Грязев решил не переучивать - по этой незначительной причине вряд ли
заподозрят во вредительстве, а выполнять боевые задачи с этой командой он
не собирался.
В горах уже смеркалось, когда группа наконец-то вышла на финишную прямую к
лагерю, но инструктор всего лишь пересек дорогу и увел курсантов вдоль по
склону. Там уложил их среди камней, приказал установить приборы оптической
разведки и ткнул пальцем в татарина:
- Ты!.. Спустись вниз к заставе, пересчитай, сколько там человек. Заметят -
ко мне можешь не возвращаться.
Тот все понял, сбросил с себя лишнее и пополз к блок-посту. Остальные же
достали приборы и разлеглись отдыхать. Саня знаком подманил лейтенанта и
поставил условие - если сейчас, в течение пяти минут он не доложит, сколько
человек охраняют заставу, группа пойдет на новый круг, а командир - в штаб,
получать расчет. Через несколько секунд курсантов невозможно было оторвать
от приборов: порядки Советской Армии въелись в них так сильно, что ни о
каком профессионализме не могло быть речи. Срабатывали всего две истины, не
истребимые ни новым качеством наемника, ни большими деньгами: одна древняя
- страх кнута, другая исконно русская - познание мира мордой об лавку.
Скоро лейтенант доложил, что на блок-посту четыре человека, однако
приползший от дороги татарин насчитал на два больше.
- Внимание, - сказал инструктор. - Всем наблюдать. Показываю в первый и
последний раз. Если через три месяца каждый из вас не сможет сделать, как
я, уходите из группы сегодня, ищите другую профессию. Кто сломался на
марш-броске, свободны уже сейчас.
Он бросил автомат, скинул ремень с флягой, не спеша снял ботинки и плавной,
кошачьей походкой двинулся в сторону заставы...
4
"Брандмайор" отыскал "генсека" в правительственных охотничьих угодьях -
помог Комендант, отдав негласную команду пропустить директора ФСК. Приехал
он не в самый добрый час: только что неудачно прошла королевская охота на
кабанов. Егеря вместе с "опричниками" выгнали к лабазу стадо из четырех
голов, удачно подставили под выстрел, но "генсек" промахнулся с первого
раза и не сделал второго выстрела. Снайпер же, засевший в стороне,
рассчитывал именно на этот второй выстрел, промедлил определенное время и
нажал спуск. Крупная свинья закувыркалась на поляне, остальные пошли
врассыпную. Подделка оказалась настолько явной и грубой, что взбесила
"генсека", хотя он и не слышал выстрела, - на снайперской винтовке стоял
глушитель. Разъяренного охотника спустили на землю, где он устроил разнос
"опричнине", после чего, даже не взглянув на добычу, уехал в охотничий
домик. Там он сел за стол в зале трофеев, выпил с горя стакан коньяку и, не
закусывая, отдуваясь от гнева, притих, ссутулился, и как только хмель
достал головы, ощутил приступ тоски. Тосковал в последнее время он часто и
лишь по одной причине - начал чувствовать стремительно надвигающуюся
старость. Пока одолевал тяжелый путь к власти, пока с упрямостью и
дерзостью кабана несся напролом сквозь партийный прагматизм глубоких
стариков и старцев в Политбюро, бывал не однажды бит, обруган и опорочен,
но всегда чувствовал себя молодо и превосходно, как опытный, живучий вояка.
Но достигнув власти и могущества, беспощадно избавившись о г всех мыслимых
и немыслимых конкурентов и одновременно собрав вокруг себя мощную команду
единомышленников, он не успокоился, не утратил дерзкого, вызывающего духа.
Тяжелый, нокаутирующий удар пришелся со стороны, откуда в пылу борьбы он
никогда не ожидал. Старость была неотвратима, неумолима, как лавовый
горячий поток, и эта глухая тоска напоминала ему тяжелый, удушливый
сернистый дым. Всякая неудача, связанная с возрастом, всякий промах все
ближе и ближе подталкивали его К черте, за которой была лишь геенна
огненная...
В такие часы он презирал членов своей команды, не хотел никого видеть,
поскольку реально осознавал, что его старость заметна, видима "опричниной"
и эта свора только ждет мига, когда можно с яростью наброситься на хозяина,
порвать на куски, и кто первым вцепится в дряхлеющее горло, тот и примет на
себя его с таким трудом одержанную победу и власть. Он ненавидел команду,
однако в приступах тоски не хотел думать о ней и распалять себе ослабленное
сердце. "Опричнина" казалась ему недостойной даже его случайной,
сиюминутной мысли, ибо он чувствовал, как вместе с горькими думами медленно
вытягивается из души живительная энергия, а из дряблого тела - последние
молодые клетки. "Генсек" часто вспоминал свою мать - рукастую, с грубым,
обветренным лицом крестьянку и мысленно, бессловесно, жаловался ей,
бесслезно плакался, не ожидая утешения. Но приятнее было думать о детстве,
будто в хмель, погружаясь в прошлое. Над землей тогда стояло высокое небо
со стерильно-белыми перистыми облаками, и если наплывала из-за горизонта
грозовая туча, то уж обязательно была черной, страшной, несущей ураганный
ветер.
Да и сама гроза отличалась невероятной яркостью: ударит гром, так стекла
звенят, полыхнет молния - деревья загораются. А уж ливень хлестанет - вся
земля вскипит!.. Зато потом до чего же голубой и чистый воздух, до чего же
яркое солнце! И лужи теплые-теплые, и грязь чистая-чистая...
Он любил в детстве эти контрасты и незаметно перенес ребячью любовь на все
вещи, явления и поступки, во взрослой жизни недостойные такого чувства, и
тем более - в старости. И никто не мог понять его неожиданных,
непредсказуемых действий, не характерных ни для возраста, ни для его
высочайшего положения; его внезапных увлечений и желаний, не
предусмотренных никаким этикетом. А он в подобных случаях просто тосковал
и, погружаясь в детство, испытывал полузабытые контрасты.
В этом состоянии и застал его "брандмайор"... Несколько минут "генсек"
смотрел на него мутным, отсутствующим взором и, наконец, спросил глухо, как
больной:
- Ну что пришел?.. Жаловаться будешь?.. Все ходят, жалуются друг на
друга...
В такие минуты его нельзя было перебивать, а говорить он мог долго, с
длинными паузами, потому директор ФСК молчал.
- Хоть кто-нибудь бы пришел, порадовал... - он слегка оживился, будто
вспомнив, кто перед ним. - Говорят, ты государственный переворот задумал?
Правда или нет?
Что-то вроде усмешки появилось на губах. "Генсек" прошел отличную школу
партийной номенклатуры, прекрасно умел держать в напряжении своих
подчиненных, однако под напором старости ему и этого уже не хотелось
делать. Было ясно, о чем он спрашивал: Комендант докладывал "генсеку" о
воссоздании "Молнии" для операции в Чечне. И было ясно, что интригует его
государственным переворотом Участковый...
- Задумал не я, но переворот готовлю, - признался "брандмайор", отвечая на
шутку "генсека". - Сейчас на стадии разработки оперативного плана.
- А, не верю! - тяжело махнул рукой "генсек" и уронил со стола вилку,
засмеялся, отпихнул ее. - Во! Сейчас женщина придет! Что-нибудь просить...
Колючая, из Думы, наверное... Ты не знаешь, кто придет?
- Не знаю, - односложно ответил директор ФСК, умышленно не спеша со своим
докладом: более сильный эффект будет произведен, если "генсек" спросит сам
о вакуумных зарядах...
- А должен знать! - серьезно сказал он. - Ты все должен знать, что
происходит в государстве... Где сейчас Джохар, знаешь?
- Так точно! В данный момент находится в Урус-Мартане, выехал на
переговоры, ищет поддержки у старейшин.
"Генсек" вскинул голову, приподнял тяжелеющие веки и брови:
- Ты что, следишь за ним?
- Идет разработка операции, - сдержанно повторил "брандмайор". - Агентурная
информация поступает...
- Да все равно не верю!.. Джохар умнее вас, настоящий генерал, горбом
выслужил... А вы... Ты мне эти бомбы нашел?
- Так точно, нашел.
- Что?! - "Генсек" машинально привстал. - Правда, нашел?
- Да, правда. Местонахождение установили оперативным путем, изъяли во время
транспортировки. Сейчас вакуумные заряды находятся в специальном хранилище
ФСК.
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Акунин Борис
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс