того мнения, что больных прежде всего надо усиленно питать, а потому
принялась усердно кормить Люсьена, и тот покорно принимал ее заботы.
Жестокие угрызения совести терзали его; однако они оказались спасительными в
его унынии, ибо послужили своего рода нравственной встряской.
главного местечка кантона, лежащего на полпути между Манлем и Ангулемом,
поэтому добрый мельник быстро доставил врача и кюре из Марсака. Оба они
слышали о связи Люсьена с г-жой де Баржетон, ведь в ту пору весь департамент
Шаранты только и говорил, что об ее замужестве и возвращении в Ангулем с
новым префектом Шаранты, графом Сикстом дю Шатле, а потому и врач
неодолимое желание узнать, какие причины помешали вдове г-на де Баржетона
выйти замуж за юного поэта, с которым она бежала, и разузнать, не для того
ли он воротился на родину, чтобы выручить своего зятя, Давиду Сешара. Таким
образом, любопытство и человечность соединились, чтобы оказать скорую помощь
умирающему, поэту. И вот через два часа после отъезда Куртуа Люсьен;
услыхал, как по мощеной плотине мельницы продребезжала плохонькая пролетка
деревенского врача. Господа Марроны, (врач приходился племянником кюре) не
замедлили прибыть. Итак, Люсьен встретился с людьми, близкими к отцу Давида
Сешара, насколько могут быть близки соседи в маленьком винодельческом
поселке. Врач, осмотрев умирающего, проверив пульс, попросив его показать
язык, взглянул, на мельничиху... с улыбкой, способной рассеять все тревоги.!
доброго вина, в чем я не сомневаюсь, а в садке жирный угорь, угостите-ка
больного. Он просто-напросто переутомлен, и мы быстро поставим на ноги
нашего великого человека.
люди убили меня, рассказав о несчастье, постигшем мою сестру, госпожу Сешар.
Ваша дочь, судя по словам госпожи Куртуа, замужем за Постэлем, а вы? должны
знать о делах Давида Сешара. Ради бога...
помочь. ,
забыл; говорят, он большой ротозей.
изменившись в лице.
священником, он вскричал:
лишь покаянием могу заслужить прощение. Я палач моей сестры и моего брата,
ведь Давид Сешар был братом для меня! Я подделал подпись на векселях,
которые Давид не мог оплатить... Я разорил его. Я жил в страшной нужде и
забыл об этом подлоге. Дело, возбужденное в связи с этими векселями, было на
время улажено благодаря помощи одного богача... Я думал, что он погасил
векселя, но он, оказывается, ничего не сделал.
горячечной, поистине достойной поэта форме, была закончена, Люсьен стал
умолять кюре съездить в Ангулем и выведать у Евы, его сестры, и у его
матери, г-жи Шардон, истинное положение вещей, ибо он желал знать, возможно
ли еще помочь им.
слезами,- я не умру. Ежели моя мать, ежели моя сестра, ежели Давид не
отрекутся от меня, я буду жить!
бледного, чуть ли не умирающего юноши, его отчаяние, рассказ о несчастьях,
превышающих человеческие силы, все это возбудило в кюре сострадание и
участие.
верить лишь наполовину; не приходите же в отчаяние от пересудов, которые в
трех лье от Ангулема, разумеется, чрезвычайно раздуты. Старик Сешар, наш
сосед, несколько дней тому уехал из Марсака; он, очевидно, решил заняться
делами сына. Я съезжу в Ангулем и на обратном пути сообщу, возможно ли вам
воротиться в семью. Ваше признание и раскаяние помогут мне заступиться за
вас.
и что его раскаяние, каким бы ни было оно горячим, было всего лишь
превосходно разыгранной |комедией, притом разыгранной искренне! Священника
смерил врач. Признав у больного нервный припадок, опасность которого почти
миновала, племянник, как и дядя, стал утешать больного и в конце концов
убедил своего пациента подкрепить силы.
должна была прибыть почтовая карета, идущая из Рюфека в Ангулем; в ней
оказалось свободное место. Старый священник рассчитывал получить сведения о
Давиде Сешаре от своего внучатого племянника Постэля, аптекаря в Умо,
бывшего соперника типографа в любви к прекрасной Еве. Увидев, с какой
предупредительностью толстяк-фармацевт бросился помочь старику выйти из
ужасающей колымаги, которая в те времена обслуживала Рюфек и Ангулем, самый
ненаблюдательный человек догадался бы, что супруги Постэль усматривали свое
благосостояние в наследстве дядюшки.
