в руках он держал исписанный листок бумаги.
одно колено рядом с бесчувственной девушкой, в отчаянии перебегая глазами от
лица к лицу. - Почему вы на меня не смотрите? Почему молчите? Разве вы меня
не узнаете? Или вы все потеряли голос, что не можете сказать мне, что
случилось? Среди толпы поднялся говор:
закрыл лицо руками. - Ушла из родного дома, покинула нас. Сегодня вечером!
Она пишет, что сделала выбор, но ни в чем дурном не виновна... умоляет нас
простить ее... надеется, что мы никогда ее не забудем... и вот... ушла.
расступились, чтобы дать ему дорогу, окинул их безумным взглядом, шатаясь,
отпрянул назад и, снова опустившись на колени, сжал похолодевшую руку Грейс.
суматоха, но все без толку. Одни гости разбрелись по дорогам, другие
умчались на лошадях, третьи схватили факелы, четвертые стали
переговариваться между собой, утверждая, что следов не найти и поиски
бесполезны. Некоторые ласково заговаривали с Элфредом, стараясь утешить его;
другие убеждали его, что Грейс нужно перенести в комнату, а он мешает этому.
Он не слышал их и не трогался с места.
почудилось, что это - белый пепел, сыплющийся на его надежды и страдания. Он
окинул взглядом побелевшую землю и подумал, что следы ног Мэрьон, едва
возникнув, будут стерты, заметены снегом, и даже эта память о ней скоро
исчезнет. Но он не ощущал холода и не шевелился.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
осенний день склонялся к закату, только что прошел сильный ливень. Солнце
внезапно выглянуло в прорыв между тучами, и древнее поле битвы, ослепительно
и весело сверкнув ему навстречу одной из своих зеленых площадок, просияло
ответным приветствием, разлившимся по всей округе, как будто вспыхнул вдруг
радостный огонь маяка и ему ответили сотни других огней.
было это роскошное пламя, словно вестник неба, озарившее все вокруг! Лес,
дотоле казавшийся темной массой, открылся во всем разнообразии своих красок
- желтой, зеленой, коричневой, красной - и своих деревьев с дождевыми
каплями, сверкающими на листьях и искрящимися при падении. Пламенеющий яркой
зеленью луг еще минуту назад казался слепым, а сейчас вновь обрел зрение и
смотрел вверх, на ясное небо. Нивы, живые изгороди, заборы, усадьбы,
скученные крыши, церковная колокольня, речка, водяная мельница - все,
улыбаясь, выступило из хмурой мглы. Пгички нежно щебетали, цветы поднимали
свои поникшие головки, свежие ароматы исходили от обновленной земли; голубое
пространство вверху ширилось и растекалось, и вот уже косые лучи солнца
насмерть пронзили хмурую гряду облаков, замешкавшуюся в бегстве, и радуга,
душа всех красок, украшающих землю и небо, широко раскинула свою
величественную триумфальную арку.
огромным вязом, чей мощный ствол был окружен удобной скамьей для отдыхающих,
особенно приветливо - как и подобает общественному зданию, - обращала свой
фасад к путешественнику, соблазняя его многими немыми, но выразительными
обещаниями радушного приема. Высоко на дереве ярко-красная вывеска с
золотыми буквами, сиявшими на солнце, игриво поглядывала на прохожего из-за
зеленых веток, словно жизнерадостное личико, и сулила ему хорошее угощение.
Колода, полная чистой, свежей воды, и земля под нею, усеянная клочками
душистого сена, манили каждую проходившую здесь лошадь, и та настораживала
уши. Малиновые шторы на окнах нижних комнат и чистые белые занавески на
окнах маленьких спален во втором этаже с каждым дуновением ветерка,
казалось, призывно кивали: "Войдите!" На ярко-зеленых ставнях надписи,
начертанные золотом, повествовали о пиве и эле, о добрых винах и мягких
постелях, и там же красовалось выразительное изображение коричневого кувшина
с пеной, бьющей через край. На подоконниках стояли цветущие растения в
ярко-красных горшках, красиво подчеркивавших белизну стен, а сумрак за
входной дверью пестрили блики света, отраженного блестящей поверхностью
бутылок и оловянных пивных кружек.
