Предложив ему сесть, я вышла из комнаты.
Мои лакеи, которые были скорее моими рабами, нежели слугами, раздобыли
веревку, и вернувшись вместе с ними, я громко сказала:
- Отведите этого господина в апартаменты, которые отвел для него его
светлость. - И мои сильные, как быки, телохранители бросились на гостя, вмиг
скрутили его и отвели в мрачное подземелье.
- Я протестую, сударыня! Это ужасное недоразумение! - кричал
незнакомец, несчастная жертва нашего с Сен-Фоном коварства.
Я осталась глуха к его мольбам и неукоснительно выполнила инструкции
министра: отчаянные вопли узника остались без ответа, и я сама закрыла
ключом дверь его темницы.
Поднявшись в гостиную, я услышала, как к дому подъехал экипаж. Из него
вышли жена и дочь моего гостя, которые предъявили мне верительную грамоту -
точную копию первой.
Ах, Сен-Фон, восхищенно подумала я, не спуская глаз с обеих женщин,
любуясь красотой матери, породистой статной женщины тридцати шести лет, и
нежной скромностью и грацией дочери, только что вступившей в свое
шестнадцатилетие ах, Сен-Фон! как уживается ваша мерзкая чудовищная похоть
с вашими министерскими обязанностями? Ведь все, что вы делаете, диктуется
исключительно вашими пороками, но не интересами страны.
Я с удовольствием описала бы все стоны и вопли несчастных женщин, когда
их грубо втолкнули в подвал, но скажу лишь, что была тронута слезами матери
и дочери не более, чем возмущением отца, и была озабочена только тем, чтобы
надежно запереть узников столь высокого положения до появления Сен-Фона.
Размышляя о том, какая участь могла ожидать их, я не допускала и мысли,
что речь идет о простом заточении, поскольку чувствовала, что просто создана
для роли палача, хотя и не получила никаких указаний на сей счет. Пока я
ломала над этим голову, мне сообщили о прибытии четвертого персонажа. Каково
же было мое искреннее изумление, когда я увидела того самого человека,
который, как вы помните, во время первой моей встречи с Сен-Фоном три раза
ударил меня по плечам палкой по приказанию министра.
"Прими этого человека со всем радушием и хорошо обращайся с ним, -
прочитала я в записке, - ты должна его помнить, потому что до сих пор носишь
на теле следы его длани. Он будет играть главную роль в драме, которая
разыграется завтра это палач из Нанта, который по моему приказу должен
умертвить твоих узников: мне строго-настрого велено представить их головы
королеве к послезавтрашнему дню, я и сам бы с удовольствием помахал топором,
если бы Ее Величество не выразила странного желания принять их останки из
рук официального палача. По этой причине я направляю к тебе этого человека,
хотя он и сам еще не знает, что ему предстоит делать. Прошу тебя
проинструктировать его, однако ни в коем случае не позволяй ему взглянуть на
смертников - это чрезвычайно важно. Жди меня завтра утром. А пока можешь
позабавиться с ними, особенно не церемонься с дамой. Ничего не давай им,
кроме хлеба и воды, и лиши дневного света".
- Сударь, - повернулась я к молодому человеку, - министр пишет, что мы
с вами уже знакомы. Я действительно не забыла, как вы...
- Да, сударыня. Но, увы, приказ есть приказ.
- Вы правы, и я не держу на вас зла, - я протянула ему руку, которую он
поспешно и пылко поцеловал. - Однако пора обедать. Пройдемте к столу, заодно
и побеседуем.
Делькур - так звали палача - был очень приятный и обходительный мужчина
двадцати восьми лет, и на этот раз он произвел на меня весьма недурное
впечатление. Я оказала ему самые искренние знаки внимания и, когда с обедом
было покончено, сразу пошла в атаку. Она была успешной, а обнаружив у него
между ног великолепный инструмент, я пришла в полный восторг.
- Ради бога, дорогой, - сказала я, - вытащи эту штуку, я хочу видеть,
что ты там прячешь. О, какая восхитительная штучка, она приводит меня в
экстаз! А твоя профессия заставляет дрожать от вожделения, одним словом, ты
должен сейчас же удовлетворить меня.
Он, не теряя времени, выставил напоказ свой удивительный член, я, по
своему обыкновению, схватила его, собираясь заглотить до самого основания,
но он был настолько велик, что во рту у меня поместилась только половина.
Распластавшись на кушетке, Делькур накрыл руками мою промежность, потом
погрузил туда свое лицо и две секунды спустя мы кончили одновременно.
Увидев, как жадно я глотаю его сперму, он застонал от восторга.
- Черт побери, - виновато проговорил он, - я слишком поспешил, но готов
немедленно исправить свою ошибку.
Его разгоряченный посох был все еще тверд, и Делькур сменил позу:
впился в мои губы, липкие от его спермы, и я получила от его истекающего
соком члена такое наслаждение, какого редко удостаивается женщина. Четверть
часа Делькур совершал мощные толчки в мою вагину, затем, почувствовав
близкое извержение, несколько охладил свой пыл, и когда, наконец, моя
куночка торжествующе затрепетала, сбросил вторую порцию семени, и я,
мгновенно перевернувшись, успела проглотить ее с тем же восторгом, что и
первую.
