несомненно, был вид холеной женщины двадцати одного года, и миссис Вэнс
сделала ей комплимент, от которого на пухлых щеках Керри выступила краска,
а в больших глазах вспыхнул огонек удовольствия.
в уютную маленькую гостиную.
находимся. Быть может, он еще успеет присоединиться к нам позже.
Вэнс. - Впрочем, он и сам, верно, догадается.
снимая перчаток, набросала записку. Когда она вернулась к приятельнице,
там оказался какой-то гость.
мистера Эмса, - сказала миссис Вэнс. - Он поедет с нами. Правда, Боб?
статен, тщательно выбрит, молод и недурен собой, но не более того.
мы стараемся немного развлечь его.
здесь с неделю.
посмотреть, - отважилась заметить Керри, чтобы избежать неловкого
молчания.
любезно сказал Эмс.
рисовался. Керри показалось, что он еще не совсем преодолел остатки
юношеской робости. Он вряд ли умел вести блестящую беседу: достоинства его
заключались в том, что он был хорошо одет и довольно храбро держался в
обществе. Керри решила, что с этим человеком ей нетрудно будет
поддерживать разговор.
придется позаботиться о миссис Уилер!
кажется, вы не потребуете особого надзора? - добавил он, как бы прося у
нее благожелательности и снисхождения.
экипаже.
- сказал Вэнс.
известное внимание. Его заинтересовала эта совсем еще молодая и уже
замужняя женщина, такая хорошенькая к тому же, но этот интерес был только
почтительным. Молодой человек отнюдь не был ловеласом. Он с большим
уважением относился к брачным узам и помышлял только о хорошеньких
индианаполисских девицах на выданье.
чужой, как в первый день.
поселились здесь лишь недавно, - заметил Эмс. - Мне уже назвали много
людей из Индианы, работающих по моей специальности.
их прерывался лишь замечаниями, которые время от времени вставляли супруги
Вэнс. Несколько раз беседа становилась общей и довольно оживленной, и,
наконец, они подъехали к ресторану.
проезжали. Во, все стороны двигались люди в поисках развлечений. Пешеходы
наводняли тротуары, по мостовым мчались экипажи, а по Пятьдесят девятой
улице ползли переполненные вагоны трамвая. На углу Пятьдесят девятой улицы
и Пятой авеню ярко горели огни нескольких новых отелей, окаймлявших
Плаза-сквер, и наводили на мысль о том, в какой роскоши, должно быть,
живут там люди. Пятая авеню - улица богачей - была еще больше запружена
экипажами, толпа джентльменов во фраках была там еще гуще. У ресторана
"Шерри" внушительный швейцар распахнул дверцу экипажа и помог всем выйти.
Когда они поднимались по ступенькам, Эмс поддерживал Керри под локоть. Они
вошли в вестибюль, где уже толпились завсегдатаи, сняли пальто и накидки и
направились в богато отделанный главный зал.
Нью-Йорке Герствуд в силу стесненных обстоятельств ни разу не мог
позволить себе повести ее в такой ресторан. Здесь царила та не поддающаяся
описанию атмосфера, которая тотчас же говорила каждому посетителю, что он
попал в совершенно особое место. Высокие цены ресторана ограничивали круг
его посетителей. Здесь можно было встретить либо людей богатых, либо
принадлежащих к классу охотников за развлечениями. Керри неоднократно
читала в газетах заметки о балах, банкетах, обедах и ужинах, для которых
тот или иной представитель "высшего общества" избирал ресторан "Шерри".
"Миссис такая-то устраивает в среду вечером званый ужин у "Шерри"
маленькому кружку друзей". Подобные избитые заметки о развлечениях
"света", которые Керри любила ежедневно просматривать, помогли ей
составить себе довольно ясное представление о пышности и великолепии этого
удивительного храма чревоугодия. И вот, наконец, она сама очутилась здесь!
Рослый дородный швейцар охранял двери в вестибюль, внутри стоял другой
рослый дородный джентльмен, а услужливые мальчики в форменной одежде
принимали у гостей трости, пальто, шляпы. Глазам Керри открылся красивый
зал, изысканно обставленный, залитый ярким светом, зал, где ели богатые
мира сего. Счастливая эта миссис Вэнс! Она молода, хороша и богата, во
всяком случае, достаточно богата, чтобы ездить сюда в экипаже. Как это
чудесно - быть богатым!
которыми небольшими группами сидели обедающие. Новичку тотчас же бросались
в глаза достоинство и уверенность, с какими держались посетители этого
ресторана. От множества электрических лампочек, лучи которых отражались в
хрустале, от блеска позолоты на стенах все сливалось в одном слепящем
сверкании; проходит несколько минут, прежде чем глаз привыкает и начинает
различать отдельные предметы и лица. Белоснежные сорочки джентльменов,
светлые наряды дам, бриллианты, пышные перья - все это являло собой
чрезвычайно эффектное зрелище.
миссис Вэнс, и, подойдя к столику, опустилась на стул, предложенный, ей
метрдотелем. Она подмечала каждую мелочь окружавшей их обстановки, вплоть
до подобострастных поклонов официантов, за которые так охотно платят
американцы. Выражение лица метрдотеля, пододвигавшего каждому по очереди
стул, и жест, которым он приглашал сесть, - уже одно это стоило несколько
долларов!
показная, расточительно-дорогая и нездоровая гастрономия - предмет
изумления и недоумения всего культурного мира. Пространное меню предлагало
вниманию посетителей бесконечное разнообразие всяких блюд, которых хватило
бы на прокорм целой армии, а цены сразу показывали, что думать о
благоразумных тратах более чем смешно. Десятки разных супов от пятидесяти
центов до доллара за порцию, сорок сортов устриц, по шестьдесят центов за
полдюжины, закуски, рыбные и мясные блюда, - и все по таким ценам, что
простому смертному вполне достаточно было бы этой суммы, чтобы заплатить
за ночлег в приличном отеле. Доллар пятьдесят и два доллара наиболее часто
встречались в этом изящно отпечатанном прейскуранте. Конечно, Керри
заметила это, и, увидев цену жареного цыпленка, она вдруг вспомнила другое
меню и другой день, когда она впервые обедала в хорошем ресторане в
обществе Друэ. Это воспоминание мелькнуло на миг, точно грустная мелодия
забытой песни, и тотчас же исчезло. Но даже в этот краткий миг она успела
увидеть другую Керри - бедную, голодную, потерявшую всякое мужество, для
которой Чикаго был холодным, неприступным миром, где она бродила в тщетных
поисках работы.
пышных золоченых рамах с замысловатой лепкой по углам: над фруктами и
цветами из гипса безмятежно витали жирные купидоны. По потолку раскинулся
сложнейший золотой узор, сходившийся в центре к бросавшей целый сноп огней
люстре из электрических лампочек, перемежающихся со сверкающими призмами и
золочеными гипсовыми подвесками. Паркет, вощенный и натертый, был
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Свержин Владимир
Елманов Валерий