бродящий в ночи, он позарился на невинного агнца!
бранными словами и не на шутку взволнованный своим столь затруднительным
положением, он повернулся лицом к кафедре и, не выпуская малыша из рук,
громко сказал: - Ни на кого я не позарился! Он мой брат!
поворачивается такое говорить! И, пожалуйста, перестаньте браниться. Разве я
что плохое сделал? Да если бы не крайняя нужда, я бы не пришел за ними. И
если бы вы мне не помешали, все сошло бы тихо, гладко. Сатану и его
сородичей можете поносить сколько вашей душе угодно, а меня, сэр, будьте
любезны оставить в покое.
маленького Джейкоба и, только очутившись на свежем воздухе, смутно вспомнил,
что прихожане просыпались, недоумевающе оглядывались по сторонам, а Квилп,
как ни в чем не бывало, так и остался сидеть в прежней позе, не сводя глаз с
потолка и не обращая ни малейшего внимания на происходившее вокруг.
ты наделал? Разве мне можно будет теперь показаться сюда? Да никогда в
жизни!
неужели же сегодня обязательно надо сокрушаться и жалеть о чем-то? И ведь
это не первый раз. Чуть только у тебя станет веселей на душе, ты сразу идешь
сюда и каешься по указке этого болтуна. Стыдно, мама!
говорить, даже в шутку!
безобидном веселье и в бодрости духа бог не видит большего греха, чем в
белых священнических воротничках, и напрасно эти болтуны одно порочат, а за
другое заступаются. Ну, хорошо, хорошо, не буду! Только обещай больше не
плакать. На, возьми малыша - он полегче, давай мне Джейкоба, и пошли только
быстро, а дорогой я расскажу тебе свои новости, и ты у меня ахнешь, когда
все узнаешь. Ну вот, давно бы так! Теперь, глядя на тебя, никто не скажет,
что ты и близко подходила к Маленькой скинии, и, я надеюсь, с этим навсегда
покончено. На, бери малыша. Ну, Джейкоб, полезай ко мне на закорки и держись
крепче за шею, а если этот пастор назовет тебя с малышом невинными агнцами
или барашками, ты ему скажи, что раз в год и он говорит истинную правду и
что пусть, мол, и сам равняется больше на барашка, чем на кислую подливку к
нему. Скажешь, Джейкоб? Ну, смотри!
хорошее расположение духа, Кит очень скоро развеселил мать и братьев и
развеселился сам, и по дороге домой долго рассказывал им обо всем, что
произошло в конторе нотариуса и что заставило его нарушить благолепие
Маленькой скинии.
требуются услуги, и совсем растерялась под наплывом самых противоречивых
мыслей и сомнений, как, например: прокатиться в почтовой карете каждому
лестно, а с другой стороны, разве можно оставить детей без присмотра! Но и
это препятствие и кучу других, касающихся некоторых предметов туалета, часть
коих находилась в стирке, а часть никогда и не числилась в ее гардеробе, Кит
презрел полностью, ибо что они значили по сравнению с предстоящим ей
огромным удовольствием отыскать Нелл и с торжеством вернуться вместе с
беглецами в Лондон.
дом. - Вот картонка. Уложи в нее все и пойдем.
понадобились бы миссис Набблс ни при каких обстоятельствах, и оставлял все,
хоть сколько-нибудь необходимое; как они вдвоем уговаривали соседку
перебраться к ним и побыть это время с детьми; как дети сначала заливались
слезами, а потом вдруг развеселились, когда им были обещаны такие игрушки,
каких и не видано на свете; как мать Кита без конца целовала их, а Кит не
мог найти в себе сил рассердиться на нее за лишнюю задержку, - повторяю,
если рассказывать все это, у нас не хватит ни времени, ни места. Лучше уж
умолчим о таких подробностях и скажем только, что спустя несколько минут
после назначенного срока Кит и его мать поспели к дому нотариуса, возле
которого уже стояла почтовая карета.
поедешь в ней! Вот она, сэр! Вот моя мать! Она готова, сэр!
сударыня. Я позабочусь, чтобы вы не испытывали никаких неудобств в дороге.
Где сундук с обновками для девочки и старика?
руку матери Кита, самым учтивейшим образом подсадил ее в карету и сел рядом
с ней.
