только и говорил, что о заговоре на Центральном рынке. Полиция
распространяла сообщения, одно тревожней другого; кончилось тем, что пошли
слухи, будто весь район Монмартра заминирован. В Законодательном корпусе
царило такое волнение, что центр и правые, забыв свои мимолетные
разногласия по поводу злополучного закона о бюджетных ассигнованиях,
помирились и подавляющим большинством голосов приняли проект непопулярного
налога, против которого теперь, когда город охватила паника, не смели
роптать даже предместья. Процесс длился целую неделю. Флоран был глубоко
изумлен, узнав, что за ним числится внушительное количество сообщников. Из
двадцати с лишним человек, сидевших на скамье подсудимых, он знал самое
большее шесть-семь. После чтения приговора Флорану показалось, что он
узнал шляпу и спину Робина, который с невинным видом тихонько пробирался
сквозь толпу. Логра и Лакайля оправдали. Александр, скомпрометировавший
себя, как большой ребенок, получил два года тюремного заключения. Что
касается Гавара, то он, как и Флоран, был приговорен к ссылке. Это был
сокрушительный удар, постигший его в разгаре последних радостей, ибо во
время длительного судебного разбирательства торговцу живностью удалось
сосредоточить все внимание на своей особе. Гавар дорого заплатил за свое
крамольное острословие - острословие парижского лавочника. По испуганному
лицу этого седовласого мальчишки скатились две крупные слезы.
овощей, Клод Лантье, который, как всегда, слонялся здесь без дела, затянув
на животе красный кушак, подошел на перекрестке св.Евстафия к г-же
Франсуа, чтобы пожать ей руку. Она снова сидела здесь на своей репе и
моркови, ее большое доброе лицо было печально. Не весел был и художник,
хотя солнечный свет уже расцветил нежными красками темно-зеленый бархат
капустных холмов.
Думаю, что они уже отправили его в Брест.
кругом и глухо сказала:
ответил Клод, у которого сжимались кулаки. - Вы и представить себе не
можете, какие только глупости они не говорили на суде... Ведь они дошли до
того, что рылись в тетрадках ребенка, в тетрадях по чистописанию! А дурак
прокурор развел на этом основании болтологию: у нас-де уважение к
невинному детству, а у них, мол, демагогическое воспитание... Я просто
болен от всего этого.
он продолжал:
увидев, как режут голубей... Мне было и смешно и горько, когда я увидел
его под конвоем двух жандармов. Не видать нам больше Флорана, на сей раз
он останется там навсегда.
сказала огородница. - Поехал бы он в Нантер, жил бы там среди моих кур и
кроликов... Знаете, я его очень любила, потому что поняла, какой он
хороший. Может, мы и были бы счастливы... Такое огорчение... Но вы-то
постарайтесь утешиться, господин Клод, ладно? Я вас буду ждать, приезжайте
как-нибудь утром есть яичницу.
сильной женщине, умеющей нести на своих плечах бремя горя.
репу. Она все еще молодцом, наша толстая матушка Шантмес...
