воротами замка и не то обращаясь к Глоссину, не то разговаривая сам с собою,
- какие странные вещи случаются иногда с нашей памятью. Этот девиз вдруг
напомнил мне какоето старое предсказание, а может быть, песенку, или даже
простой набор слов:
твердо помню, а вот что перед этим - забыл.
очень ты что-то много всего помнишь!"
Бертрам. - Скажите, сэр, а не поют ли тут у вас еще песню про дочь короля
острова Мэн, которая убежала с шотландским рыцарем?
Глоссин.
- Знаете, я ведь уехал из Шотландии ребенком, а воспитатели старались
подавить все воспоминания о моей родине, и все это, наверно, из-за того, что
однажды, еще мальчишкой, я пытался удрать от них домой.
только с величайшим усилием мог разжать челюсти, и то меньше чем на палец,
так что все его слова были каким-то сдавленным бормотанием, сильно
отличавшимся от его всегдашнего зычного и решительного, можно сказать,
наглого голоса.
меньше ростом и превратился в собственную тень. Он то выдвигал вперед одну
ногу, то другую, то вдруг наклонялся и шевелил плечом, то крутил пуговицы
жилета, то складывал руки - словом, вел себя как самый последний и самый
отъявленный негодяй, который, весь дрожа, ждет, что его вот-вот схватят. Но
Бертрам не обращал на это ни малейшего внимания: поток нахлынувших
воспоминаний захватил его целиком. Хоть он и разговаривал все время с
Глоссином, он о нем не думал, а скорее рассуждал сам с собой, перебирая
собственные чувства и воспоминания. "Да, - думал он, - находясь среди
моряков, большинство которых говорит поанглийски, я не забыл родной язык, и,
забравшись куда-нибудь в уголок, я пел эту песню с начала и до конца; сейчас
я забыл слова, но мотив хорошо помню и теперь, хоть и не могу понять, почему
именно здесь он так отчетливо вспоминается мне".
Должно быть, мотив этот что-то напомнил девушке, которая полоскала в это
время белье у источника, расположенного в половине спуска и некогда
снабжавшего замок водой. Она сразу же запела:
этой девушки слова.
пропало. Черт бы побрал все баллады и всех сочинителей и певцов! И эту
чертову кобылу тоже, которая тут глотку дерет!"
сейчас (он увидел, что посланный возвращается и с ним еще несколько
человек), сейчас нам надо поговорить кое о чем другом.
несколько задетый его тоном.
спросил Глоссин, - Ну, и что же?
они были уже в нескольких шагах.
недовольством.
совсем близко, - если это так, то именем короля я вас арестую!
схватили его за руки. Бертрам, однако, освободился от всех одним отчаянным
рывком - так, что столкнул наиболее упорного из своих противников вниз под
откос и, вытащив тесак, приготовился к дальнейшей обороне, в то время как
все они, уже успев испытать на себе его силу, отступили на почтительное
расстояние.
властям! Докажите мне, что у вас есть распоряжение о моем аресте и что вы на
это уполномочены, и я вам сдамся сам. Но пусть ни один человек не думает
подходить ко мне до тех пор, пока мне не скажут, по чьему приказанию и за
какую вину меня хотят арестовать.
аресте Ванбеста Брауна по обвинению в том, что он выстрелил в молодого
Чарлза Хейзлвуда, имея заранее обдуманное злое намерение убить его.
Одновременно Брауну предъявлялось обвинение в других преступных деяниях.
Предлагалось препроводить Брауна в суд для допроса. Приказ этот был
составлен по всем правилам, и упомянутых в обвинении фактов нельзя было
отрицать. Поэтому Бертрам бросил оружие и подчинился сподвижникам Глоссина,
кинувшимся на него с решимостью, не уступавшей той трусости, которую они
перед этим проявили; они собирались заковать его в кандалы, оправдывая это
жестокое поведение его строптивостью и недюжинной силой. Однако Глоссин не
то стыдился, не то боялся применить без надобности эту оскорбительную меру и
приказал обращаться с арестантом с такой мягкостью и даже уважением, какие
только можно было допустить, соблюдая требования безопасности. Но, боясь все
же вводить его в свой дом, где многое могло еще больше напомнить ему о
былом, и заботясь о том, чтобы его, Глоссина, действия были прикрыты
санкцией какого-нибудь более авторитетного лица, он приказал приготовить
карету (он недавно обзавелся каретой) и накормить стражу и арестованного,
помещенного перед отправкой на суд в одной из комнат старого замка.
Глава 42
потрудился немало. Оно было адресовано его соседу (как он любил его
называть), сэру Роберту Хейзлвуду из Хейзлвуда, представителю древнего и
могущественного рода, который после падения Элленгауэнов унаследовал
значительную часть их влияния и власти. Главой этой семьи был старик, не
чаявший души в своих детях - их у него было двое, сын и дочь, - и стоически
равнодушный к судьбе всего человечества. Вообще же в поступках своих он
старался проявить благородство, потому что дорожил мнением света, да и не
только поэтому. В нем было много фамильной гордости и чувства собственного
превосходства над всеми, которое особенно выросло после того, как ему было
присвоено звание баронета Новой Шотландии. Он ненавидел род Элленгауэнов, а
когда рода уже не стало - то даже и воспоминание о нем, потому что один из
Элленгауэнов, как гласило предание, садясь на лошадь, заставил первого
Хейзлвуда держать ему стремя. В обращении он был важен и высокомерен и
выражался очень цветисто, причем речь его нередко становилась смешной из-за
того, что он пересыпал ее разного рода триадами и кватернионами, далеко не
всегда уместными.
дворянской гордости и тщеславию. Вот как выглядело это письмо:
одержало верх, и он обошелся без этого слова) имеет честь
засвидетельствовать свое глубочайшее уважение сэру Роберту Хейзлвуду и
сообщить ему, что сегодня утром ему посчастливилось арестовать человека,
который ранил мистера Чарлза Хейзлвуда. Так как сэру Роберту Хейзлвуду,
может быть, угодно будет допрашивать преступника самому, то Гилберт Глоссин
готов направить его или в Кипплтринган, или в замок Хейзлвуд, в зависимости
от того, как на этот счет распорядится сэр Роберт Хейзлвуд. С соизволения
сэра Роберта Хейзлвуда Гилберт Глоссин явится к нему в любое из назначенных
им мест со всеми доказательствами и документами, которые он имел счастье
собрать по этому ужасному делу.
пр.
в карете, а сам сел на лошадь и поехал шагом до перекрестка, где расходились
дороги на Кипплтринган и в замок Хейзлвуд. Там он стал дожидаться
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Маккарти Кормак
Никитин Юрий
Шилова Юлия