экипаж уже громыхает по мостовой, а мать Кита, высунувшись из окошка, машет
мокрым носовым платком и кричит во весь голос, прося передать множество
последних наставлений Джейкобу и малышу, но каких именно - этого никто
расслышать не может.
взволнованный не столько проводами, сколько предстоящей встречей, которая
была уже не за горами. "Они ушли пешком, - думал он, - не услышав ни от кого
доброго слова на прощанье, а вернутся в карете четверкой, с богатым другом,
и всем их бедам придет конец! Она забудет, что когда-то учила меня
писать..." О чем еще думал Кит, неизвестно, но думы эти завладели им
надолго, - потому что карета уже давно скрылась, а он все стоял, глядя на
цепь ярких фонарей, и лишь тогда вернулся в контору, когда нотариус и мистер
Авель, которые сами несколько минут простояли на улице, прислушиваясь к
затихающему вдали стуку колес, уже начали недоумевать, что бы такое могло
задержать его.
ГЛАВА XLII
маленькой Нелл, свяжем нить нашего повествования на том месте, где она
оборвалась несколькими главами раньше.
сестрами и сердцем угадывая в их невзгодах что-то общее со своим собственным
одиночеством, она черпала в этом утешение и глубокую радость, хотя такая
радость живет и умирает в слезах, - в одну из таких прогулок в тихие
вечерние сумерки, когда и небо, и земля, и воздух, и чуть слышно журчащая
речка, и далекий колокольный звон - все отвечало чувствам бесприютного
ребенка и рождало в нем умиротворяющие мысли, правда несвойственные детскому
возрасту с его бездумными забавами, - в одно из этих странствований за
городом, которые были для нее теперь единственной усладой и отдыхом от
забот, она все еще медлила у реки, хотя сумрак уступил место тьме и перешел
в ночь, и ощущала такое слияние с мирной, безмятежной природой, что, если бы
в этой тишине вдруг раздался громкий людской говор и засверкали огни,
одиночество показалось бы ей несравненно тягостнее.
небо кротко сияло в беспредельном воздушном просторе, и, вглядываясь в его
глубину, она различала все новые и новые звезды, казалось, вспыхивавшие у
нее на глазах, а за ними еще, еще, и, наконец, все необъятное пространство
небесного свода засияло перед ней вечными, неугасимыми огнями, которым не
было числа. Она нагнулась над спокойной рекой и увидела там отражение того
же величественного звездного строя, что явился голубю в зеркале вод,
разлившихся над горными вершинами и похоронивших в своей бездонной глубине
все живое.
сидела под деревом. И время и место - все будило в ней мысль за мыслью, и
она думала с надеждой, - а может быть, не столько с надеждой, сколько с
покорностью, - о прошлом и настоящем и о том, что ждало ее впереди.
Последнее время между ней и дедом постепенно возникло отчуждение, и сносить
это было тяжелее, чем все прежние горести. Каждый вечер, а часто и днем,
старик куда-то уходил, один; и хотя она знала куда, знала, что его влечет,
слишком хорошо знала - по непрестанной утечке денег из ее тощего кошелька и
по изможденному лицу деда, - он избегал всяких расспросов, держал свою тайну
про себя и сторонился внучки.
вечер, как вдруг где-то вдали на колокольне пробило девять. Бой часов
заставил ее встать, и она побрела по направлению к городу, по-прежнему
погруженная в свои мысли.
поле, она увидела впереди красноватый свет, а приглядевшись повнимательнее,
убедилась, что это костер, около которого сидят, вероятно, цыгане из
разбитого немного в стороне от дороги табора. При ее бедности ей нечего было
бояться этих людей, и она не стала обходить их, не желая делать большой
крюк, а только прибавила шагу.
взгляд в ту сторону. У костра, спиной к ней, сидел человек, резко освещенный
огнем, и, увидев его, она сразу остановилась. Потом, словно уверив себя, что
этого не может быть, что это совсем не тот, кто ей показался, - пошла
дальше.
могла - был знаком ей, как свой собственный.
костра спиной к дороге, теперь поднялся и стоял, опираясь обеими руками о
палку. Его позу, так же как и голос, она узнала сразу. Это был ее дед.
Русанов Владислав
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна
Роллинс Джеймс
Плотников Александр
Акунин Борис