заведению: хоть и невысокий ростом, он был толст и широк в плечах, а стоял,
заложив руки в карманы и слегка расставив ноги, - словом, всем своим видом
выражая полное удовлетворение состоянием своего винного погреба и
непоколебимую уверенность (слишком спокойную и твердую, чтобы стать
чванством) во всех прочих достоинствах своей гостиницы. Изобильная влага,
проступавшая всюду после недавнего дождя, была ему очень по душе. Ведь ничто
вокруг сейчас не испытывало жажды. Несколько тяжелоголовых георгин,
глядевших через забор опрятного, хорошо расчищенного сада, поглотили столько
жидкости, сколько могли вместить, - пожалуй, даже немного больше, - и
выпивка подействовала на них довольно скверно; зато шиповник, розы,
желтофиоль, цветы на окнах и листья на старом вязе сияли, как воздержанные
собутыльники, которые выпили не больше, чем это было для них полезно, отчего
лучшие их качества засияли еще ярче. Осыпая вокруг себя землю росистыми
каплями, они как бы щедро расточали невинное искрометное веселье, украшавшее
все вокруг, и увлажняли даже те забытые уголки, куда и сильный дождь
проникает лишь редко, но никому этим не вредили.
необычной вывеской. Ей дали название "Мускатная терка". А под этими словами,
заимствованными из домашнего обихода, на той же рдеющей доске высоко на
дереве и такими же золотыми буквами было написано: "Бенджамин Бритен".
внимательнее к его лицу, вы, наверно, угадали бы, что это не кто иной, как
сам Бенджамин Бритен, естественно изменившийся с течением времени, но - к
лучшему, и поистине приятный хозяин гостиницы.
дорогу. - Пора бы и чай пить.
дорогу и с величайшим удовлетворением устремил взор на свой дом.
останавливаться, если бы не сам держал ее.
очередь смотрели на него, беспомощно и осовело повесив головы и подрагивая,
когда с них падали тяжелые капли влаги.
ей об этом. Долго же она не едет!
из его половин, ибо другая его половина - он сам - чувствовала себя
совершенно заброшенной и беспомощной без первой.
рынка ей надо было похлопотать кое о чем, но на это много времени не уйдет.
А, вот она наконец!
козлах торчал мальчик, заменявший кучера, а на сиденье со спинкой,
заваленная множеством корзин и свертков, с огромным зонтом за плечами,
промокшим насквозь и раскрытым для просушки, восседала полная женщина
средних лет, сложив обнаженные до локтей руки на корзине, стоявшей у нее на
коленях, - женщина, чье веселое, добродушное лицо, дышащее довольством, и
неуклюжая фигура, качавшаяся из стороны в сторону в лад с толчками повозки,
даже на расстоянии пробуждали какие-то давние воспоминания. Этот исходивший
от нее аромат былых дней не ослабел и тогда, когда она приблизилась; а как
только лошадь остановилась перед "Мускатной теркой", пара обутых в башмаки
ног высунулась из повозки и, ловко проскользнув между протянутыми руками
мистера Бритена, тяжело опустилась на дорожку, причем башмаки эти не могли
принадлежать никому, кроме Клеменси Ньюком.
румяная и довольная, а лицо ее было промыто до такого же яркого блеска, как
и в минувшие времена, но локти стали совсем гладкими - теперь на них даже
виднелись ямочки, говорившие о том, как расцвела ее жизнь.
следя за тем, чтобы все ее свертки и корзинки были благополучно перенесены в
дом. - Восемь, девять, десять... где же одиннадцатая? Ах, моя корзинка -
одиннадцатая! Все на месте! Убери лошадь, Гарри, и если она опять будет
кашлять, дай ей вечером горячего пойла из отрубей. Восемь, девять, десять...
Где же одиннадцатая? Ах, я забыла, все на месте! Как дети, Бен?
шляпу, обрамлявшую ее круглое лицо (супруги уже перешли в буфетную), и
приглаживая ладонями волосы. - Ну, поцелуй же меня, старина!
в карманах и вытаскивая наружу целую кипу тонких книжек и смятых бумажек с
загнутыми уголками. - По всем счетам заплатила... Брюкву продала, счет
пивовара проверила и погасила... трубки для курильщиков заказала, семнадцать
фунтов четыре шиллинга внесла в банк. А насчет платы доктору Хитфилду за то,
что он принимал у меня маленькую Клем, ты, конечно, догадываешься, Бен, - он
опять не хочет брать денег.
не возьмет с нас ни полпенни. Даже если их десятка два народится.
Суворов Виктор
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Распопов Дмитрий
Ибсен Генрик