- Знаешь, Делькур, - сказала я, как только пришла в себя и смогла
трезво оценить происшедшее, - ты, должно быть, удивлен необычным приемом,
который я тебе оказала, возможно, тебя шокировало мое поведение и мой
натиск, быть может, ты даже принимаешь меня за потаскуху? Несмотря на все
мое презрение к тому, что на языке идиотов зовется репутацией, я должна
сказать, что оказала тебе честь не в силу своего кокетства или
физиологической потребности, а только в силу моего необычного образа мысли.
Ты - профессиональный убийца, к тому же обладатель редкого в своем роде
члена. Но не твой член, а твоя профессия возбудила меня, и мне в высшей
степени наплевать, что ты обо мне думаешь - презираешь или ненавидишь. Ты
меня удовлетворил, я получила от тебя все, что хотела, а все прочее не имеет
значения.
- О, небесное создание, - отвечал Делькур, - не презрение и ненависть я
чувствую к вам, а глубочайшее почтение. Вы заслуживаете поклонения, я
боготворю вас и удивлен только тем, что ваш экстаз вызван фактом, который
обычно вызывает у других отвращение.
- Это не имеет никакого значения, - повторила я. - Это просто дело
вкуса, а вкусы у всех разные меня, например, привлекает в тебе именно то,
что отталкивает ординарных людей, так что это всего лишь распущенность с
моей стороны, и не вздумай вообразить себе что-то иное. Мои отношения с
министром ограждают меня от любых интриг - заруби это себе на носу. Мы
проведем вместе сегодняшний вечер, а, если я захочу, то и всю ночь, и на
этом конец.
- Да, сударыня, - почтительно ответил он, - и от вас я жду только
протекции и снисходительности.
- На другое ты и не можешь рассчитывать, но взамен должен исполнять
все, что подскажет мне мое воображение. Хочу предупредить тебя, что оно
безгранично и порой заходит очень далеко.
Делькур снова начал ласкать одной рукой мою грудь, другой - клитор, а
языком достал до самой гортани через несколько минут мне это надоело, я
велела ему оставить свои глупости и ответить на некоторые вопросы.
- Для начала скажи, почему Сен-Фон заставил тебя ударить меня в тот
раз? Эта мысль до сих пор не дает мне покоя.
- Распутство, сударыня, чистейшее распутство. Вы же знаете министра: у
него такие оригинальные вкусы.
- Значит он вовлекает тебя в свои оргии?
- Только когда я бываю в Париже.
- Он тебя содомировал?
- Да, сударыня.
- А ты его?
- Разумеется.
- А не приходилось тебе пороть его?
- Весьма часто.
- О, дьявольщина, я обожаю такие упражнения! Что же ты остановился?
Ласкай меня... Вот это другое дело. А не заставлял он тебя истязать других
женщин?
- Иногда такое случалось.
- Может быть, тебе приходилось делать еще кое-что?
- Позвольте мне сохранить секреты министра, сударыня. Впрочем, любое
ваше предположение может оказаться правдой, поскольку вам хорошо известны
вкусы и привычки его светлости.
- А не слышал ли ты о его планах против меня? - Насколько я знаю,
сударыня, он очень вас уважает и доверяет вам он к вам привязан, можете мне
поверить.
- Я отвечаю ему тем же: я его обожаю и, надеюсь, он знает об этом.
Однако коли ты не хочешь быть откровенным, давай поговорим о другом. Скажи
на милость, как тебе удается жить такой жизнью, неужели из глубин твоей души
не взывает голос жалости к несчастным, которых ты хладнокровно убиваешь
именем закона?
- Знаете, сударыня, в нашей профессии можно достич основательной и
научно объяснимой жестокости только благодаря принципам, которые совершенно
неизвестны людей.
- Выходит, все дело в принципах? Я хочу, чтобы ты рассказал о них
подробнее.
- Они взрастают на почве абсолютной бесчеловечности наше воспитание
начинается в раннем возрасте, с детства нам прививают систему ценностей, в
которой человеческая жизнь не стоит ровным счетом ничего, а закон решает
все. В результате мы, не моргнув глазом, можем перерезать горло ближнему,
точно так же, как мясник режет теленка. Разве мясника тошнит от своего
занятия? Да он даже не знает, что это такое. Вот так же обстоит дело с нами.
- Я понимаю, что исполнять закон - твоя профессия. А как ты относишься
к тому, чтобы сочетать работу с удовольствиями?
- Положительно, сударыня. Как может быть иначе? Искоренив в себе
предрассудки, мы уже не видим в убийстве людей ничего дурного.
- Как? Разве ты не считаешь злом убивать людей?
Роллинс Джеймс
Гюго Виктор
Лукин Евгений
Смит Кордвейнер
Шилова Юлия
Перумов Ник