приятная неожиданность... ''
предопределено было стать женой аптекаря в Умо. Ростом с коротышку Постэля,
мощного сложения, краснощекая, она была настоящая деревенская девушка, и вся
ее красота состояла в чрезвычайной свежести. Рыжие волосы, почти скрывавшие
лоб, повадки и говор, вполне соответствовавшие простоватому выражению ее
круглого лица, глаза чуть ли не желтые - короче, все в ней говорило, что
женились на ней в надежде на деньги. Итак, после первого же года замужества
она командовала в доме и, видимо, полновластно управляла Постэлем, который
был чрезвычайно счастлив, обретя такую богатую наследницу.' Г-жа Леони
Постэль, урожденная Маррон, кормила грудью' сына, безобразного младенца,
похожего и на отца и на мать, любимца старого кюре, врача и Постэля.
ничего не желаете? -сказала Леони.- Едва' переступили порог и уже
собираетесь уйти.
как Постэль покраснел, а Леони метнула в муженька ревнивый взгляд, присущий
женщинам, которые держат мужей под башмаком и в интересах будущего всегда
настороженно относятся к прошлому.
сказала Леони с явной досадой.
положении нашел Люсьена у Куртуа.
Постэль.- Бедняга! А ведь он не глуп, и к тому же честолюбив! Тянулся за
хлебом - получил камень. Но зачем он воротился? Сестра его в страшной нужде,
потому что все эти гении, все эти Давиды и-, Люсьены ничего не смыслят в
делах. В коммерческом' суде мы рассматривали его дело, и мне, как судье,
пришлось подписать приговор! Тяжело мне было! Не знаю, можно > ли Люсьену
при нынешних обстоятельствах явиться к сеет- . ре; но, во всяком случае,
комнатка, которую он когда-то" занимал, свободна, и я ему с охотою ее
предложу.
чем выйти из лавки, он поцеловал младенца, спавшего на руках Леони.
вам немало предстоит хлопот, ежели вы желаете распутать дела этих людей. Муж
отвезет вас в своей двуколке.
Ангулем.
небесполезно разъяснить, в какое сплетение интересов он намеревался войти.
разумный вол, подобный тому, которого живописцы дают в спутники евангелисту,
задумал быстро составить большое состояние, не столько ради себя, сколько
ради Евы и Люсьена, о чем он стал мечтать в тот вечер,, когда они с Евой
сидели у плотины на берегу Шаранты и она отдала ему руку и сердце. Окружить
жену вниманием и роскошью, среди которой ей так пристало жить, мудро
руководить честолюбием своего брата - такова была программа, начертанная
огненными письменами перед его умственным взором. Газеты, политика, мощное
развитие книжной торговли и литературы, развитие науки, стремление ставить
на общее обсуждение все нужды страны, общественное движение, вспыхнувшее в
то время, когда Реставрация, по-видимому, упрочилась,- все это требовало
бумаги !чуть ли не в десять раз больше по сравнению с тем количеством ее, на
которое в начале Революции рассчитывал знаменитый Уврар, движимый подобными
же соображениями. Но в 1821 году бумажные фабрики во Франции были чересчур
многочисленны, чтобы надеяться объединить их в одних руках, как это сделал
Уврар, который завладел самыми крупными фабриками, предварительно скупив всю
их продукцию. Притом у Давида не было ни предприимчивости, ни капиталов,
необходимых для подобной спекуляции. В ту пору в Англии уже вводились машины
для производства рулонной бумаги. Стало быть, самой насущной нуждой было
приспособить бумажную промышленность к потребностям французской цивилизации,
которая грозила все подвергнуть обсуждению и покоилась на постоянном обмене
личными мнениями,- истинное бедствие, ибо народы, предающиеся рассуждениям,
чрезвычайно мало действуют. Итак,- удивительное дело! - в то время как
Люсьен втягивал в себя гигантский механизм журналистики, грозя в прах
стереть его честь и разум, Давид Сешар изучал в тиши своей типографии
развитие периодической печати со стороны ее технического процесса. Он желал,
согласовать средства техники и развитие печати в соответствии с духом
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Маркелов Олег
Влодавец Леонид
Березин Федор
Березин Федор