меня... Эх!..
Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой,
словно что-то видит там и не может оторвать глаз.
- Но почему же так, Сергей? - снова спрашиваю я. - Вот ты говоришь, что
кодлу не признаешь. Как же судимости тогда схватил, одну, вторую?
Сергей хмурится.
- Тебе это для дела надо или так? - нехотя спрашивает он.
- Для размышлений. Ты уж мне поверь.
- Верю, - кивает Сергей. - Первая судимость - драка. Пошла по первой части
двести шестой. Вторая судимость - опять драка, уже пошла по части второй.
Схлопотал три года усиленного. Первый раз - за друга вступился. Второй
раз... за женщину, словом. Тут уж я кое-кого порезал. Тут мы с Чумой
первый раз и сошлись.
- Его порезал?
- Его...
- Можно ему это напомнить при случае?
- Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня
лез, шкуру спасал, - он стискивает зубы и умолкает.
- Как же дело было?
- Ох, Виталий, - вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону. - Я
вижу, ты и до моей души решил докопаться?
- Если тяжело, не говори.
- Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была, - Сергей злобно
ударяет кулаком по столу. - Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я
сам с ним посчитался. Надо было кончать, да рука дрогнула. Уполз.
"Как у Лехи", - с неожиданной тоской думаю я.
- Где же Вера сейчас?
- Не знаю, - глухо отвечает Сергей, опустив голову. - После тюрьмы я к ней
явиться не смел. А потом и хромым стал.
- Чума?
- Не-а. Дружков подослал. И жизни мне в Сибири не стало. Сюда подался. А
потом вдруг он сюда прибыл. Ну, и опять началось. Однако встретиться со
мной боялся. Хоть и одна нога у меня осталась. Знал, пока руки есть, я ему
горло рвать буду. Потому других подсылает.
- Теперь конец, Сергей, - говорю я. - Всему этому конец.
Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и поднимаюсь. За мной
поднимается и Сергей.
- Пойду, - вздохнув, говорю я. - Завтра жди... нас.
Сергей кивает в ответ:
- Буду ждать.
Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму и
смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.
Я толкаю дверь и выхожу.
На полутемной, пустынной набережной свирепо свистит ветер и грохочут
волны. Погода разгулялась.
Я оглядываюсь и вижу невдалеке ребят. Они стоят возле какого-то подъезда,
курят и о чем-то горячо спорят. Я подхожу, и они умолкают.
И вот мы снова идем по набережной, спокойно идем, все вместе. Ребята
провожают меня до гостиницы. Тут мы прощаемся.
Утром я иду в управление вместе с Давудом. Он зашел ко мне в гостиницу, и
мы вместе позавтракали в буфете. Давуду не терпится узнать всякие новости.
И я ему подробно рассказываю о своих вчерашних встречах. При этом я ощущаю
очевидные неясности, недоработки и даже всякие тупики в нашем деле.
Вернее, тупик. Проклятая квартирная кража у Купрейчика. Она произошла -
это, как говорит Шпринц, "сам по себе абсолютный факт", но она же и не
могла произойти, это тоже факт. Вернее, ее не могли совершить ни
Семанский, ни Лев Игнатьевич и организовать тоже не могли. Это
категорически утверждает Шпринц, и ему можно верить, тут есть своя логика.
Дальше. Имеются данные, что в краже не участвовали ни Леха, ни Чума. Кроме
того, что это отрицает источник Хромого, об этом же говорят и собранные
нами в Москве данные - оба они в то утро были якобы совсем в других
местах: Чума - у Музы, а Леха - у Полины Тихоновны. Но с другой стороны,
Чума, как тут ни крути, все же потерял перчатку в квартире Купрейчика. К
тому же вся четверка бесспорно кружила вокруг этой квартиры. Вернее,
шестерка - были еще два московских сообщника, Гаврилов и Шершень. Словом,
в этом пункте с квартирной кражей безусловный тупик, и как из него
выкарабкаться, совершенно непонятно.
Однако пока что надо завершить дела здесь. И это тоже непросто. Я
чувствую, что втягиваюсь в какую-то незнакомую мне область "экономических"
отношений, а вернее даже - преступлений, связанную с магазином Шпринца, с
какими-то московскими поставками пряжи, в которых участвует и все еще
неведомый нам Лев Игнатьевич. Кроме того, если вы помните, Шпринц очень
мельком, даже, я бы сказал, нечаянно упомянул Ермакова, Гелия
Станиславовича Ермакова. Значит, из трех Ермаковых оперативный интерес
представляет именно он. Да, область эта мне мало знакома,
консультироваться же с Окаемовым у меня нет желания, я не доверяю ему.
Лучше на время пригасить его активность.
Обо всем этом я размышляю, пока мы с Давудом идем уже хорошо мне знакомыми
улицами в управление.