белый сноп света. Солнце, висевшее над крышами, струило по ним розовые
лучи, которые сбегали потоками вниз и уже касались мостовой. Клод слышал
веселое пробуждение и гул огромного рынка, всего этого квартала,
заваленного горами снеди. Казалось, здесь царит радость выздоровления и
люди, избавившись наконец от тяжести, которая затрудняла им пищеварение,
горланят во всю мочь. Клод увидел, как Сарьетта прохаживалась, напевая,
среди своих слив и земляники и щеголяла золотыми часами; время от времени
она дергала за усики г-на Жюля, облаченного в бархатную куртку. В крытой
галерее Клод заметил г-жу Лекер и мадемуазель Саже; они уже были не такими
желтыми, на щеках у них играл легкий румянец; они шли куда-то вдвоем и,
словно закадычные подруги, о чем-то с увлечением судачили. В рыбном
павильоне матушка Меюден, которая теперь самолично торговала за прилавком,
мыла свою рыбу, осыпала бранью всех кругом, осаживала нового инспектора,
еще совсем молодого человека, и божилась, что его отдубасит; а Клер,
ставшая еще более вялой и апатичной, вытаскивала руками, посинелыми от
холодной воды рыбного садка, огромную груду улиток в нитях слизи, словно
затканных переливчатым серебром. Томные молодожены - Огюст и Огюстина, -
закупив в требушином ряду свиных ножек, укатили на двуколке в Монруж, в
свою колбасную. Но уже было восемь часов, стало жарко, и Клод повернул
обратно, на улицу Рамбюто; здесь он увидел, как Мюш и Полина играли в
лошадки; Мюш стоял на четвереньках, а Полина, забравшись к нему на спину,
держалась за его волосы, чтобы не упасть. По крышам рыночных павильонов, у
водосточных желобов, мелькнула тень. Клод вскинул глаза: это были Кадина и
Майоран, они со смехом целовались на самом солнцепеке, - счастливые
животные, превратившие весь квартал в приют для своих любовных утех.
и на земле. Он поносил толстых: да, толстые победили. Вокруг него были
одни толстые, круглые, так и пышущие здоровьем; они приветствовали
наступление дня, сулящего новые утробные радости. Но когда Клод повернулся
лицом к улице Пируэт, его окончательно сразило открывшееся перед ним
зрелище.
же прекрасная г-жа Лебигр, как ее отныне называли. Ее муж получил
разрешение на торговлю табаком при своем винном заведении; он осуществил
наконец свою давнишнюю мечту благодаря тем важным услугам, которые оказал
Империи. Художник нашел, что прекрасная мадам Лебигр просто великолепна: в
шелках, завитая, вполне готовая занять свое место за стойкой в магазине,
куда сходились все местные господа, чтобы купить сигар или пачку табаку.
Луиза стала похожа на "благородную", на настоящую даму. За ее спиной
виднелась заново покрашенная зала, на нежном фоне стен вновь вились свежие
виноградные лозы; цинковая обшивка стойки сияла; штофы с ликерами,
отражаясь в зеркалах, горели ослепительными огнями. Луиза смеялась,
радуясь ясному утру.
своим телом весь проем двери. Еще никогда ее передник и нарукавники не
блистали столь белоснежной чистотой, еще никогда ее холеное розовое лицо
не обрамляли столь безупречно приглаженные волосы. От нее веяло сытой
безмятежностью, беспредельным спокойствием, которое ничем не нарушалось,
даже улыбкой. Она олицетворяла полнейшее довольство, высшее блаженство,
застывшее, бесстрастное, омываемое теплым утренним воздухом. Под туго
стянутым корсетом еще переваривалось вчерашнее счастье; спрятав в передник
пухлые руки, она не торопилась протянуть их за счастьем сегодняшним,
уверенная, что оно и так от нее не уйдет. И витрина рядом с красавицей
Лизой блистала таким же довольством, она тоже исцелилась от недуга: один
за другим вытягивались шпигованные языки, они были еще краснее, еще
здоровее, чем прежде; желтые рожи окороков опять выражали добродушие; а
гирлянды сосисок уже не имели того унылого вида, по поводу которого так
убивался Кеню. В глубине дома, на кухне, слышался громкий смех,
сопровождаемый веселым стуком кастрюль. Колбасная вновь сочилась
здоровьем, блистала здоровой упитанностью. Видневшиеся на фоне мрамора
глыбы сала и свиные полутуши дополняли картину, выпячивая брюхо,
торжествующее брюхо; а Лиза стояла неподвижная, величавая, и ее большие
глаза, глаза чревоугодницы, казалось, говорили рынку: "Доброе утро".
г-жа Кеню обменялись дружеским приветствием.
на этих полногрудых женщин, цветущих здоровьем и таких благопристойных; он
потуже затянул пояс и злобно пробормотал:
Володихин Дмитрий
Семенова Мария
Круз Андрей
Березин Федор
Соломатина Татьяна
Апраксина Татьяна