всех - но сколько у нее преимуществ!
обожанием, ведь он такой строгий, сильный, безжалостный, мгновенно
восстанавливает справедливость, он - живое олицетворение мужественности,
таинственной силы, что правит не только землей и всеми земными тварями, но,
как Бог-отец, всей Вселенной. Ей казалось - вокруг на каждом лице лежит
отблеск той же славы и величия. И фрау Шмитт заговорила:
правда, капитан?
Шмитт. Обуздать каждого и держать в узде, чтоб знал свое место, - это не
суровость и не самозащита. Просто это значит соблюдать естественный порядок
вещей и неуклонно ему следовать.
улыбнуться.
кого прежде всего надо держать в узде. Она ожила и затрепетала под этим
взглядом господина и повелителя; все еще улыбаясь, склонила гладко
причесанную головку и набрала полный рот фаршированного перца.
а на лысой голове, на висках все гуще проступал холодный пот и ручейками
побежал за воротник. Дыхание стало прерывистым, так что даже заколебалось
круглое брюшко. Наконец, озабоченный своими мыслями, он перестал жевать,
отодвинул тарелку, выпятил нижнюю губу, точно капризное дитятко. Поежился,
утер лицо и лысину салфеткой, скомкал ее и запихал в карман. Тотчас опять
вытащил, старательно сложил по складкам, как будто у себя дома; аккуратно,
крест-накрест положил на тарелку нож и вилку: нож поперек, вилку вертикально
сверху; так его сызмальства учила бабушка: поел - ставь на пустой тарелке
крест в знак благодарности Господу Богу за пищу, - и он никогда об этом не
забывал.
стола.
Действовать надо быстро и решительно, профессор Гуттен совершенно прав. А
он, Зигфрид Рибер, по собственной небрежности, да-да, по собственному
малодушию дал поставить себя на корабле в ложное положение, недостойное его
как немца: он жил в одной каюте с Левенталем, а этого с самого начала нельзя
было допускать. Это же непростительное оскорбление тому естественному
порядку вещей, которому он, Рибер, обязан подчиняться сам и подчинять
других, как делает капитан. Что могли думать о нем люди? Что он втихомолку
завел дружбу с евреем и держится с ним на равной ноге? Рибер совсем
растерялся и смутился, так бывало с ним в страшных снах: вдруг привидится,
будто он где-нибудь в людном месте, в толпе, голый среди одетых, и все глаза
устремлены на него; или, еще того хуже, застигнут за каким-то смехотворным и
гнусным занятием и его беспощадно осуждают несчетные толпы призрачных
свидетелей - он не видит среди них ни одного знакомого лица, но все они
знают его насквозь, знают всю его подлость и гнусность, его постыдное
прошлое...
торопливо подбегая к каюте судового казначея. Так не может продолжаться,
нет-нет, надо сейчас же исправить дело, надо все изменить сию же минуту!
прихваченный со стола, это был уже третий кусок, толстяк позорно стянул его,
уходя из кают-компании. Толст он был непомерно и толстел не по дням, а по
часам, и при этом его день и ночь мучил голод. Когда в дверь заглянул Рибер,
первым движением казначея было спрятать торт под бумагами на столе, но он
тут же передумал и запихнул весь оставшийся кусок в рот.
крошками. Дважды с усилием глотнул и повторил: - Войдите, пожалуйста, - с
нажимом произнес он последнее слово.
насладиться им без спеха, такая досада, что нагрянул Рибер и помешал. Да и
не нравится ему этот Рибер, с первого дня не нравится, - а потому, с чем бы
он сюда ни заявился, решено: сделаем для него как можно меньше...
прекрасно его поймет.
он. - Капитан не всякого допускает за свой стол. Но если он не пожелал
терпеть общество еврея за обедом, с какой стати я должен делить с евреем
каюту? Попрошу вас безотлагательно исправить это недоразумение.