Я забыл сказать, что вчера вечером, как только простился с ребятами и
зашел к себе в номер, сразу же позвонил дежурному по городу и попросил
немедленно выяснить, в какую больницу доставлен с ножевыми ранениями
Славка Солодухин, каково его состояние, а также немедленно отпустить, если
они задержаны, двух парней, которые привезли Славку в больницу. А у
Славки, оказывается, проникающее ранение, задевшее печень. Так что в
больнице ему придется проваляться долго, и хорошо еще, если все обойдется
благополучно. Я рано утром, еще до прихода Давуда, позвонил Лиде, пока она
не ушла на работу. Бедная, как она заволновалась и, конечно, помчалась в
больницу. Ее даже не пришлось просить об этом. Я лишь рассказал, как
Славка, оказывается, переживает разрыв с ней.
Придя в управление, мы с Давудом обсуждаем куда более сложную и деликатную
операцию. Дело в том, что мне хотелось бы лично познакомиться с Гелием
Станиславовичем Ермаковым, директором магазина готового платья, о котором
так неосторожно упомянул Шпринц в минуту сильного душевного волнения.
В конце концов, мы с Давудом кое-что придумываем. Ого, двенадцатый час!
Мне уже пора в больницу к Славке. Там меня будут ждать ребята, если,
конечно, не обманут. Не должны. Славкина история здорово, кажется, на них
подействовала. Как, впрочем, и судьба Чумы, да и Лехи тоже. Есть о чем
подумать даже самому отпетому из этой компании.
Больница, как я выясняю, находится довольно далеко от управления, но я все
же решаю отправиться туда пешком, времени должно хватить, а полезным
привычкам изменять не следует.
Сегодня здесь совсем тепло, ярко светит солнце с голубого, без единого
облачка неба, и ласковый ветер треплет волосы. Влажный асфальт даже слегка
дымится. О недавнем снеге напоминает только черная грязь во дворах.
Шагается легко, весело бегут мимо чисто умытые троллейбусы, автобусы. Даже
прохожие кажутся мне словно помолодевшими, радостно оживленными. Среди
обгоняющих меня машин я неожиданно замечаю ярко-синюю блестящую "Волгу" с
красивыми дополнительными фарами и зеркальцами и сразу вспоминаю слова
Хромого о каком-то неведомом деятеле здесь, который якобы разъезжает в
собственной синей "Волге". И невольно обращаю внимание на номер
промчавшейся мимо машины.
Я все иду и иду. Уже начинаются совсем незнакомые улицы, в этом районе
города я еще не был. Приходится даже спрашивать дорогу у прохожих. Все
очень охотно и подробно объясняют, иногда останавливаются двое или трое, и
тогда возникают даже короткие диспуты. Почти как у нас в Москве.
Вот, наконец, и больница. Вернее, это целый больничный городок. В большом
зеленом парке разбросаны бесконечные корпуса, то совсем старые, низенькие,
с какими-то допотопными колоннами, а то новые, светлые и очень гордые,
самоуверенные какие-то. На перекрестках аллей стоят столбики с
укрепленными на них голубыми стрелами, где обозначены номера корпусов. Мне
нужен четырнадцатый. Хотя и не сразу, но все же довольно скоро я его
нахожу. Он новый, двухэтажный и очень длинный, почти невидимый за стеной
деревьев и необычайно густых, высоких кустарников.
Возле входа На белой скамье сидят мои ребята. Их только двое, Жук и Рыжий.
Да, всего лишь двое из шести. Вид у них несколько, я бы сказал, скованный
и какой-то взъерошенный. Уж очень непривычная обстановка здесь, я понимаю.
Неизвестно, как себя вести. Но Славку все же решили проведать.
Я подхожу. Ребята поднимаются мне навстречу и вполне дружески тискают руку.
- Где же остальные? - спрашиваю я.
- Их дело, - угрюмо отвечает Жук.
А Рыжий ухмыляется.
- Наметились разногласия, - сообщает он. - Что им светит, нам с Жуком
светить перестало. К едр"не Фене все это. С Чумой вместе.
- Слышь, тебя как звать-то? - спрашивает меня смуглый черноволосый Жук.
- Виталий, - говорю я, улыбаясь. - Кличка Мент или Отец родной, как
пожелаете.
Оба добродушно смеются.
- Я же говорил, что мент! - хохочет Рыжий. - Вот такой мент мне подходит.
- А ты у Арсика спроси, ему подходит? - ухмыляется Жук.
- Это кто такой? - интересуюсь я.
- А которому ты вчера прием показал, - уважительно пояснил Жук. - Сегодня,
говорит, проснулся, рукой шевельнуть не может.
- Ты, Виталий, с детьми поосторожнее, - смеется Рыжий. - Я слыхал, год
ребенка сейчас.
- Баловник попался, - улыбаюсь я. - Острые игрушки любит.
- Как там Славка-то? - с напускным равнодушием спрашивает Жук.
- Плохо, - я невольно хмурюсь. - Проникающее ранение печенки. Знаешь, что
это такое?
Мацумото Сэйте
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей