вероятно, заметили шрамы и ни о чем не стали спрашивать.
рейсов в аэропорту. Там были фамилии врачей, номера кабинетов, дни и часы
приемов.
будние дни, кроме среды. А сегодня была как раз среда.
***
пустой холодной ванне и морщась от озноба, - но это пока. Рано или поздно
узнает. И что? Опять разобьет физиономию, на этот раз уже окончательно? Но
тогда я его сдам. Правда, пока я плохо представляю себе, каким образом я это
сделаю, но попытаться могу. Этот счет мне поможет. Там у него огромная
сумма, он не сумеет просто плюнуть на такие деньги. Я сдам его, а он меня.
Мы никогда это не обсуждали, но оба отлично понимаем без всяких слов.
Впрочем, если он изуродует меня навсегда, я все равно не стану жить, так что
пусть сдает. Мне будет уже без разницы!"
тоненькой струйкой из душа, стараясь не намочить повязку.
яснее вспоминала она подробности своих разговоров с доктором Тихорецкой, тем
беспощаднее колотил ее озноб.
себя с ментами, со следователем, с теткой, которая приходила в больницу под
видом врача. А тут сорвалась, как последняя кретинка. Спрашивается, кто меня
тянул за язык? Как будто я забыла, какая у Шамки интуиция?! Он по запаху, за
тысячу километров, может угадать человека, который владеет опасной для него
информацией. Когда он в самом начале позвонил Юлии Николаевне домой в
половине четвертого утра, он не ей угрожал, а мне. У него не возникало
никаких опасений насчет следователей, ментов, чекистов. Но он заранее знал,
что я раскисну наедине с доктором, который согласится мне помочь".
пока с ней хитрили, она держалась молодцом. Но стоило погладить ее по
головке, просто пожалеть, и она теряла бдительность. А то, что понимала о
самой себе она, безусловно, знал о ней и Шамиль Исмаилов.
успокоиться, - но я рассказала практически все. Я зачем-то назвала вслух имя
Герасимова. Зачем? Какого хрена? Я у нее на глазах порвала его фотографию.
Мне просто хотелось пожаловаться. В детстве я жаловалась своему дяде. Он
умел слушать. Я вываливала на него все свои проблемы, и становилось легче.
Потом, когда дяди рядом не было, я могла чем-то поделиться с Генкой, чем-то
с подругами. В крайнем случае я просто смотрела в зеркало и жаловалась самой
себе. Теперь я лишена даже этой малости. Но держать все внутри невозможно. Я
ведь не железная. Шама видит меня насквозь и напрягается из-за доктора. Но
наверняка из-за нее напрягаются и те, кто ловит Шаму. Она вполне может
сотрудничать с ними. Во всяком случае они ее предупредили, кто я и с кем
дружу.
вывод, что избили меня никакие не случайные хулиганы, а мой близкий друг
Шамиль Исмаилов.
только издавала мелодичный щебет, она еще Дергалась и подпрыгивала в кармане
пижамной кофты. Анжела вылезла из кровати и покорно поплелась в ванную.
Герасимова! - рявкнула Анжела шепотом.
ответ последовала долгая нехорошая пауза. Анжела почувствовала, что ляпнула
нечто лишнее.
закатать.., А может, я просто не знаю и уже закатал?" - пронеслось у нее в
голове, и, чтобы заглушить тревогу, прервать паузу, она произнесла как можно
пренебрежительнее:
мне, джигит, почему эта мразь до сих пор не в могиле?
отозвался Шамиль. - И вспоминать нечего! У нее в машине музыка играла.
Вертинский. Ты, конечно, не знаешь такого. Так вот, я ей рассказывала, что
собиралась сделать клип по одной из его песен. А когда я говорила с тобой по
телефону, то объяснила потом, что это звонил Генка. Все? Ты доволен?
наверняка имела какую-то свою бандитскую крышу. А у Шамиля хорошие контакты
с тремя крупнейшими бандитскими группировками Москвы. Он вполне мог
договориться о том, чтобы все разговоры Анжелы с доктором записывались и
передавались ему.
сейчас наверняка работает ФСБ. Шамиль, конечно, многое может, но он не шеф
гестапо, он всего лишь чеченский авторитет. Однако как быть? Сказать правду
немыслимо. Соврать опасно..."
жалеешь? Я, между прочим, спать хочу. Я сижу в ванной, у меня ноги голые,
мне холодно.
почему Стас Герасимов до сих пор остался темой для разговора? Его не должно
быть на свете после того, что он сделал. - Анжела подвинула к себе пушистый
коврик, села на него, но он оказался влажным и пришлось опять сесть на
жесткий борт ванной.
это я знаю, на то, чтобы не болтать обо мне с докторшей, у тебя ума хватит.
Но ты женщина. Тебе надо пожаловаться, поплакаться, и ты вполне могла
рассказать докторше о том, как обидел тебя Герасимов. Рассказала или нет?
все-таки тебя не понимаю. Ты что, боишься за него, за этого козла вонючего?
по-хорошему, и мы больше не будем это обсуждать. Я просил тебя вспомнить, о
чем ты говорила с доктором Тихорецкой. Я дал тебе для этого достаточно
времени.
в трубку, - мы с доктором обсуждали мои операции, я просила выписать
что-нибудь обезболивающее, у меня швы чешутся, спать не могу. Потом я
спросила у нее, как открывается окно. Она показала, но предупредила, что мне
надо опасаться сквозняков, ни в коем случае нельзя простужаться, потому что,
если я чихну, швы могут разойтись. Ну как, интересно тебе? Мне продолжать?
мы говорили о музыке, о Вертинском. Еще я жаловалась ей на Генку, что он не
приехал за мной, не оставил денег даже на такси.?
палате.
говорили.
больше про этого козла. Не можешь порвать его на куски, так хотя бы не
поминай о нем при мне, хорошо?
Глава 29
грек-онколог, прощупав Владимиру Марленовичу живот, заглянув в рот и оттянув
веки, - вы должны были обращаться к врачам в России до приезда сюда.
Марленовича, тонкие смуглые пальцы отбили быструю дробь по подлокотнику.
чуть понизив голос. - В Керкуре замечательная клиника, специалисты,
оборудование...
рубашки:
понимала, напряженно переводила взгляд с врача на мужа, глаза ее двигались
туда-обратно, словно она следила за полетом теннисного мяча. При слове
"канцер" она вздрогнула.
диагноз и ни одного дня не хочу проводить в клинике.
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Суворов Виктор