнурами эполетов, с улыбкой устремился приветствовать хозяйку дома.
выразило все семейство при неожиданном появлении генерала Флэддока! Его
приняли так тепло, как если бы Нью-Йорк был осажден неприятелем и другого
генерала нельзя было достать ни за какие деньги. Он три раза подряд обошел
всех Норрисов, пожимая им руки, затем осмотрел их с некоторого расстояния,