это слыхал. - Казначей делал вид, будто если и не сочувствует, то, во всяком
случае, готов исполнять свои обязанности, ведь в числе всего прочего он
обязан и выслушивать жалобы вот таких, как Рибер. Нельзя давать этому
ничтожеству повода заподозрить, что с ним не считаются. - Вы совершенно
правы. Я посмотрю, что тут можно сделать. Понятно, для Фрейтага есть только
одно подходящее место - с Левенталем. Знай я заранее, я с удовольствием так
бы и устроил. А теперь, я думаю, нам надо будет попросить господина Хансена
перейти в вашу каюту, он сейчас помещается с Фрейтагом.
знаете, это не многим лучше.
терпели и избегали друг друга с первого же дня, когда у них вышла какая-то
дурацкая стычка из-за шезлонгов. Казначея ничуть не занимали подобные
пустяки, но по долгу службы ему следовало о них знать.
можно сделать. Зайдите, пожалуйста через час.
преподнес ему дурные вести. Чтобы испробовать все возможности, он все же
потолковал с герром Хансеном о тяжелом положении герра Рибера.
дружелюбно и намерен оставаться на прежнем месте, а стало быть, тут вопрос
ясен. Но если герру Риберу угодно перейти в трехместную каюту, то, без
сомнения, мистер Дэнни или мистер Скотт будут не против поселиться с
Левенталем, а тогда герр Рибер может поселиться с кем-нибудь из них и с
горбуном Глокеном.
возражать не станет. Фрейтаг поселится с Левенталем, а герр Рибер может жить
в одной каюте с мистером Дэнни и мистером Скоттом. Рибер некоторое время
раздумывал и скрепя сердце согласился: все-таки это наименее неприятная из
всех неприятных возможностей. Считая, что его согласие решает дело, он пошел
укладывать свои пожитки. Левенталя в каюте не оказалось: он там только спал,
а все остальное время предпочитал проводить на палубе. Рибер вернулся к
казначею, и тут его ждал тяжкий удар.
было сказано) ни мистер Дэнни, ни мистер Скотт не станут менять каюту. Герр
Глокен такой маленький, почти не занимает места, заявили оба, они привыкли к
нему, он к ним, все трое вполне приспособились друг к другу, отлично ладят и
не желают себя утруждать какими-то переселениями.
многозначительно:
ничего подобного, как раз наоборот. Вы, наверно, слыхали, как американцы
насмехаются над людьми - сами знаете, они вечно зубы скалят. Это хуже всего.
Уж лучше бы ругались. Ну, значит, этот Скотт что-то такое сказал, наверно,
на ихнем жаргоне, я не разобрал, и они оба заржали - не то чтобы засмеялись
по-людски, а эдак, знаете, издевательски, от ихнего хохота прямо кровь в
жилах стынет. Кто бы надо мной так посмеялся, да я б его убил!.. Ну, короче
говоря, не надо вам с ними съезжаться. Мало ли что. Не доверяю я
американцам, у них в роду найдутся индейцы, а то и негры либо евреи... все
они дикари, нечистая кровь. Они ради выкупа крадут малых детей, а потом их
убивают, - вдруг прибавил он плаксиво. - Представляете, им заплатят выкуп,
они деньги возьмут, а ребеночка все равно убьют!
казначея, только изредка мигал, и внезапная перемена темы возмутила его.
Подозрительнейший тип этот казначей, на любую гадость способен. Нашел время
хныкать над крадеными детишками, да еще американскими! Наверняка он
стакнулся с Фрейтагом, а тот, нахал, как вся его порода, намерен втереться в
лучшее общество, где его вовсе знать не хотят... Риберу было уже известно,
что к чему, но он все равно не желал признавать во Фрейтаге христианина.
Женился на еврейке, стало быть, и сам еврей, коротко и ясно... А может, он
затеял преступный сговор с этими гнусными американцами, они, наверно, и сами
наполовину евреи. И Хансен туда же: называет себя шведом, но у нордической
расы таких огромных носов не бывает. А казначей - явный предатель,
сочувствует евреям; пожалуй, Левенталь с самого начала его подкупил, чтобы
поместиться в одной каюте с немцем. Рибер вконец разъярился, напыжился, весь
побагровел и заорал:
им слова не сказали?
отвечаю.
да? Ну, ладно, про это узнает капитан, посмотрим, как ему понравятся такие
порядки на его судне.