поселившийся в Сальске, откуда был родом. Он и был похож на моряка, но не на
современного, а из романов приключений - маленький, красный, седой,
говорящий низким, хриплым голосом, не выпуская из зубов коротенькой черной
трубки. И распоряжения его по своей краткости и решительности напоминали
морскую команду. Потом, когда мы познакомились ближе, я сказала ему, что мне
все мерещилось, что он сейчас скажет: "Свистать всех наверх", и все полезут
куда-то наверх и будут торопливо делать что-то морское. Он засмеялся, сделал
страшное лицо и прохрипел:
и докладывала довольно связно, хотя голос неприятно зазвенел два-три раза. К
тому времени у меня уже были результаты посева на твердой питательной среде,
к сожалению, те же. Обычно сообщения о ходе работы даются по схеме, и мой
первый предварительный ответ был. "Вибрион обнаружен, исследование
продолжается".
агглютинации; в результате этой реакции вибрионы должны были склеиться в
беловатые хлопья. Но у меня не было сыворотки. По правилам, наш медпункт
должен был располагать полным набором сывороток, я тысячу раз говорила об
этом Ивану Ивановичу Муравьеву и писала в Сальск. Но оттуда ничего не
прислали, и, воспользовавшись случаем, я теперь сказала об этом заведующему
райздравом. Он проворчал:
ответ.
появился в совхозе и до меня стали доноситься, как эхо, его оглушительные
морские команды, противоэпидемическая сторона дела перестала беспокоить
меня.
например, Катюша, очень хорошая и на редкость смешливая девушка, забегала ко
мне с очередным сообщением:
племянница Бородулина, зубной техник и любительница литературы и театра,
которую, несмотря на энергичные телеграммы доктора Дроздова, никак не
удавалось поймать. Наконец поймали уже в Ростове и, хотя она была совершенно
здорова, на шесть дней отправили в изолятор.
одновременно с Бородулиным картину "Кастусь Калиновский", привезенную
накануне его болезни на Цыганский участок. Совершенно здоровы до сих пор
были кухарка, ухаживавшая за механиком, астматики и мальчик со сломанной
ключицей - бок о бок с ними в одной палате механик пролежал десять с
половиной часов. Здоровы были женщины, которые ночью подсаживались в машину
и которых с большим трудом удалось разыскать. Что касается самого Бородулина
- и он тоже чувствовал себя превосходно, хотя, едва я входила, начинал
кряхтеть и делал уныло-озабоченное лицо, как и полагалось больному, который
стал объектом научного наблюдения.
произошло в моей "термостатной"? Откуда взялись на жидких, а потом и на
твердых питательных средах характерные прозрачные колонии холерного
вибриона?
факта: поставить реакцию агглютинации. По всем правилам я поставила эту
реакцию, и ничего не получилось. Как ни искала я на предметном стеклышке
беловатые хлопья, ничего не было видно, картина оставалась совершенно такой
же, как прежде.
Дроздова и откровенно сказала ему, что у меня ничего не выходит. Он
проворчал:
питаете к этому делу тайную склонность.
стояло в поле на равном расстоянии одна от другой - и с довольным видом
пыхтел своей трубкой. В палатках сидели скучные, совершенно здоровые
комбайнеры, трактористы, киномеханик, какие-то бабы и, между прочим, "мастер
простоя" Бесштанько, который, оказывается, успел удобно расположиться в
комнатке опытного отдела после того, как я увезла оттуда Бородулина. Не
скучала и не ругала бедного механика, кажется, одна только кошка.
разбирается в сложном вопросе о природе холерного вибриона, недаром же в
ответ на мои расспросы он ответил только, что уже затребовал эпидемиолога из
Ростова и ждет его с минуты на минуту. Поэтому я вернулась домой и, немного
подумав, вновь принялась за работу:
проделать с чистой культурой.
эту чистую культуру.
разумеется, не имело прямого отношения к получению чистой культуры) и
поставила штатив с пробирками в "термостатную" кладовую.
помнится, взглянула на будильник. Астматики долго не отпускали меня: как
только у одного начинался припадок, так сразу же и у другого. Потом я пошла
в столовую и встретила Репнина, только что вернувшегося из командировки. Он
зажег фонарь, чтобы посмотреть на меня, - мы встретились на улице, - и
остался недоволен.
вас этот тюфяк Бородулин допек? Я его сразу убью, к чему холера?
очевидно считая пострадавшей стороной меня, а не "этого тюфяка Бородулина".
Мы зашли в столовую, ужинали, о чем-то говорили, но душа моя была там, в
маленькой душной кладовке, где штатив с пробирками стоял на подвесной полке,
которую я сделала из куска фанеры.
вибрионов", но я не пустила. Мы простились на лестнице, и как раз в эту
минуту свет стал меркнуть, как часто бывало у нас в двенадцатом часу ночи.
которую последнее время, сама не зная почему, стала запирать на замок. Глаза
освоились, и я уверенно распахнула дверь своей "термостатной"...
"термостатной" было совершенно темно. Пробирки светились, каждая в
отдельности, и не рассеянным, а определенным, напоминающим лунный,
голубоватым светом.
ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Репниным расстались на лестнице и лампочка стала меркнуть, все это было
немного похоже на сон. Я обернулась, подумав, что на пробирки упал отсвет
луны. Но окно было задернуто шторой, ночь безлунная, и сколько бы раз,
обманывая себя, я ни закрывала дверь "термостатной", чтобы внезапно
распахнуть ее через минуту, - пробирки светились, и, казалось, еще сильнее,
чем прежде. Голубоватая шапка сияния нежно возвышалась над ними.
варила питательные среды - и осторожно спустилась по лестнице... Холерный
вибрион не светится. Стало быть, этот вибрион не холерный? На мгновение я
задержалась в темном подъезде и еще раз взглянула на штатив. Светятся!
Неужели погаснут прежде, чем я добегу до Дроздова?
далеко обошла его, точно этот бесшумный, сдержанный человек мог сделать
что-то такое, от чего перестали бы светиться мои фантастические пробирки. До
изолятора ближе всего через поле, и хотя мне всегда было страшно идти среди
темной стучащей пшеницы, я все-таки пошла напрямик. Палатки смутно забелели
в темноте куда скорее, чем я ожидала.
которого раскинулись палатки изолятора, - здесь жили Дроздов и персонал,
приехавший из Сальска.
книги, которую она близоруко держала у самых глаз, и глядя на меня с
удивлением.
и он крепко спал, когда мы вошли. Сестра хотела зажечь керосиновую лампу, но
я сердито закричала: "Нет, нет!"
что...
подле постели Дроздова.